Крыша коровника напоминала огромный аэродром. Нужно было насыпать полметра керамзита, разровнять, покрыть рубероидом, и залить все это расплавленной смолой. Поражал предстоящий размах работ – поле было гигантских размеров. Бригадир быстро нашел общий язык с Олегом и тут же назначил его прорабом. Он был неплохой мужик, но уж больно хитрющий.

К вечеру отек более-менее сошел, и Костя немного воспрянул духом. За ужином все обсуждали завтрашний выход на работу, подсмеивались над глупостью Панаса. Тот пристроился на краю стола и задумчиво жевал, наблюдая, как жирные мухи гоняются друг за другом. Казалось, он уже представлял, как старшие товарищи с честью пожимают ему руку, принимая в свои боевые ряды…

Оксана сидела задумчивая, серьезная. Ее очень позабавил этот новенький - Костя. Она сразу поняла, что очаровала его. Непонятно зачем, хотелось окрутить, опутать, влюбить в себя, видеть его у своих ног, чувствуя силу обольщения. Это было скорей от молодости, необычной новизны ощущений, какого-то азарта…

Уж больно он был  самолюбив, казался взрослым и опытным. Вся его фигура излучала независимость и свободу, будто бы все ему было нипочем.  Эта его напускная серьезность, малоразговорчивость, гордость – все вызывало в ней ответное чувство противодействия.

Лечь спать решили пораньше, чтобы с утра позавтракав, шагать навстречу трудовым подвигам. Настрой был твердый. Сразу конечно, никто не уснул. Лежали в темноте, негромко разговаривали, шутили, слушали всякие истории. Наконец, парни один за другим угомонились.

Косте опять не спалось, все время вспоминал о ней. Возвращаться домой передумал. Не видеть ее, не слышать волнующего голоса, не быть поблизости от нее – все это было невозможным, невероятным. Он чувствовал, что тает, будто воск, сгорает, как мотылек летит на яркий свет, и падает обожженный огненным вихрем. Будто средневековый рыцарь готов он сражаться на всех турнирах, повергать свирепых противников, скакать, лететь на самый край земли. Ради одного лишь взгляда, взора, поворота головы… Увидеть все это и пасть поверженным, со счастливой улыбкой на остывающих устах…

Прошло два дня. Работали тяжело, уставали с непривычки, но постепенно втягивались, привыкали. Душными вечерами собирались на веранде, играли, пели, танцевали, веселились понемногу. Костя туда не ходил, лежал в спальне, читал рассказы о пионерах–героях. Он сильно похудел, подсох, не высыпался…

Лежал, вздыхая, слушал звуки ночной жизни за раскрытым окном. Оксана его не замечала совсем, даже, казалось ему, будто сознательно избегает его. Утром лишь бегло здоровались и тут же разбредались по своим делам. Он страшно боялся заговорить с ней, как-то обратить на себя внимание. Куда-то подевалась уверенность, мужество, он слонялся потерянный, убитый собственным ничтожеством, он просто сходил с ума.

Непонятно откуда, в доме появился пушистый черный котенок с васильковыми глазами. Все дружно называли его Модестом. Был наглый, бесстрашный, веселый и прожорливый. Каждый день требовал мясо и быстро дал всем понять, кто в доме хозяин. Спал в спальне у девчонок. Они все ходили с поцарапанными руками, страшно любили его, баловали.

 Когда Оксана гладила, ласкала, и даже целовала его, Костя скрежетал зубами, мучился, и ужасно, до боли, завидовал котенку. Он теперь очень хотел иметь имя – Модест.

Пришла суббота – выходной день. Накануне Косте объявили, что дневалить завтра они будут с Оксаной. Он потерял дар речи, обрадовался и тут же испугался, забоялся чего-то. Возникла предательская мыслишка – а не подмениться ли?

 - Да что это со мной? – он разозлился, прямо таки рассвирепел на самого себя.

Еле дождался рассвета. Встал, оделся, прошел в кухню. Она была уже там. Холодно кивнула ему, велела принести свежей воды и наколоть побольше дров. Он схватил ведра, вышел…

После завтрака все разбрелись кто куда. Оксана мыла посуду, Костя грел воду, подкидывал поленья, чистил картошку. Молчали…

В печи потрескивало, гудело, стреляло, говорить было не о чем, слушали песнь огня. Он сидел, едва дыша, уставившись в пол, боялся пошевелиться. Заглянули в кухню ребята, стали о чем-то спрашивать. Костя с облегчением вздохнул и выскочил на воздух.

