– Ох, точно. – Отдав заметно помятый лист со страшным приговором, я поскорее выскользнула из комнаты.

Меня колотило от злости. Бросить учебу по собственной прихоти – это совсем другое, нежели вылететь с первого курса престижного университета за неуспеваемость! От одной мысли, что придется рассказать неприятную новость родителям, делалось дурно.

«Не нужно терпеть, накажи стажера!» – прозвучал над ухом нежный голос, и от чужого холодного дыхания по коже побежали мурашки. Предложение пришлось как раз кстати – в груди горело от желания отомстить.

Я скрипнула зубами и, ловко лавируя в сутолоке коридора, решительно направилась к кафедре логики, чтобы раз и навсегда выяснить отношения с Яном. В голове прокручивался десяток фраз от откровенных грубостей до презрительных реплик, но высказаться, увы и ах, не удалось.

В неряшливом кабинете стояли заваленные бумагами письменные столы преподавателей. На мониторе допотопного компьютера крутилась эмблема факультета. Жужжал пыльный вентилятор, лопастями лениво разгоняя душный воздух. И в гордом одиночестве томилась лаборантка.

– Чего тебе? – Намазывая на губы толстый слой розового блеска, она недовольно скосила от маленького зеркальца густо накрашенные глаза.

– Я ищу Яна.

– Его нет, – отрезала девица, закручивая тюбик, и звучно почмокала губами.

– А когда он вернется? – Внутри царапнуло от раздражения.

– Да, никогда. – Лаборантка злорадно хохотнула. – После того, как эта сделала с собой того… – Девушка многозначительно возвела глаза к потолку, вероятно, намекая на бедную самоубийцу. – Ему пришлось уволиться.

– Уволился, значит? – От злости я сжала зубы. – Очень предусмотрительно.

– Еще бы! – Глаза собеседницы заблестели. – Весь факультет видел, как они поссорились. Говорят, Ян ее даже ударил! Представляешь? Врут, конечно, но ведь дыма без огня не бывает. – Трещала лаборантка. – А эта на следующий день возьми и резани себе вены. Испортила парню жизнь, идиотка.

– Какая интересная версия, – процедила я, от яростного негодования перед глазами плыли радужные круги.

Как они все смеют смеяться над чужой трагедией?!

– Ага, у нас не факультет, а бразильский сериал. Что ни день, так новая мыльная опера.

Слушать глупости недалекой тарахтелки было выше моих сил. Не прощаясь, я громыхнула дверью и, уперев руки в бока, глубоко вздохнула. Гнев внутри вспыхнул с новой силой.

«Я понимаю тебя, – зашептал голос проклятого дара, щекоча шею невидимым дыханием. – Они никогда не видели ужас смерти. Покажи им, как это страшно».

– Да, отвали ты! – рявкнула я раздраженно, и в мою сторону удивленно оглянулось несколько человек.

* * *

Центр города в любое время года походил на кипучий муравейник, и ушлые торговцы давно превратили монументальные сталинские здания в огромные рекламные щиты. Окна и фасады строений скрывали разномастные плакаты, переливались всеми цветами радуги электронные табло и эмблемы. Знаменитая улица, сбегавшая к Кремлю, много лет, как преобразилась в сосредоточие магазинов и банков. Поблескивали витрины, и праздно шатающиеся зеваки разглядывали безликие, но броско наряженные манекены.

Филипп оставил юркое спортивное купе в проулке и вышел к людному бульвару. На улице было хмуро. Холодный воздух дрожал от городского многоголосья, то и дело звучали сигналы автомобильных клаксонов. Стараясь спастись от промозглого ветра, парень поднял воротник короткого пальто и, на ходу натягивая кожаные перчатки, направился к выложенной сбитой брусчаткой площади.

Чтобы назначить личную встречу, Старейшина Громов не дождался утра и позвонил еще в середине ночи (определенно, старый диктатор мучился бессонницей и не давал другим поспать, особенно, когда другие завалились в кровать весьма нетрезвыми). Оставляя позади шумную улицу, Филипп старался сосредоточиться на предстоящем разговоре, но в голове варилась каша неразборчивых, тревожных образов.

