- Понимаете, - шепотом объяснил Иван, - когда рубят дрова, то ведь тоже так: сначала с одним наклоном, потом с другим.

- Хе-ге! - рассмеялся Муханов. А когда он смеялся, то вся его пестрая физиономия, все эти сочные конопушки приходили в веселое движение.

"Кажется, его Мухоловом прозвали", - вспомнил Иван.

Сделав свое дело, дятел всплеснул пестрым красноштанным опереньем и улетел, а путники отправились дальше. По дороге они открыли еще, что в паутине, натянутой между деревьями, может переливаться радуга, что кукушка, прокуковав один цикл, негромко каркает, будто откашливается, прочищает горло перед новым "ку-ку"; что чибис - крикливейшая из птиц, появись только неподалеку от его гнезда.

Летом овраги еще более глубоки и таинственны. Высокий папоротник, густая акация и черемуха сделали извилистые склоны почти непроходимыми, и напахивало от оврагов прохладой и горьковатой прелью. Иван вспомнил, как открыл эту страну оврагов… В одно из воскресений он с заводскими лыжниками приходил в избушку пасечника и утром, когда все еще спали, встал на лыжи и побежал себе наугад от избы, а вскоре оказался вот здесь. Толкнулся палками, заскользил во-он туда. Снегу было - выше кустов, кое-как вылез на противоположный склон, прошел немного - еще овраг, а на склоне - березки, чуть не врезался в одну из них: летел так, что ветер в ушах. Всего же насчитал он тогда семь оврагов; потом был длинный пологий спуск, и вынесло его, Ивана, в конце концов, к камышам. Посреди камышей на островке виднелось какое-то покосившееся строение. Колхозник, везший на санях солому, рассказал, что строение - бывшая водяная мельница, что речка называется Китим, что у мельницы много старых омутов, в которых полно рыбы, что ниже по течению Китим быстрый и светлый, однако не глубокий. Тогда речка спала под снегом, а теперь, наверное…

- Так пойдемте! - чуть не хором заявили беглецы.

"Вот что им надо…"

- Ну лад… - согласился было Иван, но осекся. Опомнился. Увидел, что прямо в просеку опускается солнце, огромный алый шар с грязно-синим осадком внизу.

- Иванлич… - ныли все четверо.

- Сейчас, ребята, бегом в лагерь! Бегом, бегом…

- А потом? Когда-нибудь?

- Вы же сами хотите речку посмотреть? - напомнила Пинигина, когда они уже спешили в сторону лагеря.

- Посмотрим, посмотрим. И речку, и омуты. Обязательно посмотрим.

А сам успокаивал себя: ничего, ничего, зато теперь-то уж Анна Петровна обо всем, наверное, поразмыслила. Теперь ей ясно, почему они убежали. Времени было достаточно, чтоб поразмыслить, понять и остыть.

В лагерь примчались в тот самый напряженный час, когда вожатые очень хотят, чтобы дети заснули, а дети этого совсем не хотят. В полусумраке то и дело слышались призывы ко сну, уговоры, угрозы…

У Анны Петровны все было приготовлено к встрече…

Глава 5

Педсовет собирался в столовой, где пахло вымытой клеенкой, а на столах стояли указатели отрядов. Вожатые и педагоги входили группками и в одиночку, но больше парами - прямо от пионеров, которые наконец угомонились. Большинство здесь составляли девушки: работницы из цехов, чертежницы из отделов, студентки заводского техникума, ученицы старших классов. Шумно ввалились в столовую нескладные парни с взлохмаченными волосами, в расклешенных брюках. Во главе ватаги шел Женя Петухов, тот самый Женя, у которого "не отряд, а полная анархия", как было сказано начальником лагеря на одной из планерок. Розовощеких этих вожатых прозвали в лагере "мальчиками-безобразниками", потому что по ночам они не спали, а шатались по лагерю и распевали под гитару или подшучивали над вожатыми-девчонками, совали им, спящим, макароны в волосы, выносили из палат вместе с кроватями; и даже ходил слух, что сестре-хозяйке, отличавшейся особо крепким сном, они намалевали не то туза на лбу, не то лихие гусарские усы. Анна Петровна, рассказывая об этом Ивану, возмущалась, однако, не мальчиками-безобразниками, а девушками, которые допускают подобные "шуточки".

