«Кузина нынче об ѣщала представить меня», — сказалъ молодой челов ѣкъ д ѣтски-заст ѣнчиво улыбаясь.

«Н ѣтъ, позвольте мнЊвасъ представить, любезный сынъ; пов ѣрьте, что я это сд ѣлаю лучше, ч ѣмъ ваша кузина; и посмотрите, съ моей легкой руки, — прибавилъ онъ, над ѣвая шинель и шляпу. — По ѣдемъ вм ѣст ѣ».

«Для того, чтобы им ѣть усп ѣхъ у женщинъ, — продолжалъ онъ докторальнымъ тономъ, проходя къ двери, не зам ѣчая ни поклоновъ Мосьё Шарля, ни улыбочки «demoiselle de comptoir», 119 слушавшей его, — для того, чтобы им ѣть усп ѣхъ у женщинъ, нужно быть предпріимчиву, а для того, чтобы быть предпріимчиву, нужно им ѣть усп ѣхъ у женщинъ, въ особенности въ первой любви; а для того, чтобы им ѣть усп ѣхъ въ первой любви, нужно быть предпріимчиву. Видите, «cercle vicieux». 120

II.

Молодаго челов ѣка звали Сережей Ивинымъ. Онъ былъ прекрасный мальчикъ, съ душой юной, неотуманенной еще позднимъ сознаніемъ ошибокъ, сд ѣланныхъ въ жизни; сл ѣдовательно, съ св ѣтлыми мечтами и благородными побужденіями. Окончивъ курсъ въ Училищ ѣ…… совершеннымъ ребенкомъ душою и т ѣломъ, онъ прі ѣхалъ въ Москву къ своей матери — мил ѣйшей женщин ѣстараго в ѣка и любившей его такъ, какъ можетъ любить мать единственнаго сына, которымъ гордится.

Прі ѣхавъ въ Москву, онъ какъ-то невольно и незам ѣтно для самаго себя очутился какъ дома въ добродушномъ и — ежели можно такъ сказать — фамильномъ московскомъ св ѣт ѣ, въ который люди съ изв ѣстнымъ рожденіемъ, несмотря на ихъ внутреннія качества, принимаются во вс ѣхъ отношеніяхъ какъ свои и родные; въ особенности-же — дов ѣрчиво и радушно, когда они, какъ Ивинъ, не им ѣютъ еще для этаго св ѣта неизв ѣстнаго прошедшаго. Трудно сказать, было-ли это для него счастіемъ или н ѣтъ; съ одной стороны св ѣтъ доставлялъ ему много истинныхъ наслажденій, a ум ѣть наслаждаться въ ту пору молодости, когда каждое отрадное впечатл ѣніе съ силой отзывается въ юной душ ѣи заставляетъ дрожать св ѣжія струны счастія, уже большое благо; съ другой-же стороны св ѣтъ развивалъ въ немъ ту страшную моральную заразу, прививающуюся къ каждой части души, которая называется тщеславіемъ. — Не то св ѣтское тщеславіе, которое никогда не довольно т ѣмъ кружкомъ, въ которомъ оно живетъ, a в ѣчно ищетъ и добивается другаго, въ которомъ ему будетъ тяжело и неловко. Московскій св ѣтъ особенно милъ и пріятенъ т ѣмъ, что онъ друженъ и самостоятеленъ въ своихъ сужденіяхъ; ежели челов ѣкъ разъ принятъ въ немъ, то онъ принятъ в ѣзд ѣ, обсуженъ вс ѣми одинаково, и ему нечего добиваться: живи, какъ хочешь и какъ нравится. Но у Сережи, несмотря на то, что онъ былъ умный и энергическій мальчикъ, было тщеславіе молодости. См ѣшно сказать, онъ, — лучшій московскій танцоръ, — мечталъ о томъ, какъ-бы ему попасть въ скучную партію — по полтин ѣ— Г. О., о томъ, какъ бы ему, невинному и стыдливому какъ д ѣвушка, — попасть на скандалезныя вечера Гжи З. и сойдтись на ты съ старымъ, сально-развратнымъ холостякомъ Долговымъ. Прекрасныя мечты любви, дружбы и см ѣшныя планы тщеславія съ одинаковою прелестью неизв ѣстности и силою увлеченія молодости наполняли его воображеніе и какъ-то странно путались въ немъ.

