— Не вижу причины, чтобы…

— Не покидай меня, — сказала Энид Бринфеллская. — Только не так.

Алун слышал пение птиц. Поступки людей, их крушения и штормы не имеют никакого значения. Стоит летний день. Птицы будут здесь и после того, как все закончится, так или иначе. Брин смотрел на жену. Она спрыгнула с коня без посторонней помощи и опустилась перед мужем на колени. Брин откашлялся.

Молчание нарушил Ательберт. Он дернул поводья и немного проехал вниз по склону в сторону эрлингов.

— Слушайте меня. Нам сказали, что вы не можете добровольно оставить корабли. Вы должны понимать, что умрете, если это так. Сейчас вам предлагают поединок. Выберите своего человека, мы сделаем то же самое. Если вы победите, вам разрешат уплыть отсюда, хотя я не могу говорить от имени своего отца и о том, что может случиться с вашими кораблями по пути домой.

— А если мы проиграем?

Они примут предложение. Алун это понял еще до того, как они выслушали условия. Понял по голосу одноглазого вожака. Они были наемниками, нанятыми сражаться, а не берсерками, жаждущими смерти. У него возникло странное ощущение, что время описало круг.

«Принцы и их сыновья». Его отец был одним из тех сыновей двадцать пять лет назад. Ему было почти столько же лет, сколько сейчас Алуну. То, что здесь происходило, напоминало клубок пряжи, разматывающийся назад, к прибрежной полосе в Льюэрте.

Ательберт снова заговорил:

— Вы оставите два корабля, оружие, в том числе и то, которое на кораблях, и десять заложников в качестве гарантии, которых отпустят весной. Это не капитуляция. Это проигранный поединок.

— Как мы доберемся домой без оружия? Если мы кого-нибудь встретим…

— Тогда вам лучше победить, не так ли? И надеяться, что вы не встретите корабли моего отца. Соглашайтесь — или сражайтесь с нами здесь.

— Согласны, — ответил Бранд Леофсон даже быстрее, чем ожидал Алун.

Сердце Алуна теперь сильно билось. Началось. Конечно, он думал о Дее. Рагнарсон мертв, но ниже по склону стоит пират с мечом. Клубок распущен. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Его очередь дернуть за повод и послать коня вперед, к судьбе, которая уготована ему в конце весны.

— Я это сделаю, — сказал Торкел Эйнарсон. Алун натянул повод коня и быстро оглянулся.

— Я знал, что это будешь ты, — очень тихо произнес Брин. — Полагаю, за этим и привел тебя сюда Джад.

Алун открыл рот, чтобы возразить, но обнаружил, что не может найти слов. Лихорадочно стал подыскивать их. Торкел смотрел на него с неожиданным выражением в глазах.

— Подумай об отце, — произнес он. И прибавил, отворачиваясь: — Принц Ательберт, ты даешь мне разрешение воспользоваться мечом, который дал мне в лесу?

Ательберт кивнул головой молча. Алун спросил себя: неужели он сейчас выглядит таким же юным, как англсин? Он чувствовал себя ребенком, которого пустили в общество мужчин, как того десятилетнего мальчишку, который пришел к ним вместе с крестьянами с запада.

Торкел соскочил с коня.

— Не берешь молот? — спросил Брин коротко.

— Не на поединок. Это хороший клинок.

— Потерпишь шлем сингаэля?

— Если он не расколется из-за того, что сделан плохим мастером.

Брин ап Хиул не ответил на его улыбку.

— Это мой шлем. — Он снял его и передал эрлингу.

— Я польщен, — сказал тот. И надел шлем.

— Доспехи?

Торкел посмотрел вниз.

— Мы оба в коже. Пусть остается так. — Он повернулся к женщине, все еще стоящей на коленях в траве. — Благодарю тебя за то, что спасла мне жизнь, госпожа. Я прожил не такую жизнь, которая заслуживает подарков.

— После этого ты их заслужишь, — ворчливо сказал Брин. Его жена смотрела на рыжебородого эрлинга и не отвечала. Брин прибавил: — Видишь его глаз? Как это использовать? Убей его вместо меня.

Торкел посмотрел на него. Печально покачал головой.

— Этот мир делает с человеком странные вещи, если он живет достаточно долго.

