— И чем такие вещи обычно должны заканчиваться, — добавил замполит.
— Он прав, — кивнул головой после минутного размышления Илья Степанович. — Потому что, хоть инструкции для нашего флота сегодня фактически и пишутся в генштабе ВМС США, но стоят у штурвалов и нажимают на кнопки пуска торпед — все-таки наши, русские моряки. А потому и окончательное слово будет не за генералами и маршалами, а за нами.
— Вот и опиши все это в своем журналистском отчете.
— Да разве же такое напечатают в наших сегодняшних газетах? — хмыкнул Дмитрий. — Подобный материал если и можно как-то донести до читателя, то только сделав из него сюжет какого-нибудь постмодернистского романа.
— Скорее уж виртуального, — поправил я.
— Во-во, именно ври-туального, — уточнил замполит.
— Ври? — переспросил, наморщив свои светлые брови, Дмитрий.
— Ну да, — подтвердил Огурцов. — Потому что сегодня, чтобы тебе хоть немножечко поверили, надо обязательно врать, врать и врать. А иначе и читать никто не будет…
…А через несколько дней, поднявшись на перископную глубину, мы увидели прямо перед собой землю.
— Ну вот и все, папарацци, — произнес, отрываясь от окуляров перископа, Муромский. — Сейчас мы высадим тебя неподалеку от Северодвинска, и навсегда расстанемся. Надеюсь, ты уже сочинил легенду, которую будешь рассказывать о своем шестимесячном отсутствии? Можешь сказать, что тебя унесло в море на оторвавшейся льдине, и все это время ты питался вылавливаемым шапкой планктоном… Вон какая у тебя отросла борода за эти месяцы, больше чем у Федора Конюхова! — кивнул он на мое небритое все это время лицо.
— Не думаю, что у меня будут из-за этого проблемы, — беспечно отмахнулся я. — Скажу, что подвернул ногу и всю зиму провалялся далеко от города на станции у подобравших меня метеорологов. Могу, если понадобится, даже описать это в подробном очерке.
— Да я это к тому, чтобы ты случайно не проговорился и не рассказал о нашей миссии. Поверить тебе все равно никто не поверит, но слух может дойти туда, куда не надо, и тебя будут потом из-за этого таскать на всякие ненужные «собеседования».
— И у вас по этой причине могут быть неприятности?
— Неприятности? Не-ет… У нас неприятностей не будет. Какие могут быть неприятности у несуществующего экипажа несуществующей лодки? Ты был первый и последний человек, кому довелось узнать тайну двойника «Курска». Больше о нас никто ничего никогда не услышит.
— Да вы что? — растерялся я. — Вы хотите сказать, что по возвращении в базу, вас… что, боясь допустить огласки, вас могут… что у нас тоже…
— Да нет! — усмехнулся, поняв, о чем я говорю, командир. — Это в американских фильмах государство только и делает, что убирает нежелательных для него свидетелей. А нас просто расформируют и распихают по другим кораблям. Так что не бойся за нас, посмотри вон лучше на землю, — кивнул он в сторону перископа.
Он отступил на несколько шагов в сторону, и я с внезапно появившимся откуда-то внутренним трепетом прильнул к окулярам. И чуть не заплакал, увидев далеко перед собой полоску черного, вылизанного шершавыми северными ветрами берега. Не знаю уж, каким образом, но даже отсюда, через несколько миль холодного морского простора и толстенные стекла перископа, я почувствовал, что это не просто какая-нибудь абстрактная суша, но именно она — моя нищая, преданная, обманутая, обессиленная, ограбленная и обезоруженная Россия. Лучшая держава на свете…
ЭПИЛОГ
…Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме, любимая всеми жена, —
Не Елена, другая, — как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
Осип Мандельштам.
…Да примет небо карандаш
и содрогнется от курсива:
ты Богу душу не отдашь,
она — у сына.
Сергей Соловьев.
…Ранним субботним утром 12 мая 2001 года я появился в Москве. Оглядываясь на все с таким чувством, словно я отсутствовал здесь не менее полувека, я опустился в ближайшее метро и, доехав по кольцевой линии до станции «Курская», перешел на «Чкаловскую». Вагон был практически пустой и, вынув из возвращенного мне в Северодвинской гостинице дипломата купленный в мурманском аэропорту номер «Морской газеты», я принялся дочитывать заметку о готовящихся съемках фильма, посвященного погибшей в начале июля 1961 года в Северной Атлантике советской атомной подводной лодке К-19, чуть не ставшей тогда первым мировым «Чернобылем». Спасая в те дни мир от ядерной катастрофы, получили смертельные дозы облучения и через несколько дней погибли восемь российских моряков, остальные члены экипажа провели долгие месяцы в санаториях и клиниках.
Около 30 лет морякам бывшей К-19 запрещалось не только упоминать о факте аварии, но и употреблять выражение «лучевая болезнь», и только с 1991 года трагические события на борту этой несчастной АПЛ перестали быть тайной, а вскоре привлекли к себе внимание и зарубежных кинематографистов.
И вот в начале декабря 2000 года некоторые живые участники той давней трагедии, проживающие ныне в городе Санкт-Петербурге, узнали, что американская кинокомпания «К-19 Film Production Inc.» полным ходом развернула подготовку к съемкам фильма под названием «К-19: Оставляющая вдов». Тогда же в Петербурге состоялась и встреча некоторых ветеранов подлодки с суперзвездами американского кино Харрисоном Фордом, Лаймом Нисоном, режиссером Кэтрин Бигелоу и другими представителями компании. На этой встрече американская сторона заверяла наших ветеранов, что при создании фильма будут полностью соблюдаться принципы достоверности, правдивости и уважительности к экипажу. Но когда ветеранам дали полистать сценарий будущей кинокартины, они увидели в нем, к примеру, такие сцены:
— Командир дивизиона движения пьет спирт в реакторной выгородке, а при появлении начальства стыдливо прячет фляжку…
— Матросы рисуют на крыше жилого дома буквы USA…
— Матросы воруют апельсины и получают за это от офицера палкой по рукам…
— А также целый ряд других эпизодов в таком же духе.
Сценаристы сохранили в своем фильме подлинные фамилии и звания моряков, но снабдили его полностью выдуманным сюжетом. Командир атомохода Николай Затеев изображен грубым самодуром-извращенцем, которому все сходит с рук только потому, что он женат на племяннице Хрущева. Вот характерные отрывки из сценария: «В порту Ленинграда командир перед выходом в море осматривает экипаж, доходит до матросов и обращается к старшему помощнику Енину:
— На призывников глянь: один палец во рту, другой в жопе.
Подходит к последнему симпатичному матросу, самому молодому:
— Срань Господня! Этот мальчик вполне сгодится. Сынок, сколько у тебя было любовников?»
Или такой эпизод из жизни на подводной лодке:
«Затеев выходит из центрального отсека. Держится за стенки. Останавливается. Его рвет. Смотрит на матросов:
— Встать!
Находит в их форме какие-то неполадки и заставляет офицеров избить матросов прикладами от автомата Калашникова».
В свободное время командир К-19 читает журнал «Плейбой» или разглядывает фотографии голых мальчиков.
