Ерохин не хотел. Он коротко рассказал врачам, какие заботы привели его в больницу. Прекрасный коньяк смягчил его душу и разгладил морщины на лице.

— Мне ваши медицинские секреты ни к чему. Хотелось бы знать, откуда этот больной. В смысле — где работал? Где жил? Анкетные данные. А от чего он умер — не моя компетенция. Его болезни меня не интересуют.

Маркс Иванович по–прежнему молчал, но теперь молчал приветливо. Кивал своей плоской головой. Ерохину казалось, что кивает он в такт его вопросам.

— Почему вы думаете, что Степанков умер? — спросил Васильев. — Живой! Выносливый парень. И мы не оплошали. Хорошо провели операцию. Без ложной скромности говорю.

— Живой? — изумился майор. — Так это же подарок судьбы! И можно узнать, где он живет, и все такое прочее?

— Конечно, можно. Раз в месяц он проходит у нас обследование. Мы ему кардиостимулятор вживили. Японский. Дорогая штука. Как уж он достал — не знаю, но пока доступны они только очень богатым людям. Коньяк мы, между прочим, его пьем. Славный коньяк.

Ерохин, пригубивший коньяк, чуть не поперхнулся и поставил стакан на стол.

— Что‑нибудь не так, майор? — спросил Калязин. — Уж не опасный ли преступник наш бывший пациент? — Маркс Иванович впервые произнес такую длинную фразу, и получилось неплохо.

— Нет, не преступник, — не очень убедительно сказал майор. — Понимаете…

— Понимаем, — улыбнулся Васильев. — Выкладывайте подробности, мы тогда еще лучше поймем. А пока допьем коньяк. Даже если он контрабандный, от этого хуже не стал. И подарил мне его Степанков от всего сердца. Подлеченного.

Они дружно выпили и принялись за кофе. Ерохин судорожно соображал, какие подробности можно выложить этим людям. О кооператоре, пожалуй, они знают намного больше, чем он сам…

— Так что же в вашем полицейском досье? Выкладывайте, выкладывайте, — напомнил Васильев.

— В одно и то же время со Степанковым у вас в отделении лежал писатель Маврин.

— Лежал, — кивнул Калязин. — Семьдесят пять–а здоровье отменное. Кто бы мог подумать? Н–да!

— Прекрасный мужик, — подтвердил Васильев. — Добрый и умный. Про таких говорят: понимающему достаточно полуслова. Степанков ему порассказывал о себе и о своих шефах. Маврин даже решился взяться за детектив. В жизни не писал — и на тебе. Алексей Дмитриевич умел располагать к себе людей. Ему человек мог любые тайны доверить. Степанков мог и пооткровенничать, уж очень он перед операцией волновался. И причины были. Мы от него не скрывали. — Васильев помолчал. — Что же, хотите теперь эти тайны из парня вытрясти?

— Да нет. Дело в том, что Маврин многие годы вел дневник и всю историю Степанкова в дневнике записал. Страниц десять, что ли… И эти страницы — тю–тю! — Он жестом показал, как будто выдирает из тетради страницы. — На следующий день после смерти Маврина кто‑то залез на дачу и все перевернул вверх дном. А ночью полез через балкон санитар из малого предприятия «Харон», и жена Маврина всадила ему в голову дуплет картечи.

Врачи переглянулись.

— Степанков как раз работает на этом малом предприятии, — сказал Васильев.

— Н–да, — подтвердил Маркс Иванович.

— Они не только похоронными делами занимаются, — Васильев вынул из кармана пачку «Столичных», повертел ее и отправил на прежнее место. — Кооператив многоотраслевой. Или малое предприятие? Черт, не помню, как точно. Они и продают, и покупают. Лес, бензин, автомобили «Вольво». Числятся при мэрии. Так, Маркс?

— Н–да.

— Вы на Маркса Ивановича не обижайтесь, — сказал Васильев и подмигнул майору. — Он человек немногословный. Это в наше время неоценимое достоинство.

Широкие щеки Калязина чуть–чуть порозовели. Он опять чуть не произнес свое «н–н-да», но спохватился и только деликатно кашлянул.

Васильев снял трубку с телефонного аппарата, набрал номер и ласково попросил:

— Верочка, найди историю болезни Степанкова. Ноги в руки и ко мне. Умница. — Он положил трубку и обернулся к майору. — Сейчас доставят. Верочка — девушка быстрая.