Было здесь и несколько пожилых учительниц, были руководители кружков, массовики, физруки во главе с рыжеватым здоровяком Филимоновым, прозванным Кудазакупалку.

Вот и Ирина появилась в дверях столовой. На Ирине была голубенькая юбка, белая кофта с закатанными рукавчиками, и все это очень шло к ней, стройной, загорелой, с темными волосами, которые свободно падали на плечи. Отыскав глазами свою помощницу, Ирина направилась к ней, мальчики-безобразники притихли, посерьезнели и простодушно принялись разглядывать проходившую мимо "студенточку".

Когда подружки уселись рядом, Зоя слегка подтолкнула Ирину и что-то сказала ей, глянув в его, Ивана, сторону. Но Ирина лишь плечом повела, мол, никакого мне дела нет до этого Ивана.

Однако в следующую же минуту Иван забыл про девушек, так как в столовую вошли начальник лагеря и старший вожатый. Они заняли свои места за столом, накрытым красной материей, Анна Петровна ввела беглецов и поставила их так, чтобы они были видны всему педсовету. Начальник лагеря Василий Васильевич Князев изложил суть дела и сказал, что крайне возмущен поступком этих четверых.

Возмущены были и многие из вожатых. Они еще не успели остыть от скандалов со своими отрядами, не успели успокоиться, и на тебе - побег. А где гарантия, что побеги не станут модой? Ведь дурной-то пример заразителен…

- Как могли?

- А вы знаете, что пережила из-за вас Анна Петровна?

- На ней лица вон нет…

- Кругом тайга…

- В заливе глубь.

- Что вы там делали, интересно?

- Целый день?

- Вы прекрасно знали, что полагается за такое!

- А ты, Пинигина, ты!

- Как не стыдно, девочка!..

Иван водил указательным пальцем по узорам клеенки и думал - зачем? Зачем этот шум? Когда предельно ясно, почему ребята убежали. Сесть бы им вдвоем с Анной Петровной в беседке, он бы рассказал обо всем увиденном, услышанном и передуманном за день, и вместе, тихо-мирно, решили бы, что делать. Так ведь слова не дала сказать, на педсовет - и точка!..

"Возьмут и выгонят парнишек… Защищать? Конечно, защищать, но вот попробуй тут… Съедят. В два счета стрескают!".

- Ширяев, зачем тебе понадобилось в лес? Курить? - начальник лагеря поджал полную нижнюю губу и приспустил на глаза выгоревшие на солнце брови. Голос его отливал металлом.

- Нет, я… Мы просто… - начал было Юрка.

- Говори все как есть, иначе хуже будет! - предупредил физрук Филимонов почти так же зычно, как он кричит в рупор: "Куда за купалку? А ну, назад!"

Старший вожатый Юрий Павлович Стафиевский в разговор не вступал, бледноватое лицо его с правильными чертами было спокойным, казалось, страсти, кипящие в столовой, его не касаются.

- Да не курил я! У меня и сигарет-то нету, - глухо и сердито отпирался Ширяев.

- Кого хочешь обмануть! - возмутилась Анна Петровна, сидевшая неподалеку от Ивана. - Мы тебя, слава богу, не один год знаем… А нынче ты обнаглел до того, что в первую же ночь в палате закурил!

Ропот прошел по рядам от этих слов, и Иван еще безнадежнее подумал о своем намерении защищать беглецов. А Юрка стоял весь распаренный, растерянный. Коренастая, не по годам крепкая фигурка, не раз стиранная рубаха, свисающие, видимо, унаследованные от старшего брата, штаны. Лицо скуластое, руки большие, взрослые какие-то руки… Иван знал уже, что семья у Юрки немалая, пять душ мал мала меньше, что отец частенько "закладывает за воротник", что живут они где-то на окраине, что Юрке приходится колоть дрова, копать огород, мыть полы, топить печь, чинить заборы.

"Заплакал хоть бы, что ли, - подумал Иван. - Не камни же здесь, люди…"

Но нет, никакой влаги не предвиделось в серых, чуть раскосых Юркиных глазах.

- Иди, Ширяев, - сказал начальник лагеря строго и как-то даже печально, - мы еще посовещаемся, но можешь, пожалуй, собирать чемодан, таких нам в лагере не надо.