На балахъ нын ѣшней зимы, которые были для него первыми въ жизни, онъ встр ѣчалъ Графиню Шöфингъ, которую Князь Корнаковъ, дававшій вс ѣмъ прозвища, называлъ почему-то милымъ дебардеромъ. Одинъ разъ онъ танцовалъ противъ нея, глаза его встретились съ простодушно-любопытнымъ взглядомъ Графини, и взглядъ этотъ такъ поразилъ его, доставилъ столько наслажденія, что онъ не могъ понять, какъ прежде не былъ безъ памяти влюбленъ въ нее, и внушилъ, Богъ знаетъ почему, столько страха, что онъ сталъ смотр ѣть на нее какъ на существо необыкновенное, высшее, съ которымъ онъ недостоинъ им ѣть ничего общаго, и поэтому н ѣсколько разъ уб ѣгалъ случаевъ быть ей представлену.

Графиня Шöфингъ соединяла въ себ ѣвс ѣусловія, чтобы внушить любовь, въ особенности такому молодому мальчику, какъ Сереж ѣ. Она была необыкновенно хороша и хороша какъ женщина и ребенокъ: прелестные плечи, стройный гибкій станъ, исполненные свободной граціи движенія и совершенно д ѣтское личико, дышащее кротостью и веселіемъ. Кром ѣтого, она им ѣла прелесть женщины, стоящей въ глав ѣвысшаго св ѣта; a ничто не придаетъ женщин ѣбол ѣе прелести, какъ репутація прелестной женщины. — Графиня Шöфингъ им ѣла еще очарованіе, общее очень немногимъ, это очарованіе простоты — не простоты, противуположной афектаціи, но той милой наивной простоты, которая такъ р ѣдко встр ѣчается, что составляетъ самую привлекательную оригинальность въ св ѣтской женщин ѣ. Всякій вопросъ она д ѣлала просто и также отв ѣчала на вс ѣвопросы; въ ея словахъ никогда не зам ѣтно было и т ѣни скрытой мысли; она говорила все, что приходило въ ея хорошенькую умную головку, и все выходило чрезвычайно мило. Она была одна изъ т ѣхъ р ѣдкихъ женщинъ, которыхъ вс ѣлюбятъ, даже т ѣ, которые должны бы были завидовать.

И странно, что такая женщина отдала безъ сожал ѣнія свою руку Графу Шöфингъ. Но в ѣдь она не могла знать, что кром ѣт ѣхъ сладкихъ любезностей, которые говорилъ ей ея женихъ, существуютъ другія р ѣчи, что кром ѣдостоинствъ — отлично танцовать, прекрасно служить и быть любимымъ вс ѣми почтенными старушками — достоинства, которыми вполн ѣобладалъ Г. Шöфингъ — существуютъ другія достоинства, что кром ѣтой приличной мирной св ѣтской жизни, которую устроилъ для нея ея мужъ, существуетъ другая жизнь, въ которой можно найдти любовь и счастіе. Да кром ѣтого, надо отдать справедливость Г. Шöфингъ, лучше его не было во вс ѣхъ отношеніяхъ жениха; даже сама Наталья Аполоновна сказала въ носъ: «c’est un excellent parti, ma chère». 121 Да и чего ей желать еще? вс ѣмолодые люди, которыхъ она до сихъ поръ встречала въ св ѣт ѣ, такъ похожи на ея Jean и, право, нисколько не лучше его; поэтому влюбиться ей в голову не приходило — она воображала, что любитъ своего мужа, — а жизнь ея сложилась такъ хорошо! она любитъ танцовать и танцуетъ; любитъ нравиться и нравится; любитъ вс ѣхъ своихъ хорошихъ знакомыхъ, и ее вс ѣочень любятъ. —

III.

Зач ѣмъ описывать подробности бала? Кто не помнить того страннаго, поразительнаго впечатл ѣнія, которое производили на него: осл ѣпительный св ѣтъ тысячи огней, осв ѣщающихъ предметы со вс ѣхъ сторонъ и ни съ одной — не кладущихъ т ѣни, блескъ брильянтовъ, глазъ, цв ѣтовъ, бархата, шолку, голыхъ плечъ, кисеи, волосъ, черныхъ фраковъ, б ѣлыхъ жилетовъ, атласныхъ башмачковъ, пестрыхъ мундировъ, ливрей; запаха цв ѣтовъ, душковъ женщинъ; звуковъ тысячи шаговъ и голосовъ, заглушаемыхъ завлекательными, вызывающими звуками какихъ-нибудь вальсовъ или полекъ; и безпрерывное сочетаніе и причудливое сочетаніе вс ѣхъ этихъ предметовъ? Кто не помнитъ, какъ мало онъ могъ разобрать подробности, какъ вс ѣвпечатл ѣнія см ѣшивались, и оставалось только чувство 122 или веселья, все казалось такъ легко [?], св ѣтло, отрадно, сердце билось такъ сильно, или казалось ужасно тяжело, грустно.