Вчера он получил электронное письмо от запертой в лондонском пансионе младшей сестры. Хозяин семьи хотел бы забыть о весточке, но каждая строчка врезалась в память. Послание Снежаны походило на крик о помощи. Маленькая убийца ненавидела соседок по комнате и школьную форму. Ее тошнило от таких же, как она, сиротливых окрестностей с изумрудными холмами, особенно сочными в сером, влажном воздухе хмурой Англии. После кровавого обряда бывшую ведьму мучили кошмары. Во сне к Снеже приходили давно умершие предки Вестичи и уговаривали уйти за ними. Из ночи в ночь они твердили, что девочку отверг мир живых, и ее место среди мертвых. Малышка боялась спать, и бодрствовать тоже боялась…

Погрузившись в мрачные мысли, парень не заметил, как торопливой походкой минул площадь и осушенный на зиму фонтан с золочеными конями, пересек безукоризненно ухоженный парк, где под деревьями сквозь тонкую льдистую корку просвечивалась черная земля.

Педантично пунктуальный Филипп никогда не опаздывал, но Громов приехал на встречу раньше, а потому поджидал молодого человека на парковой скамье. Закинув ногу на ногу, старик с большим удовольствием курил. Черная широкополая шляпа скрывала седую шевелюру, на властном лице резко выделялись глубокие морщины, но в чертах все еще угадывалась привлекательность, присущая сильным колдунам.

– Значит, слухи не врут, – обращаясь к пустоте, резюмировал ведьмак, когда парень остановился в нескольких шагах от него. Старик говорил по‑польски, чтобы окружающие не поняли разговора. Что ж предусмотрительно.

Визави перевел цепкий, острый взгляд на Филиппа, но ответа не дождался. В отличие от многих, молодой человек так и не научился испытывать трепет перед Старейшинами.

– Как всегда невозмутим, – с усмешкой прокомментировал Громов и выбросил тлеющую сигарету. Окурок, не коснувшись асфальта, рассыпался пеплом.

– А знаешь, что самое приятное в твоем положении, Филипп? – продолжил ироничный монолог ведьмак. Парень, демонстрируя внимание, изогнул бровь. – От тебя больше не нужно прятать воспоминаний. Признаться, это сильно нервировало.

– Зачем ты меня вызвал? – наконец, прервал молчание Вестич, и сам прочувствовал, что в голосе прозвучала неприкрытая враждебность.

– Легче, – покачал головой собеседник, – легче, мой мальчик. Я не враг тебе, а единственный друг. Союзник, если хочешь.

– Ну да, – хмыкнул тот. – Ты хотел обсудить условия нашего дружественного союза?

Глядя на голый парк перед собой, Старейшина скривил губы в короткой усмешке и отрывисто бросил:

– Пройдемся.

Опершись на старомодную трость, он поднялся. Жесты Громова были пронизаны удивительным спокойствием, как у любого человека, наделенного практически безграничной властью.

В обоюдном молчании они медленно шли по опрятным дорожкам парка, минули кирпичную арку ворот, достигли людного мемориала. Железный наконечник трости в руках старика постукивал о вычищенный асфальт, отсчитывая шаги. Рядом прогуливались любознательные туристы. Звучала иностранная речь, но Филипп, не различая языков, понимал каждую услышанную фразу, как если бы все говорили исключительно на русском.

– Сила у этой человеческой девушки? – наконец, произнес Громов. Внутри парень напрягся, понимая, что беседа потекла по самому плохому сценарию, но на лице не дрогнул ни единый мускул.

– У нее есть имя.

– Точно‑точно. – Старик усмехнулся. – Александра Антонова, двадцать лет, человек от рождения. Родители – известные в человеческом мире психиатры, если мне не изменяет память. – Хитрец обладал отличной памятью, так что Филипп только иронично хмыкнул. – Изучает философию, неглупа, довольно приятна внешне, однако некрасавица.

– Ты собрал целое досье. – Стараясь подавить тревогу, парень сцепил руки за спиной. Холодный ветер раздул полы пальто. Становилось зябко, но по спине покатилась капля пота.

– И то, что подающий большие надежды ведьмак обратил взор на непримечательную человеческую барышню, наводит на мысль о какой‑то тайне, – добавил Громов.