— Наверное, — ответил Брин. — Потому что ты сражаешься за нас? За меня?

Торкел кивнул.

— Я его любил. Все стало другим после его смерти. — Алун взглянул на Ательберта, который тоже смотрел на него. Никто не сказал ни слова. Птицы пели вокруг.

— Кто сражается за вас? — крикнул великан-эрлинг снизу. Он слез с коня, поднялся наверх один и остановился на полпути до того места, где они находились. Он надел свой шлем.

— Я, — громко ответил Торкел и пошел вниз. Снизу раздался ропот, когда они увидели, что он — эрлинг.

Алун видел, что Энид вытирает слезы тыльной стороной руки. Рианнон подошла и остановилась рядом с матерью. Он все еще не мог справиться с биением своего сердца. «Подумай об отце».

Как ему пришло в голову сказать это?

Берн смотрел, как спускается вниз его отец. Он в изумлении смотрел на него с того момента, как увидел сингаэлей. Торкела было легко заметить всегда, он был на полголовы выше большинства мужчин, и шевелюра его пылала рыжим пламенем.

Поэтому его сын знал, не слыша ни слова, а только следя за многозначительными жестами людей наверху, что именно Торкел заговорил о поединке, когда вот-вот должен был начаться бой. Так много легенд и песен сложено о поединках у них дома, в снегах Сиферта и Ингелда. Слава и смерть: есть ли более блестящий способ найти и то и другое?

Он слышал, как остальные рядом с ним быстро считали, пытаясь решить, прячутся ли еще сингаэли за склонами холма по обе стороны, и если да, то сколько. Берн не чувствовал таких вещей, он мог лишь воспринимать то, что слышал: они решили, что могут выиграть этот бой, но понесут потери, особенно если у тех, кто в резерве, есть луки.

И они не уйдут отсюда. Они это поняли с того момента, когда принц англсинов — его присутствие здесь, среди них, просто невероятно — рассказал, что он совершил.

Берна уже посещало это предчувствие катастрофы на корабле по дороге сюда и всю дорогу через черные холмы на восток. Кажется, у него больше способностей к предвидению, чем он думал. Не лучший момент для такого открытия.

Затем принц англсинов во второй раз вышел вперед и предложил поединок. Было бы легко ненавидеть этот голос, этого человека, подумал Берн. Опытные воины рядом с ним перешептывались о том, что, если они отдадут свое оружие, это все равно что остаться голыми, как кто-то выразился. Им предстояло возвращаться назад по враждебным местам, затем пытаться добраться домой, выгребая против ветра, и быть совершенно беззащитными перед любыми встречными, а их еще будут ждать корабли англсинов. Без оружия они и зазимовать здесь не смогут.

Этот поединок давал иллюзорную надежду выжить, если они проиграют; не более того. Но они погибнут, если все же вступят здесь в бой, победят они или нет.

— Бранд, ты можешь разрубить этого толстяка на куски, — услышал он хриплый шепот Гара Ходсона. — Сделай это, и мы вернемся домой. И ты убьешь Брина ап Хиула. Мы за этим и пришли!

Брин ап Хиул. Берн посмотрел на убийцу Вольгана.

На Губителя эрлингов. Он теперь старый человек. Бранд может это сделать, подумал он, вспомнив быстроту клинка Леофсона, глядя на его сильное, покрытое шрамами поджарое тело. Он их может спасти, вождь обязан их спасти. Перед ними приоткрылось окошко, подумал Берн.

Бранд крикнул: «Согласны!» — и обнажил меч.

Затем спросил:

— Кто сражается за вас?

И окошко закрылось.

Берн услышал, как его отец ответил: «Я», и увидел, как он начал спускаться туда, где стоял и ждал Бранд.

Заходящее солнце превратило бороду и волосы Торкела в пылающий костер. Они находятся так далеко от Рабади, думал Бранд, глядя на него снизу. Но свет — свет сейчас такой же, как и в те вечера, которые он помнил.

Оба мужчины были не молоды. Оба делали это раньше. Этот поединок мог стать началом боя или помочь избежать его, и можно было прославиться, даже если это всего лишь стычка, набег, а не война.

Они приблизились друг к другу, глядя в землю, создавая видимость, что не торопятся начать. Бранд Леофсон слабо улыбнулся.