Старичок не знал, конечно, что пиджак и брюки Семенова Коваль еще в Брянске изъял и передал на экспертизу, а сейчас маляра одели в точно такой же костюм, специально заказанный на фабрике.

Подполковник записал результаты опознания, показания свидетеля и, пристально глядя в шустрые глаза старичка, переспросил:

— Значит, вы утверждаете, что видели именно этого человека семнадцатого мая на платформе в Березовом и узнали в нем владельца дачи Петрова Ивана Васильевича?

— Да, да, да! Я же сказал! — заерзал на стуле старичок, отворачиваясь от Семенова. — Узнал я их, а как же! И пританцовывают на ходу. Так только они и ходят.

Коваль и сам уже заметил, что у брянского маляра и управляющего трестом Петрова одинаковая и такая необычная походка — оба ступают так, словно ставят ногу только на носок.

— В таком случае подпишите, — и Коваль протянул старичку протокол.

Свидетель маленькой сухой рукой взял у Коваля ручку и быстро расписался.

— А сейчас я должен сказать вам, — продолжал Коваль, — что фамилия этого человека совсем не Петров. Это — Семенов Владимир Матвеевич из города Брянска.

Старичок раскрыл от удивления рот.

— Как Семенов? — произнес он растерянно и захлопал глазами. — Какой Семенов? — и он вскочил со стула, растерянно глядя на маляра.

Подполковник повторил еще раз:

— Утверждаете ли вы теперь, что видели именно этого человека семнадцатого мая в двенадцать двадцать на платформе в Березовом, независимо от того, как его фамилия — Петров или Семенов?

Еще не успев оправиться от такого неожиданного поворота, старичок, несмотря на это, подтвердил свои прежние показания.

— Видел я их, их видел, вот те крест! — И неожиданно взорвался: — Да что вы мне голову морочите, на самом-то деле! Семенов! Какой же это Семенов! Никакие они не Семенов! — Старичок рассердился не на шутку. — Петров, управляющий, собственной персоной! — и обиженно уставился на подполковника. — Может быть, вам невыгодно, как я говорю, так прямо и скажите! У меня дома забот полон рот, картошка не копана, а я у вас тут целый день торчу…

— Не сердитесь, пожалуйста, — улыбнулся Коваль. — Большое вам спасибо. Ваши показания для нас исключительно ценны. Но надо ведь убедиться, что вы не ошиблись. От этого зависит жизнь человека!

— Я понимаю, — смягчился старичок. — Но только это ни в какие ворота не лезет. Петров — и вдруг не Петров. Я еще в мае все как есть говорил. Следователь не поверил, вы не поверили. А теперь какого-то Семенова придумали.

— Да, Семенов, маляр из Брянска, — повторил Коваль. — И для нас очень важно было установить, что он действительно был в Березовом семнадцатого мая. А то он твердит, что в этот день никуда из Брянска не выезжал.

Старичок пожал плечами.

— Не знаю, не знаю. Но видел я именно их — и все, и от этого даже на Страшном суде не откажусь!

— Дело исключительно сложное, запутанное и очень затянулось, — продолжал Коваль. — Вы уж меня извините, но придется еще раз вас побеспокоить. Завтра утром сможете приехать?

— Ладно уж, приеду.

— Надеюсь, вы не забудете, что разглашать ничего не полагается.

— Помню, помню… — И старичок, так и не успокоившись до конца, ушел.

28

Коваль перевернул листок календаря. Двадцатое! Большие жирные цифры «2» и «0» как будто укоризненно глядели на него черными глазами, требовали ответа. Сегодня заканчивается срок дополнительного розыска, а ничего определенного сказать все еще нельзя.

Увлекшись новой, неожиданно открывшейся версией, главным действующим лицом которой стал брянский маляр Семенов, подполковник сделал все возможное, чтобы или доказать, или опровергнуть ее.