— Н–да, — вздохнул Калязин укоризненно. Просто потрясающе, как много оттенков имела его коронная фраза.

— Дима, можно я вас так запросто? — спросил Васильев. Ерохин кивнул. — Год назад у Детского фонда украли миллион. Студента–охранника убили. Преступники найдены?

— Нет. — Майор начал было объяснять, какие трудности возникли на пути следствия, но Васильев остановил его.

— В тюрьме, перед самым освобождением, нашли повешенным Смирнова–Осташвили. Докопались, в чем там дело?

— Нет.

— А убийство Меня?

— КГБ… — успел произнести Ерохин, намереваясь сослаться на то, что следствие взяла в свои руки эта организация, как доктор задал уже следующий вопрос:

— Я вчера вечером слышал обзор радио «Свобода» — что‑то вроде «Россия — итоги года». Там комментатор прямо сказал о взяточничестве в Московской мэрии, вспомнил дореволюционный анекдот. К городскому голове приходит купец и предлагает взятку: «Ваше благородие, я даю вам триста рублей и ни одна сволочь об этом не будет знать». «Давай пятьсот, — отвечает голова, — и пусть это будет известно всему городу».

— Н–н-да–а! — захохотал Маркс Иванович.

— Я всего лишь старший оперуполномоченный уголовного розыска… — с обидой начал майор и так густо свел морщины, что лоб у него побелел. Он хотел сказать, что, будь его воля, он бы не трепал языком о демократии, а навел для начала элементарный порядок. Без которого никакая демократия невозможна. Но в это время зазвонил телефон. Васильев слушал несколько секунд:

— Верочка, узнай в центральной регистратуре. — Прослушав еще несколько секунд, он поскучнел: — Может быть, кто‑то из диссертантов взял на просмотр? Они постоянно охотятся за таким материалом. Даю тебе сутки на поиски, поняла, любовь моя?!

Некоторое время он сидел молча, внимательно глядя на майора, как будто впервые увидел его. Словно продолжая спор с самим собой, произнес:

— Но это же абсурд! Степанков каждый месяц должен проходить у нас обследование — раз! Мы знаем его имя. Кстати, Маркс, вы помните отчество Степанкова?

— Нет. Н–да.

— И я не помню. Зовут Слава. Это может быть и Ярослав, и Святослав, Вячеслав, и так далее. Место работы его известно! «Харон», правда, Дима?

— Это вы так утверждаете! Проверим.

— Вот тебе и миллион из Детского фонда, — сказал Васильев задумчиво и, посмотрев на единственный загнутый палец, разогнул его. Разлил остатки коньяка, и они молча выпили.

— Найдутся бумажки, — изрек Калязин. Надежды на то, что найдется сам Степанков, похоже, у него не было.

Васильев довез майора до прокуратуры на своей «Волге». «Хороши мы будем, если какой‑нибудь инспектор решит проверить водителя на алкоголь», — думал Ерохин и беспокойно вглядывался, высматривая притаившуюся на обочине машину ГАИ. Но доктор ехал предельно осторожно, ни разу не превысил скорость. Так ездят в меру выпившие интеллигентные люди.

Прощаясь, они обменялись телефонами.

— Завтра вечером позвоните. Я надеюсь, что виновато только наше разгильдяйство. Всеобщее, — добавил он и крепко пожал майору руку.

После отъезда майора в больницу на поиски кооператора Фризе позвонил в Институт судебных экспертиз. Договорился с Федором Шаховым о проверке привезенного из Переделкино пива. Особых надежд на успех у него не было. Не в каждую же банку преступники впрыскивали яд! Беглый осмотр, который провел Владимир, убедил его в том, что банки не проколоты. Да и упакованы в полиэтилен они были основательно.

«А чьи, собственно, «пальчики» я надеюсь найти? — думал Фризе. — Не проверять же всех подряд работников «Харона» или гостей на трагическом юбилее Маврина?!» Даже получение отпечатков пальцев критика Борисова чревато серьезными осложнениями. «Наверное, так чувствует себя человек на минном поле», — грустно усмехнулся следователь своим мыслям.

Негромкая милицейская трель прервала размышления Фризе. Телефонные звонки теперь не слишком его раздражали — не поленившись, он отвинтил у телефона дно и положил туда бумажную салфетку.