После обеда девушки стали готовиться идти на танцы в клуб. Панас пытался было протестовать, но ему быстро заткнули рот. Обозвали его женоненавистником, импотентом, каким-то еще обидным словом… Он не стал спорить с коллективом – смирился, но сказал, что сам он на дискотеку не пойдет. Громовой шквал веселого хохота заставил его ретироваться прочь.

Вечером напудренные, накрашенные, одетые стильно, красивые, возбужденные, прихватив Олега с Андрюхой, отправились зажигать…

Колян отсыпался, Панас сидел на кровати и писал, не то письма маме, не то доносы в партком…

Оксана была на кухне, а Костя никак не находил себе места, метался из спальни во двор. Наконец не выдержал, решился. Пришел к ней, сел на скамью и словно оцепенел. Она вытирала тарелки, и, как показалось ему, с усмешкой смотрела в его сторону.

– Оксана! - еле выдавил хрипло, чуть слышно. – За что ты меня ненавидишь? – понял, что спросил страшную глупость. Зарделся, закрутил головой, готовый тотчас провалиться сквозь землю…

- Чего? – она улыбнулась, вроде бы потеплела… - О чем ты говоришь, Костя?

 - Я не знаю, мне кажется…

 Вошел Колька, перебил, попросил чайку, сел за стол. Костя замкнулся, совсем скис. Сидел, смотрел в распахнутое окно невидящим взглядом. Не сразу заметил, как к дому приближаются пятеро деревенских парней, явно агрессивно настроенных. Оксана заволновалась, кинулась к окну…

 Косте стало как-то даже весело, напряжение спало, он опять был самим собой, мужчиной, героем, рыцарем. За спиной стояла  женщина, ради которой он мечтал погубить себя…

 – Пошли, Николай, – они встали на пороге, спиной к спине, готовые на все.

 Из-за насыпи показались Олег с Андрюхой. Слева, чуть поодаль, подбирались еще четверо сельских охламонов, с кольями в руках. Костя не выдержал, побежал, понесся навстречу. Он умел драться, ему было на все плевать, он жаждал хоть какой–нибудь разрядки, развязки. Нервы за последние дни до такой степени сжались в тугой, готовый в любую секунду взорваться комок, что надо было что-то делать, иначе сойдешь с ума.

Костя ворвался, разметал, разбросал эту четверку. Казалось, чуть коснешься, и они уже падают, теряя свои палки, а когда он подбегал к упавшим, чтобы дать увесистого пинкаря, в страхе отползали, закрываясь руками. С ними все было ясно. Он оглянулся – Колян бился с тремя, Андрей тоже отбивался, Олег с главарем шайки катался по земле, сцепившись в жестоком объятии.

И между всеми, словно разъяренная фурия, летала, носилась, что-то кричала Оксана. Высунулся бледный Панас, прокаркал – мол, прекратите сейчас же, - и тут же смылся за дом.

 Костя рванул туда, в эту кучу, на помощь. Хулиганы валились как снопы, он и сам падал, вскакивал и все молотил и молотил с какой–то  бешеной исступленностью. Кто-то из тех четверых подлетел и дубиной–корягой, что есть силы, бахнул Олега оказавшегося сверху, по спине. Костя тут же поверг ухаря наземь. Олег страшно закричал, изогнулся…

 - Остановитесь, – голос гремел, переливался, искрился такой яростью, страстью, таким гневом, такой внутренней силой, что все замерли, заробели… Оксана стояла грозно, прожигала, испепеляла взглядом бездонных черных глаз. Костя уставился в землю. Все стихло… И вдруг…

Громко, звонко, долго и часто, зашлепало по воде, гулко отдаваясь усиливающимся эхом. Это был командир их боевого отряда. Он не сдюжил, его пробил страшный нервный понос…

Все слышали и хохотали, хохотали до упаду, громко, искренне и непринужденно. Никто сильно не пострадал. Знакомились, вытирали мокрые от смеха глаза, о происшедшем старались не говорить. Сельчане оказались неплохими ребятами, незлыми. Пришли проверить, что там за городской народ подъехал. С Олегом сцепились еще на танцах. Накостыляли ему, и решили пойти добить остальных, а тут такое…