Еще одно опознание — на этот раз Петрова — с помощью того же старичка из Березового ничего не дало. Коваль показал свидетелю настоящего Петрова, потом опять маляра. И хотя старичок, увидев управляющего на близком расстоянии, понял, что Семенов — его двойник, он снова повторил свое прежнее показание. «Похож на того, которого я видел в Березовом, — сказал он о Петрове, — да не он… А который из них управляющий, я уж и сам не пойму… Совсем вы меня тут заморочили…»

Итак, на платформе в Березовом был старший из двойников, то есть, Семенов. Таков был вывод, сделанный Ковалем. Это еще раз подтверждало наличие алиби у Петрова, которое могло быть взято под сомнение после первых показаний старичка из Березового.

Переворачивая листок календаря, Коваль печально усмехнулся: выходит, вся его напряженная работа в течение месяца только еще раз подтвердила уже известную истину — алиби управляющего «Артезианстроем».

А Семенов?

В какой-то момент казалось Ковалю, что он уже нашел т р е т ь е г о. Того самого третьего участника трагедии, разыгравшейся в Березовом, появление которого предчувствовал.

Но тщательнейшая экспертиза старого костюма Семенова, на которую подполковник возлагал большие надежды, ничего не дала. Удалось установить только, что костюм этот несколько раз стиран, а заштопанный на плече рукав в равной мере мог быть порван как зубами человека, так и каким-нибудь другим острым предметом, например гвоздем. Темной же рубахи, в которой Семенов ездил в Березовое и которая могла быть порвана на груди, подполковник не обнаружил и вынужден был довольствоваться объяснением маляра, что, мол, была эта рубаха очень старая и, порвав ее на козлах, он выбросил лохмотья на помойку.

Показания старичка из Березового, ничем не подкрепленные, повисли в воздухе. Если даже считать их полностью достоверными, то появление Семенова в Березовом пока еще никак не увязывалось о убийством Нины Андреевны. И хотя эта нить поначалу казалась прочной, теперь она обрывалась на дачной платформе.

Так и не найдя достаточно улик для обвинения Семенова в убийстве, Коваль вынужден был отпустить маляра домой.

Семенов уехал, а подполковник остался с горьким ощущением невыполненного долга. С несвойственным ему трепетом снимал он при каждом звонке телефонную трубку и внутренне съеживался, боясь услышать голос комиссара или прокурора.

Но ни тот, ни другой его не вызывали. Они словно забыли об истекшем сроке. И, едва дождавшись пяти часов, Коваль с облегчением покинул служебный кабинет.

Но минутное чувство облегчения тут же исчезло — подполковник снова оказался в плену гнетущего недовольства собой и все усиливающейся тревоги не столько за себя, сколько за судьбу художника.

…Возле своего дома подполковник взял себя в руки, вспомнив, что сегодня — пятница — день, когда Наташа выходная. Он не хотел, чтобы дочь видела его расстроенным.

За ужином он улыбался, пытался шутить. И, только оставшись один в своей комнате, перестал насиловать себя, тяжело опустился в кресло и, подперев рукой голову, утомленно прикрыл глаза.

Не помогло. Все равно перед глазами продолжали стоять все те же люди — Сосновский, Нина, Петров, Семенов, комиссар, Тищенко. Он вспомнил о повторном заключении экспертизы по фотографии, которое окончательно запутывало все, возвращая розыск к начальной исходной точке.

Экспертиза установила, что часть лица на обрывке фотографии, найденной Ковалем, совпадает с той же частью лица Семенова. Однако лицо, изображенное на обрывке, — значительно моложе, и это можно отнести либо за счет давности съемки, либо за счет ретуши негатива, которая сглаживает морщины.

Одновременно с этим эксперты заявили, что черты лиц Семенова и Петрова настолько идентичны, что на клочке может быть в равной степени и Семенов и Петров.

О Петрове подполковнику думать не хотелось. Он все время путал карты, неожиданно выныривая там, где Ковалю меньше всего хотелось с ним встретиться. Вот и в версии с Семеновым. Бессмысленно предполагать, что у Петрова дома хранилась фотография двойника, возможного убийцы его жены.

А если на обрывке снят сам Петров и маляр не имеет к нему никакого отношения? Тогда к чему же была вся эта возня с Семеновым? Или, может быть, это не Семенов, а Петров сидел в исправительно-трудовом лагере?