– Он дельный парень?
– Палермо? Еще бы! – Гамбоа посмотрел на Танжер, словно ждал от нее подтверждения, но она молчала. – Может быть, он самый дельный из всех, кто крутится в этом бизнесе. Он работал на затонувших кораблях по всему миру, делал деньги, сочетая поиски сокровищ с подъемом и разделкой затонувших судов… Одно время он хотел делать дела вместе с людьми Мела Фишера – он работал у Фишера водолазом на подъеме «Нуэстра сеньора де Аточа». Они собирались провести большие работы в устье Гвадалквивира, где, по их подсчетам, находится восемьдесят затонувших кораблей, которые шли разгружаться в Севилью, и на борту у них было больше золота, чем в Государственном банке Испании. Но у нас тут не Флорида – официального разрешения они не получили. Были и другие проблемы. Палермо, как большинство охотников за сокровищами, придерживается убеждения, что поскольку всю работу делают они, а государство лишь дает разрешения, то восемьдесят процентов добычи должно отходить им. Но в Мадриде и слышать об этом не пожелали, и с местными властями в Андалусии договориться им тоже не удалось.
Гамбоа явно наслаждался беседой. Он любил поговорить, тема была ему близка, и он подробно рассказал Кою о месте Кадиса в истории кораблекрушений. С 1500 по 1820 год здесь затонуло от двухсот до трехсот судов, на борту которых было десять процентов всех драгоценных металлов, вывезенных Испанией из Америки. Однако мутная вода, ил, песок и подозрительность испанского правительства препятствовали поискам. Даже военным морякам – тут он скорчил гримасу – удалось с большой точностью установить места нескольких кораблекрушений, однако некоторые старички-адмиралы считают затонувшие суда могилами, покой которых тревожить не следует.
– Как прошла ваша встреча с Палермо? – спросил Кой.
– Любезность и осмотрительность с обеих сторон. – Директор обсерватории какое-то мгновение пристально смотрел на Танжер, потом снова повернулся к Кою:
– А вы его и правда знаете?
Кой шел, засунув руки в карманы, и в ответ только пожал плечами, но потом сказал:
– Она несколько преувеличила. На самом деле у меня с ним был самый поверхностный контакт.
Гамбоа явно заинтересовался.
– Как это – контакт?
– Просто контакт.
– А что значит «поверхностный»?
– Да то и значит. – Кой снова пожал плечами. – Дальше поверхности не пошел.
– Он ударил Палермо головой в нос, – сказала Танжер.
Ветер трепал ее волосы, и между золотистыми прядями мелькнула легкая улыбка. Гамбоа даже приостановился и по очереди посмотрел в упор на Коя и на Танжер.
– В нос? Вот это да, – сказал он Кою с уважением. – Расскажите об этом, дружище. Я просто умираю от любопытства.
Кой коротко, без подробностей рассказал. Собака, «Палас», нос, комиссариат. Когда он закончил, Гамбоа смотрел на него с веселыми искорками в глазах, но при этом задумчиво почесывал бороду.
– Черт возьми. А ведь даже тому, кто не знает о прошлом Палермо, ясно, что человек он опасный…
Да еще эти его разноцветные глаза сбивают с толку, просто непонятно, на какой глаз ориентироваться. – Он снова взглянул на Коя, словно оценивая его способности к разбиванию носов. – Значит, поверхностный контакт? Хм. Действительно, поверхностный.
Он еще посмеялся, а Кой посмотрел на Танжер, и она не отвела глаз, а продолжала слегка улыбаться.
– Я рад, что этот наглый козел наконец-то получил урок, – сказал Гамбоа, когда они снова двинулись в путь. – Я уже говорил, что он явился сюда, как все они. Напускал туману и заметал следы: расспрашивал про флоридские острова, про Саару-де-лос-Атунес, Санкти-Петри, Лагуну-Диаманте… Даже про устье Виго и знаменитые галеоны.
Они ушли от моря, углубились в старые улочки вокруг Кафедрального собора, рядом с кирпичной башней и стенами церкви Санта Крус. Площадь уходила вниз, из ниши в стене на них смотрел распятый Христос, очень старинные дома с облезшей от ветров и морской влажности побелкой показывали им свои балконы, фонари, жалюзи и горшки с геранью.