Но чувство, возбуждаемое баломъ, было совершенно различно въ двухъ нашихъ знакомыхъ.

Сережа быль такъ сильно взволнованъ, что зам ѣтно было, какъ скоро и сильно билось его сердце подъ б ѣлымъ жилетомъ, и что ему отчего-то захватывало дыханіе, когда онъ всл ѣдъ за К[няземъ] Корнаковымъ, пробираясь между разнообразною, движущеюся толпою знакомыхъ и незнакомыхъ гостей, подходилъ къ хозяйк ѣдома. Волненіе его еще усилилось въ то время, когда онъ подходилъ къ большой зал ѣ, изъ которой ясн ѣй стали долетать звуки вальса. 123 Въ зал ѣбыло и шумн ѣе, и св ѣтл ѣе, и т ѣсн ѣе, и жарче, ч ѣмъ въ первой комнат ѣ. Онъ отъискивалъ глазами Графиню Шофингъ, ея голубое плать ѣ, въ которомъ онъ вид ѣлъ ее на прошедшемъ бал ѣ. (Впечатл ѣніе это было такъ еще св ѣже въ его воображеніи, что онъ не могъ себ ѣпредставить ее въ другомъ плать ѣ.) Вотъ голубое платье; но это не ея волосы; это какіе-то дурные рыжіе волосы, и какіе плечи и грубыя черты: какъ могъ онъ такъ ошибиться? Вотъ вальсируетъ женщина въ голубомъ; не она ли? Но вотъ вальсирующая пара поровнялась съ нимъ, и какое разочарованіе! Хотя эта женщина очень недурна; но ему она кажется хуже гр ѣха смертнаго. Такъ трудно какой бы то ни было красот ѣвыдержать сровиеніе съ развившимся въ его воображеніи во всей чудной прелести воспоминанія образомъ его любви. Неужели ея еще н ѣтъ? Какъ скучно, пусто на бал ѣ! Какія у вс ѣхъ несносныя скучающія лица! И зач ѣмъ, кажется, собрались они вс ѣ? Но вотъ кружокъ, отд ѣльный отъ вс ѣхъ другихъ; въ немъ очень немного д ѣйствующихъ лицъ; но зато какъ много зрителей, смотрящихъ съ завистью, но не проникающихъ въ него. И странно, почему эти зрители, несмотря на сильн ѣйшее желаніе, не могутъ переступить эту границу, этотъ волшебный кругъ. Сережа пробирается въ середину кружка. Тутъ у него больше знакомыхъ, н ѣкоторые издалека улыбаются ему, другіе подаютъ руки; но кто это въ б ѣломъ плать ѣсъ простой зеленой куафюркой на голов ѣстоитъ подл ѣвысокаго К[нязя] Корнакова и, закинувъ назадъ русую головку, наивно глядитъ ему въ глаза и говоритъ съ нимъ? Это она! Поэтическій образъ женщины въ голубомъ плать ѣ, который съ прошлаго бала не выходилъ изъ его воображенія, мгновенно зам ѣняется образомъ, который кажется ему еще прелестн ѣе и жив ѣе — той-же женщины въ б ѣломъ плать ѣи зеленой куафюрк ѣ. Но отчего-же ему вдругъ д ѣлается неловко? Онъ не знаетъ хорошенько: держать ли шляпу въ л ѣвой или въ правой рук ѣ, съ безпокойствомъ оглядывается вокругъ себя и отъискиваетъ глазами кузину или хорошаго знакомаго, съ которымъ-бы онъ могъ заговорить и скрыть свое смущеніе; но на б ѣду вс ѣокружающіе его лица ему незнакомы, и ему кажется, что въ выраженіи лицъ ихъ написано: «comme le petitIvine est ridicule!» 124 Слава Богу, кузина подзываетъ его, и онъ идетъ вальсировать съ ней. — Князь Корнаковъ, напротивъ того, также спокойно, раскланиваясь знакомымъ мущинамъ 125 и женщинамъ, проходилъ первыя комнаты, входилъ въ большую залу и присоединялся къ отд ѣльному кружку, какъ-бы онъ входилъ въ свою спальню, и съ т ѣмь-же предзнаніемъ того, что онъ долженъ встр ѣтить, съ которымъ чиновникъ, приходя въ Отд ѣленіе, пробирается въ знакомый уголъ къ своему столу. Онъ такъ хорошо знаетъ каждаго, и его вс ѣтакъ хорошо знаютъ, что у него для каждаго готово занимательное, забавное или любезное словечко <о томъ, что интересуетъ его>. Почти съ каждой есть начатой разговоръ, шуточка, общія воспоминанія. — <Для него ничто не можетъ быть неожиданностью: онъ слишкомъ порядочный челов ѣкъ й живетъ въ слишкомъ порядочномъ кругу, чтобы съ нимъ могло случиться что нибудь непріятное; ожидать же удовольствія отъ бала онъ давно уже отвыкъ.