– Одна кастильская вара, – сказала она, – равнялась трем так называемым бургосским футам, то есть восьмидесяти трем с половиной сантиметрам.

Половина того, что вы, моряки, называете морской саженью. Шесть бургосских футов равны испанской морской сажени.

– Морская сажень – метр шестьдесят семь сантиметров.

– Верно.

Кой кивнул и снова вернулся к карте, разглядывая маленькие цифирьки, отмечавшие значения глубин рядом с якорными стоянками, мысами и скалами. Теперь у нас есть эхолоты, за полсекунды они дадут все сведения о рельефе морского дна и глубинах, но в середине XVIII века эти данные получали только в результате трудоемких операций с использованием простого лота – длинной веревки со свинцовым грузилом. И раз в атласе Уррутии глубины отмечены в морских саженях, надо будет перевести их в метры, чтобы работать с современными испанскими морскими картами. Каждые две единицы измерения на картах Уррутии соответствовали примерно трем с половиной кабельтовым.

На столе, рядом с карандашами и ластиком, стояли две пустые чашки из-под кофе. Возле них – чистая пепельница и пачка ее английских сигарет. Звучала музыка, что-то старинное, французское или, может быть, итальянское, очень приятная мелодия, которая навевала Кою мысли о парках с геометрически правильно подстриженными деревьями, мраморными фонтанами и дворцами, к которым ведут идеально прямые аллеи. Он смотрел на профиль женщины, склонившейся над картой. Ей идет, подумал он. Эта музыка шла ей также, как шла свободная рубашка цвета хаки, которую она надела поверх белой трикотажной майки. Мужская рубашка, военная, с большими карманами. В домашней одежде она выглядела не хуже, чем в деловом костюме, джинсы собрались узкими складочками под коленками и на икрах, открывая голые щиколотки – тоже в веснушках, с восторженным изумлением отметил он, – а на ногах у нее были теннисные туфли.

Сосредоточившись, Кой склонился над картой, внимательно изучая сетку долгот и широт. С тех пор как финикийцы стали ходить по Средиземному морю, вся навигационная наука служила тому, чтобы помогать моряку определять свое место на море по карте, поскольку, определив его, можно было задать курс и узнать, какие на нем подстерегают опасности.

Карты и всевозможные лоции были всего лишь руководствами, учебниками для практического применения астрономических, географических и хронометрических вычислений, а также их комбинаций, которые позволяли, с возможной для того времени точностью, определить свое «место» в море – широту относительно экватора и долготу относительно нулевого меридиана. Долгота и широта давали возможность определить положение на гидрографических картах с помощью шкал, образующих боковую рамку карты. Масштабы на современных картах даются в градусах, минутах и десятых долях, причем каждая минута широты равняется одной морской миле, то есть 1852 метрам. Справа и слева на карте отмечены параллели, а между этими цифрами – градусы и минуты широты, сверху и снизу отмечены меридианы, а между ними – градусы и минуты долготы.

С помощью штурманской линейки и циркуля находится точка пересечения координат, которая, в случае если расчеты произведены правильно, и является местоположением судна. Определение осложнялось дополнительными факторами, такими, как магнитное склонение, морские течения, и некоторыми другими, требующими дополнительных вычислений.

К тому же многое зависело и от того, по каким картам ориентироваться: по плоским, старинным, на которых параллели и меридианы идут под прямым углом, или по сферическим, более отвечающим истинной форме Земли, на которых расстояние между меридианами сужается по мере приближения к полюсам. От Птолемея до Меркатора 3 путь был долгий и сложный; гидрографические съемки стали совершенными только к концу XVIII века, когда появился морской хронометр и при определении «места» начали использовать «точное время». В древности же «место» устанавливали с помощью астрономических приборов: градштока, октанта и секстанта.

– Где затонула «Деи Глория»?

– Четыре градуса пятьдесят одна минута восточной долготы… и тридцать семь градусов тридцать две минуты северной широты.

Свой ответ она сформулировала так, чтобы не называть его ни на «ты», ни по имени. Кой кивнул и склонился еще ниже, отыскивая указанную точку на разложенной на столе карте. Почувствовав, как он двинулся, Зас немного заволновался, приподнял голову, но тут же снова опустил ее Кою на ногу.

