…Прошло несколько дней, и я начал понемногу выходить на прогулки. Сначала на мои перемещения по лодке смотрели с подозрением, но очень быстро привыкли к ним и разрешили заглядывать даже в выгородки специалистов. Особенно после того, как я принял участие в составлении радиогазеты, посвященной встрече Нового года, о скором наступлении которого я, честно говоря, уже успел окончательно забыть.
— Э, Бабицкий! Или как там тебя? — окликнул как-то меня один из офицеров, на которого, как я понял, была возложена на лодке функция существовавшей ранее должности замполита. — Ты поздравления писать умеешь?
— Да как вам сказать? — замялся я, чувствуя, что сейчас на меня навалят какую-то работу.
— Да так и скажи, мать твоя женщина!..
— У меня другой профиль.
— Ничего, всему можно научиться. Я вот тоже не Евтушенко, но куда деваться? Командир сказал: надо, чтоб к Новому году была выпущена радиогазета. Так что садись, будем вместе работать. Бери бумагу, ручку и сочиняй.
— В стихах или в прозе?
— Да пофиг! Сочиняй в стихах.
Я взял чистую страницу и, отойдя в угол, минут десять подбирал рифмы. Получается, что я не зря когда-то сочинял поздравления шоферам и дояркам в «Старицком вестнике». Пригодился вот опыт…
Закончив работу, я подошел к офицеру и подал ему написанное:
Ну вот и к нам сквозь толщу вод
спустился в гости Новый год.
Жаль, не хватает на подлодке —
немного снега, баб и водки!..
— О! Вот это класс! — пошевелив губами, восторженно прочитал он написанный мною текст. — «Жаль, не хватает на подлодке — немного снега, баб и водки!..» А? Молодец. А говорил, не умеешь.
— Пойдет?
— Ну что ты! Нет, конечно.
— Почему?
— Как почему? Ты же журналист, должен понимать, что пресса — даже такая локальная, как лодочный радиоузел — это участок идеологической работы. Газета должна воспитывать своего адресата, а не будоражить его низменные инстинкты ненужными соблазнами. Так что давай, сочиняй заново.
— Ну… Ладно, давайте страницу, я поправлю, — протянул я руку за своим листком.
— Возьми другую, эта уже, считай, сдана в архив…
Пожав плечами, я взял новую страничку и, посидев ещё минут десять, выдал очередной вариант:
Ну вот и к нам, на наш корабль подводный,
приходит нынче праздник новогодний —
так встретим же его в условьях дружбы
высоким уровнем своей военной службы!
— Ну! Вот это — то, что надо! Я же знал, что ты умеешь. Сейчас мы его вложим в папочку… От так!
— А то можно ещё две строки добавить.
— Что ещё за строки?
— «И где б ни бегала трусливая „Толедо“ — её настигнет наша меткая торпеда!»
— О?.. — с удивлением вскинул он брови. И некоторое время помолчав, добавил: — Так ты все знаешь?
— Да.
— Ну ладно. В газету мы это вносить не будем… А себе на память я, пожалуй, что нацарапаю, — и он приписал это окончание к моему четверостишию на листке.
Еще два дня после этого мы выстраивали сочиняемые мною на ходу стихи в подобие какого-то сюжета, соединяя их логическими репликами, шутками, поздравлениями членам экипажа и более-менее приличными анекдотами. Я тоже вспомнил для этого дела один, но замполит его в «эфир» выпускать не стал, хотя зачем-то и записал в моем исполнении на магнитофон. Анекдот был на армейскую тему. Собрал, мол, однажды наш министр обороны своих генеральных штабистов и говорит им: «Только что я получил от Путина приказ приступить к сокращению штатов. Какие у кого есть предложения на этот счет?» «Я предлагаю начать с Флориды, — взял слово один из генералов. — Потом можно сократить Огайо, Алабаму… ну и ряд других штатов…»
Сначала мы все это записывали словами на бумаге, а потом мой «редактор» либо сам, либо, вызвав кого-нибудь из молодых членов экипажа, записывал на магнитофон. Каким-то чудом я вдруг до точности вспомнил читанное мною среди вороха редакционной почты шуточное стихотворение капитана первого ранга Игнатия Белозерцева «Подводный стадион», которое ради поднятия настроения предложил тоже включить в нашу радиогазету:
Мечусь, как зверь, я по торпедной палубе.