> Ему не только не тяжело и не неловко, какъ Сереж ѣ, проходить черезъ эти 3 гостиныя, наполненный народомъ, а несносно вид ѣть все одни знакомыя лица, давно оц ѣненныя имъ, и которыя, 126 что бы онъ ни д ѣлалъ, съ своей стороны никакъ не перем ѣнили бы о немъ мн ѣніе, къ которымъ, однако, нельзя не подойдти и, по какой-то странной привычк ѣговорить, не сказать неинтересныхъ ни для того, ни для другаго словъ, н ѣсколько разъ уже слышанныхъ и сказанныхъ. Онъ такъ и д ѣлаетъ; но всетаки скука — преобладающее въ его душ ѣчувство въ эти минуты. 127 Даже единственный интересъ челов ѣка, какъ Князь, не принимающаго прямаго участія въ бал ѣ, т. е. не играющаго и не танцующаго, — наблюденія, ни въ какомъ отношеніи не могутъ представить ему ничего ни новаго, ни занимательнаго. Подойдетъ-ли онъ къ разговаривающимъ групамъ въ гостинныхъ, они составлены все изъ т ѣхъ-же лицъ, канва разговора ихъ все та-же самая: вотъ Д., им ѣющая репутацію московской красавицы, платье ея, лицо, плечи, все прекрасно безукоризненно; но все то-же пошло-безстрастное выраженіе во взгляд ѣи постоянной улыбк ѣ, и ея красота производитъ на него впечатл ѣніе досады; около нея, какъ и всегда, увиваются: молодой М., про котораго говорятъ, что онъ, правда, дуренъ, но за то чрезвычайно остроум[енъ], милъ; онъ въ душ ѣнаходитъ, что Д. самая несносная женщина въ мір ѣ; но волочится за ней только потому, что она первая женщина въ московскомъ св ѣт ѣ; петербургскій щеголь Ф., который хочетъ смотр ѣть свысока на московскій св ѣтъ и котораго за это никто терп ѣть не можетъ, и т. д. Вотъ миленькая московская барышня Annette З., которая, Богъ знаетъ почему, не выходитъ столько времени замужъ, сл ѣдовательно, тутъ-же гд ѣ-нибудь и посл ѣдняя ея надежда, баронъ со стеклушкомъ и дурнымъ французскимъ языкомъ, который ц ѣлый годъ сбирается на ней жениться и, разум ѣется, никогда не женится. Вотъ маленькій черномазый адъютантикъ съ большимъ носомъ, который въ полной ув ѣренности, что любезность въ нын ѣшнемъ в ѣк ѣсостоитъ въ томъ, чтобы говорить непристойности, и помирая со см ѣху разсказываетъ что-то старой эманципированной д ѣв ѣГ… Вотъ старая толстая Р……, которая такъ долго продолжаетъ быть неприличною, что это перестало быть оригинальнымъ, a сд ѣлалось просто гадко <и вс ѣотшатнулись отъ нея>; около нея вертятся еще, однако, какой-то армейскій гусаръ и молоденькій студентъ, воображающіе, б ѣдняги, подняться этимъ во мн ѣніи св ѣта. Подойдетъ ли къ карточнымъ столамъ, — опять на т ѣхъ-же м ѣстахъ, что и 5 л ѣтъ тому назадъ, стоятъ столы и сидятъ т ѣже лица. <Бывшій откупщикъ не похуд ѣлъ нисколько, играетъ также хорошо и неучтиво. Старый Генералъ какъ и всегда платитъ дань маленькому сухому челов ѣчку, который сгорбившись надъ столомъ> Даже пріемы тасовать, сдавать карты, сбирать взятки [ 2 неразобр.] и говорить игорныя шуточки каждаго давно изв ѣстны ему. Вотъ старый Генералъ, съ котораго берутъ постоянную дань, несмотря на то, что онъ сердится и кричитъ на всю комнату, особенно сухой челов ѣчекъ, который, сгорбившись, молча сидитъ передъ нимъ и только изр ѣдка изъподлобья взглядываетъ на него. Вотъ молодой челов ѣкъ, который т ѣмъ, что играетъ въ карты, хочетъ доказать, что все ему надо ѣло. Вотъ три старыя барыни поймали несчастнаго партнёра по 2 коп ѣйки, и б ѣдный готовъ отдать вс ѣденьги, что у него есть въ карман ѣ, — отступнаго.