– Наверняка они определялись по пеленгу, – сказал Кой. – Это наиболее вероятно, если они шли вдоль берега. Трудно представить, что за ними гонятся, а они с помощью октанта вычисляют высоту солнца… Наша проблема в том, что они определялись по счислению… вычисляешь скорость, курс, дрейф, пройденные мили. Погрешность может оказаться очень значительной. Во времена парусников моряки называли такое определение «воображаемой точкой».

Она смотрела на него. Серьезная, задумчивая. Не упускала ни слова.

– Ты много ходил под парусом?

– Да. Особенно в молодости. Год я был юнгой на «Эстрелья дель Сур», парусной шхуне, которую превратили в учебное судно. Потом много времени провел на «Карпанте» – это парусник одного моего друга… Ну и книжки, конечно. Романы и история.

– Только про море?

– Только про море.

– А земля?

– Мне больше нравится, когда земля у меня в двадцати милях, на «безопасном удалении».

Танжер кивнула, будто эти слова что-то подтверждали.

– Бой состоялся, когда уже рассвело, – сказала она наконец. – Было светло.

– Тогда они почти наверняка определялись по пеленгу. По привязкам. Достаточно пересечения двух линий… Но, думаю, ты и сама это знаешь.

– Более или менее, – улыбнулась она неуверенно. – Но никогда не видела, как это делает настоящий моряк.

Кой взял транспортир, квадратик из прозрачной пластмассы, в который была вписана проградуированная окружность, на ней цифрами отмечались каждые 10 градусов. Это приспособление дает возможность точно вычислить курс, переведя показания судового компаса на бумажные морские карты.

– Это легко. Находишь мыс или любую другую точку, которую легко опознать. – Он положил на карту ластик, обозначая местонахождение воображаемого судна. – Потом определяешь ее с помощью компаса и получаешь, к примеру, 45°. Потом берешь карту и проводишь от этой точки прямую на себя, то есть под 225°. Видишь?.. Потом берешь еще один пеленг – другой мыс, гору, все что угодно… Получаешь по компасу 315°, значит, восстанавливаешь прямую под 135°. Где прямые пересекаются, там и находится твое судно. Если привязки четкие, то это достаточно надежный метод. А если взять еще и третий пеленг, получится совсем хорошо.

Задумавшись, Танжер наморщила губы. Она смотрела на ластик так внимательно, словно это действительно был корабль, идущий вдоль отпечатанного на бумаге побережья. Кой взял карандаш и проследил береговую линию.

– Здесь есть берега низкие и песчаные, но главным образом – крутые, с заметными скалами. Много точек, чтобы взять пеленг. Думаю, штурману «Деи Глории» было нетрудно это сделать. Может быть, он это сделал даже ночью, если светила луна и берег был ясно виден… Но это труднее. В те времена не было таких маяков, как сейчас. В лучшем случае башня с фонарем. Да и то вряд ли она тут была.

Конечно, не было, сказал он себе, глядя на карту.

И конечно, в ту ночь с 3 на 4 февраля не было ни фонаря на башне, ни приметных знаков на берегу, вообще ничего обнадеживающего, кроме, быть может, силуэта берега в лунном свете по бакборту. Все это стояло у него перед глазами: паруса подняты; судно летит вперед, в такелаже свистит ветер, вода с шумом вырывается из-под киля, палуба накренилась на штирборт, на море, вздыбленном попутным ветром, – отблески лунного света. Доверенный, надежный человек – у руля, на палубе – вахтенный, напряженно и настороженно он смотрит назад, в темноту. На борту – ни единого огня, капитан стоит на юте, подняв лицо вверх, к фантасмагорической пирамиде из белого полотна, он внимательно прислушивается к тому, как скрипит рангоутное дерево и такелаж, и спрашивает себя, выдержат ли они, да еще после того шторма в Атлантике. Он молчит, чтобы никто из этих людей, которые верят ему, не догадался о его тревоге, но мысленно рассчитывает расстояние, курс, дрейф с тягостным чувством, так как уверен, что ошибочное решение приведет судно и экипаж к катастрофе. Разумеется, он пока не знает своего точного местоположения, и это еще больше увеличивает его тревогу. Кой так и видит, как он посматривает на черную полосу берега, находящегося всего в двух-трех милях, берега близкого, но недостижимого и столь же опасного в темноте, как и пушки вражеского корабля; потом капитан, как и все остальные члены экипажа, поворачивается назад, глядя в ночь, а в этой ночи – иной раз невидимая, иной раз обрисовывающаяся неясной тенью – рассекает волны в погоне за ними корсарская шебека.