Джексон медленно кивнул. Голова его была занята сразу несколькими проблемами.

Открылась дверь, и появилась запыхавшаяся Долли Диксон.

— Дорогооой, — проблеяла она, — это потрясающе! Невиданный успех! Ты же теперь будешь купаться в деньгах!

— Простите, — Джейсон пробился через кольцо набежавших репортеров, окинул взглядом зал и стремительно зашагал к выходу, по дороге вырываясь из рук восхищенных зрителей.

Она шла очень быстро.

— Роби, куда ты? Погоди минутку.

Робин Саммерс обернулась.

— А зачем? — спросила она. — Ведь это твой фильм, не правда ли?

Но взгляд ее стал вроде бы помягче.

Хотел бы он знать, почему? Джейсону вдруг показалось, что ее глаза смотрят на него почти с тем же выражением, что на Юпитере.

— Я хочу тебе кое-что сказать. Ты выслушаешь меня?

— Хорошо. Если это так уже необходимо, — ответила девушка, и в ее голосе не было обычной резкости.

Она смотрела, как он идет к ней, приближается, такой красивый, высокий, стройный. В груди у нее что-то начало весело позвякивать.

Роб-ерт увидел Роб-ерту еще издали. Она пришла точно в назначенное время — редкость для женщины.

— Привет, Роб-ерта!

— Привет, Роб-ерт!

Других слов им не потребовалось, и они молча зашагали к парку, прибежищу всех влюбленных. Красный диск солнца склонялся к закату. Пели птицы. Газоны казались изумрудными. И однако ни Роб-ерт, ни Роб-ерта не чувствовали себя счастливыми.

Но почему же?

Да очень просто: из-за роботов.

Роботов стало слишком много.

И виноваты в этом были братья Чапеки, Айзек Азимов и все остальные, кто когда-то писал рассказы о роботах, внешне не отличимых от человека. Заводы выпустили миллионы роботов, похожих на человека как две капли воды, и теперь уже было невозможно сразу определить, кто существо из плоти и крови, а кто робот. Да, конечно, во всем виноваты были братья Чапеки, Азимов и остальные из той компании — мысль подали они, а заводы лишь претворили ее в действительность.

И плохо было то, что люди роботам нравились.

Робот вооружался тысячью хитростей и уловок, кружил человеку голову и тащил его к священнику, а потом выяснялось, что человек женат на роботе, притворившемся женщиной, и нет никакой возможности разорвать их союз: в свое время роботы позаботились о точном определении своих прав, и начали они с того, что добились утверждения нерасторжимости брака между роботом и человеком. И человеку приходилось влачить это бремя до самой смерти, а если он пытался расстаться с роботом, притворившимся женщиной, то, когда полиция его хватала, она поступала с ним так, что он всегда раскаивался в содеянном. Столь же опасны были роботы, притворявшиеся мужчинами. Робот, притворяющийся женщиной, в девяти случаях из десяти выглядит привлекательнее и обладает лучшими манерами, чем любая настоящая женщина. Но над роботами, выдававшими себя за мужчин, асе смеялись, и потому они прикидывались юношами из знатных семей, такими же недалекими и сильными, какими часто бывают настоящие молодые люди, и влюбляли в себя девушек. И когда после свадьбы девушка обнаруживала, что полюбила машину, у нее начиналось нервное расстройство.

Роб-ерт взял Роб-ерту за локоть.

Узнать на ощупь, робот она или человек, он, разумеется, не мог роботов делали очень хорошо.

— Сядем на скамейку?

— Сядем.

Роб-ерта села и положила ногу на ногу: скри-икк.

Роб-ерт сделал вид, будто не слышал скрипа, который издало колено Роб-ерты. Он заговорил как страстный влюбленный, горячо и романтично, а потом полез в карман за сигаретами.

Р-ризжж, рр-ризжж — проскрипел его локоть.

Роб-ерта не показала виду, что услышала, хотя прекрасно знала, если чей-нибудь локоть так скрипит, то это только потому, что он плохо смазан.

— Ты удивительная! — прошептали губы Роб-ерта около ее уха.

Но едва они коснулись ее точеного ушка, как оно тонко скрипнуло: з-зж.

Инстинктивно он отпрянул назад, и в пояснице у него проскрежетало: скр-режж.