Нет аппетита и потерян сон.
Вам восемь метров показалось мало бы,
А для подводной лодки — стадион.
Подпрыгнув, повисаю на шпангоуте.
(Сойдет за перекладину вполне!)
В купе экспресса с год пожить попробуйте —
Тогда поймете, как на глубине…
Эх, жизнь моя — пирог с начинкой ядерной!
Я мегатонны трогаю плечом.
Лишь восемь метров в этом мире матерном,
Но гиподинамия — нипочем.
— Гм-м… Ну ладно, хрен с ним! Наши ребята, вообще-то, больше стихи Виктора Верстакова любят, но если ты говоришь, что это может поднять настроение, то давай включим и его, — согласился он. — Только бери тогда сам и записывай. С выражением, как положено…
И мне пришлось поучаствовать в этом новогоднем проекте ещё и в качестве артиста-декламатора.
За полчаса до Нового года командир пригласил всех свободных от вахты в кают-компанию, где нас уже ждали переодетые при помощи перекроенных простыней в Деда Мороза и Снегурочку моряки. На одном из столов стояла сделанная из бумаги елка и три больших торта, выпеченных нашим коком, а со стены по-доброму смотрел на всех с большой иконы похожий на Деда Мороза святой покровитель моряков Николай Угодник или, как его называли на флоте, Никола Морской. Правда, вместо подарков святитель держал в одной руке макет небольшого храма, а в другой — короткий острый меч. Меч был двояковыгнутый и напоминал собой вид подводной лодки сверху.
Праздник начался. Лячин произнес поздравительную речь, а Дед Мороз и Снегурочка обошли все отсеки и вручили всем импровизированные подарки (их приобретение и было одной из задач сходивших тогда на берег Колесникова и Аряпова). По трансляции передали нашу смешную газету, а потом начался концерт самодеятельности.
— Ну, папарацци, с Новым годом! — подходили ко мне со стаканами сока в руках члены экипажа. — Давай, Бабицкий! Чтоб нам скорее возвратиться к родному берегу! Ну и, чтобы, как написал один поэт, «хватило всем после подлодки для счастья снега, баб и водки!»
Замполит при этих словах как ни в чем не бывало отвернулся в сторону…
…Вскоре после полуночи командир и старшие офицеры потихоньку исчезли, а остальные гуляли часов до двух ночи, покуда кок не окинул взглядом опустевшие блюда из-под тортов и не поднялся с места.
— Ну, значит, так, хлопцы. Я вроде как пошел отдыхать, а вы тут смотрите… Без баловства… В случае чего — разбудить меня за полчаса до аварии, чтоб я вас успел хоть чаем напоить, — сострил он и покинул кают-компанию, а оставшиеся ещё чуть ли не час после этого гоняли «видик» и пели под гитару песни своего любимого Верстакова:
…А что такое флот? Бессмертие и слава,
славянские ладьи и наши крейсера.
Ведь что такое флот? Последний щит державы.
Последняя любовь. Прощальное «ура».
Я даже удивился, что можно, оказывается, быть веселым и без спиртного. А что бы я сейчас делал там, на суше? Скорее всего, поехал бы с Ленкой в Калугу — в гости к своему другу Димке Кузнецову. У Димки была стопроцентно журналистская семья — сам он работал на областном телевидении, где вел программы, посвященные истории Белого движения и местной литературе, а его жена — Марина Улыбышева — помимо того, что была интересной поэтессой, работала в одной из областных газет. Я как-то несколько раз уже бывал в этом городе: выпивал с местными писателями на Пушкинских праздниках в имении Натальи Гончаровой «Полотняный Завод», а один раз, зимой, нас всю ночь таскал за собой по калужским улочкам оказавшийся здесь главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев, который, останавливаясь возле каждого обоссанного подъезда, рассказывал нам (или выдумывал на ходу?) веселые истории о том, как он здесь когда-то много лет тому назад жил, учился, влюблялся, хулиганил и прочее, — и по каждому из таких мемориальных случаев открывалась бутылка водки, и мы пили из пластмассовых стаканчиков (а потом почему-то уже прямо из горлышка) приятно отдающую облепихой водку местного производства, закусывая её батончиками «сникерсов».