Здесь уже почти все ушло в тень, последние лучи закатного солнца убегали по крышам. Мостовая на площади, специально для Коя отметил Гамбоа, была выложена камнями Нового Света – балластом с кораблей, приходивших из Западных Индий.
– Вернемся к Нино Палермо, – продолжил он. – Как я уже говорил, ему не удалось застать меня врасплох, я позволил ему выкрутасничать, сколько ему угодно, но никакой стоящей информации не дал.
– Большое тебе спасибо, – сказала Танжер.
– Тут дело не только в тебе. Эта акула мне сильно подгадила однажды. Он тогда разыскивал четыреста слитков золота и серебра с «Сан Франсиско Хавьер», хотя, по другим сведениям, их там было полмиллиона… Но в таких случаях лучше не поднимать скандалов, от которых никому никакой пользы не будет, лучше промолчать, но крепко запомнить. Да-да, мы тоже не лыком шиты.
Они пробирались между запаркованными машинами и постоянно сталкивались с весьма подозрительными личностями. В этом квартале было множество затрапезных таверн, заполненных безработными рыбаками, бродягами и нищими. Какой-то парень в спортивных тапочках и с таким видом, будто только что преодолел стометровку с хорошим результатом, довольно долго шел за ними, не отрывая глаз от сумки Танжер, и в конце концов Кой вышел на мостовую, повернулся и так свирепо посмотрел на парня, что тот предпочел изменить курс.
Танжер из предосторожности прижала сумку локтем, а раньше она свободно висела у нее на плече.
– О чем конкретно просил тебя Палермо?
Гамбоа остановился, чтобы прикурить, предварительно предложив сигареты Танжер и Кою, но они отказались. Дым утекал между пальцев из лодочки его ладоней.
– О том же, о чем ты. Ему нужны были чертежи. – Он сунул зажигалку в карман и повернулся к Кою. – Для любой работы, связанной с затонувшими кораблями, чертежи имеют первостепенное значение. По ним можно понять устройство корабля, вычислить размеры и так далее… Под водой очень трудно ориентироваться, все это выглядит совсем не так, как в кино, – просто куча гнилых досок, да зачастую еще и занесенная песком. И потому очень полезно знать, где корма, какая длина трюма, где шкафут… С чертежами и рулеткой уже можно осмысленно искать. – Он пристально посмотрел на Танжер. – Конечно, в соответствии с тем, что именно собираешься найти.
– Речь идет не о том, чтобы искать что-то под водой, поначалу во всяком случае. Пока это просто исследовательская работа. Оперативная фаза наступит позже, если вообще наступит.
Гамбоа выпустил струйку дыма в щель между прокуренными передними зубами.
– Ну да, конечно. Оперативная фаза… – Он хитро прищурился. – А что за груз был на «Деи Глории»?
– Хлопок, табак и сахар из Гаваны. И тебе это прекрасно известно.
– Угу. – Гамбоа почесал в бороде. – Как бы то ни было, но если удастся найти корабль и перейти… Как ты сказала? К оперативной фазе, то все будет зависеть от того, что именно разыскивается. Если это документы или что-то недолговечное, то пиши пропало.
– Разумеется, – ответила она с непроницаемым видом, будто играла с ним в покер.
– Бумага размокла, и привет.
– Разумеется.
Гамбоа снова почесал в бороде и затянулся.
– Так же как гаванский хлопок, табак и сахар, верно?
Прозвучало это весьма насмешливо, и Танжер подняла руки, как пай-девочка.
– Так указано в судовой декларации. Она не так уж хорошо сохранилась, но все-таки дает возможность составить довольно точное представление о грузе, который находился на борту.
– Тебе очень повезло, что ты ее нашла.
– Действительно, повезло. Она прибыла с Кубы в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, когда после Парижского договора оттуда вывозились испанские архивы. И попала не в Кадис, где, скорее всего, сгорела бы во время пожара, а в Эль-Ферроль и потом в Висо-дель-Маркес, где я нашла ее в отделе торгового мореходства.
– Большое везение, – снова сказал Гамбоа.
– Я пошла просто наудачу, порыться в архиве, и вдруг – эта декларация. Название корабля, дата, порт, груз, судовая роль.. Все.