Роб-ерта в замешательстве стала чесать себе подбородок, и из ее нижней челюсти негромко послышалось: кр-рисс, кр-расс, кр-рисс, кр-расс.

— Хватит! — заорал Роб-ерт и вскочил на ноги.

Дз-зи-ин, дз-зи-ин лязгнули его суставы.

— Да хватит! — в тон ему закричала Роб-ерта, и внутри у нее что-то громко щелкнуло: кчик.

— Ты меня не проведешь — такое услышишь только у робота! Хоть бы смазалась получше перед тем, как идти на свидание! То-то я смотрю — уж слишком хорошенькая, настоящие женщины такими не бывают!

— Я настоящая женщина… почти целиком. Единственного робота здесь зовут Роб-ерт. Ты скрипишь, как дверь с ржавыми петлями.

Глаза ее метали молнии.

— Нет, Роб-ерта, я человек.

Оба растерянные, они посмотрели друг на друга. Роб-ерт мог увильнуть от ответа на заданный ему прямой вопрос, но долго скрывать правду о себе ему все равно бы не удалось — это знал каждый.

— Так твои поскрипывания…

— И твои…

— Просто я много раз попадал в автомобильные аварии. Раз двадцать, если не ошибаюсь. Одна рука у меня протезная, поясничные позвонки на подшипниках, и в левой коленной чашечке тоже небольшой механизм.

— Роб-ерт! — вырвался у нее вздох облегчения. — Все, как у меня. Ноги потеряла однажды в воскресенье вечером — возвращалась, как все, с загородной прогулки. Ухо — когда однажды поспорила из-за места для стоянки. И челюсть — когда налетела на дерево. Конечно, есть кое-какие протезы, но все равно я не робот, а человек!

— Роб-ерта, я люблю тебя! Хочешь выйти за меня замуж?

— Дорогой… а протезы?

— Мы с тобой в одинаковом положении, любимая. Да и важно ли это вообще? А потом, учитывая, какое теперь движение на улицах…

Они обнялись.

Тр-рикк — щелкнуло что-то в ней.

Дзиньк — звякнуло в нем.

Их переполняло счастье, и они не обратили на эти звуки никакого внимания. Они оба люди, а не роботы — это было самое главное.

Солнце исчезало за деревьями парка.

Такими изумрудными газоны не были еще никогда.

Когда в дверь ввалился здоровенный детина, обстановка мгновенно изменилась: все, кто был в зале, точно сделали стойку, как охотничьи собаки на дичь. Талер перестал барабанить по клавишам, двое пьянчуг, горланивших какую-то песню, мигом заткнулись, нарядные холеные люди со стаканами коктейля в руках прервали разговор. Утих смех.

— Пит! — взвизгнула женщина, что оказалась к нему ближе остальных, и детина, крепко прижимая к себе двух девушек, уверенно шагнул в зал.

— Как поживает моя цыпочка? До чего ж ты, Сьюзи, аппетитна, эх, слопал бы тебя, да таким блюдом я уже набил себе брюхо за завтраком. Джордж, пират этакий… — Он отпускает обеих девиц, притягивает к себе вспыхнувшего от смущения лысого коротышку и хлопает его по плечу. — Ну показал же ты класс. Дружище, ей-богу, истинный класс, слово даю. А теперь слушайте, что я скажу! — орет он, перекрывая голоса, спрашивающие, требующие: Пит это, Пит то.

Ему подносят стакан мартини, и он стоит, стиснув пальцами этот стакан, высокий, загорелый, в ладно сидящем смокинге, сверкая зубами, белоснежными, как манжеты его рубашки.

— Мы дали представление! — объявляет он им.

Вопль восторга, многоголосый гомон: "Да еще какое представление, послушай, Пит, Бог ты мой, вот это представление…"

Он поднимает руку.

— Представление что надо!

Снова тот же вопль, тот же гомон.

— Видать, хозяину оно пришлось по вкусу — враз подмахнул с нами контракт на осень!

Визг, рев, люди, запрыгав от радости, хлопают в ладоши. Детина явно намерен сказать еще что-то, но, осклабившись, сдается, а они, оттирая друг друга, толпятся вокруг него — кто хочет пожать ему руку, кто шепнуть что-то на ухо, кто обнять.

— Всех вас люблю, всех до единого! — зычно рявкает он. — А не встряхнуться ль нам чуток, как по-вашему?