— Мы для вас всего лишь псы, — угрюмо буркнул Вовка. — Недочеловеки, бесправные рабы…

— Может быть, я тебя удивлю, курсант, но не все немцы согласны с этим утверждением, хотя это и официальная политика Берлина. Ну и не забывай, что в любых, даже детских, играх всегда есть победители и побежденные. А правила устанавливают победители, не так ли?

Вовка кивнул, невольно признавая правоту мастера-наставника.

— Стань сильнее всех, умнее всех, и ты станешь диктовать условия, — поучал Сандлер мальчишку. — История знает массу примеров, когда бесправные рабы становились полководцами и императорами. А из тех, кто считал, что рожден повелевать, но ничего не делал для этого, получались отличные рабы.

— Для чего вы мне все это рассказываете?

— Для того, чтобы ты понял, что у тебя есть шанс… Даже несмотря на то, что ты — унтерменш, у тебя есть возможность стать кем-то большим, чем просто удовольствоваться ролью тупого быдла, разговаривающего скота…

— Это невозможно…

— Невозможно, говоришь? Тогда сделай невозможное! К тому же один раз тебе удалось провернуть нечто подобное…

— Это когда? — удивился мальчишка.

— А ты что же, так ничего и не понял? — не поверил своим ушам Сандлер.

— Но я же не смог побить вас…

— Да это было невозможно в принципе. Но ты не побоялся, верно рассчитал свои силы и момент нападения, и, если бы не досадная случайность с майкой, ты реально мог меня вырубить! То есть — сделать невозможное!

— Но ведь не сделал!

— Можешь считать, что сделал. Мне просто повезло. Так что, Вольф, все в твоих руках!

— Я не Вольф, я — Владимир!

— А что тебе не нравится? Вольф — это Владимир по-немецки. Переводится как волк. Да и по-русски волка в большинстве случаев зовут Вовой. Да, кстати, ты как себя чувствуешь? Голова не болит? Слабость там, недомогания?

— Нет, все хорошо, — произнес Вовка, бросая окурок в урну. — А здорово вы меня приложили! Научите?

— Удар я тебе поставлю. А ты тоже хорош, — подмигнул курсанту мастер-наставник, закуривая очередную сигарету. — Готов биться об заклад, что ты уже проворачивал подобную комбинацию со взрослыми мужиками.

— Было дело, — не без гордости ответил Вовка. — Был один деятель… Воспитатель из интерната. Но он не боец — толстый, рыхлый слизень!

— А людей в отряде убивать приходилось?

— Не, — тряхнул головой мальчишка, — мне оружия не давали… — Втянувшийся в беседу Вовка понял, что проговорился. После небольшой заминки он решительно взглянул в светлые глаза наставника и твердо произнес, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе: — Меня теперь расстреляют?

— Почему ты так решил? — удивленно приподнял одну бровь Сандлер.

— Ну… Вы же теперь знаете, что я партизанил… А всех партизан расстреливают или вешают.

— Ты думаешь, что я узнал об этом только что?

— А когда?

— Я вычислил тебя почти сразу же, — признался Михаэль. — Слишком уж ты выделялся из толпы. А сегодня я лишь подтвердил свои догадки.

— Тогда почему вы меня не сдали в гестапо?

— А зачем? Чтобы потешить свое самолюбие? Вот, дескать, какой я умный: вычислил мальчишку? Нюжно бистро вьешайть партизанен?

— Ну… Да.

— Боюсь тебя огорчить, — усмехнулся Михаэль, — но ничего подобного я делать не собираюсь. Более того — я собираюсь сделать тебя своим заместителем.

Вовка на секунду даже дар речи потерял от такого неожиданного предложения.

— Не понимаешь? — спросил мастер-наставник.

Вовка лишь молча качнул головой.

— Объясняю: поставленная руководством задача — вырастить из вас настоящих бойцов, готовых воевать в любых условиях. На данный момент во всем нашем взводе, да и во всей школе, напрочь отсутствует боевой дух. Сказывается воспитание в интернатах: курсанты запуганы, трусливы, неактивны. Ты же воспитывался в других условиях, и это сразу бросается в глаза. Вырос в партизанском отряде?

— Угу, — кивнул Вовка.

— Я так и думал. И из этой аморфной массы «шавок», которой по сути являются твои приятели, — продолжил Сандлер, — мы должны вылепить настоящих «псов»! Сильных, смелых, бесстрашных…

— Мы?

— Мы, Вольф, мы. Не буду скрывать — мне нужна твоя помощь, — «раскрыл карты» Михаэль. — Если мы объединим усилия, то добиться поставленной задачи будет во много раз легче. Мы должны стать лучшим подразделением школы! Понимаешь, у меня в этом свой интерес. Проект курируется на самом верху, у меня тоже появляется шанс, что я буду замечен руководством. Другого случая выделиться из общей массы у ветерана-инвалида может больше не представится никогда в жизни.

Вовка слушал наставника, одновременно пытаясь привести свои мысли в порядок. Его ошеломило известие о том, что наставник, зная о его партизанском прошлом, не собирается ничего предпринимать. Более того, собирается назначить его, Вовку, открыто сопротивляющегося местным порядкам, перечившего мастерам-наставникам, уже успевшего побывать и в карцере, и в лазарете, своим заместителем. Все это никак не хотело укладываться в мальчишеской голове. Все это шло вразрез с информацией о враге, полученной в партизанском отряде. Мастер-наставник Сандлер вел себя неправильно, не так, как подобает настоящему фашисту, врагу, которого стоит уничтожить любой ценой. Мало того, наказывая мальчишку плетью, Сандлер не испытывал того морального удовлетворения, которое, по мнению мальчишки, должен испытывать настоящий садист-ариец, так он еще и разговаривал с ним как с ровней! Как с настоящим взрослым мужиком! А этого просто не могло быть в принципе… Так с Вовкой общались только в партизанском отряде. А здесь, в «Псарне»…

— Ты меня слышишь, Вольф? — заметив «потерянный» взгляд курсанта, спросил Михаэль.

— А? Да, слышу, — ответил Вовка.

— Тогда держи. — Сандлер бросил на стол перед мальчишкой несколько треугольных суконных нашивок.

— Что это? — спросил мальчишка, разглядывая зеленые треугольники с алюминиевыми галунами в виде метел.

— Нарукавные нашивки, — ответил Сандлер. — Двойной галун — твой как моего заместителя.

— Обергефрайтер?

— Да, равный общевойсковому обергефрайтеру, но только в ранге «Псарни».

— А остальные кому? — Вовка вертел в руках треугольники с одинарными галунами.

— Это твое первое задание в чине обергефрайтера, — пояснил Михаэль. — Назначишь четырех самых смышленых и сильных на должности командиров отделений. Лычки пришьете на левый рукав. Чуть выше локтя.

— Я знаю, — кивнул Вовка.

— Ну вот и отлично! — улыбнулся Сандлер. — Только помни, что этот наш разговор «по душам» тебя не освобождает от правил школы. Требовать буду много больше, чем с остальных. Не взыщи! Понял, обергефрайтер хунд?

— Яволь, герр Сандлер!

— Тогда все, разговор окончен! Можешь приступать к своим обязанностям! — Сандлер повернулся, чтобы уйти, но неожиданно остановился. — А пачку я забираю, — сказал он, пряча упаковку в нагрудный карман униформы. — Поймаю с сигаретой — накажу! Да, и помещение проветри, — сказал он, покидая класс.

— Я. Яволь, герр… — Но мастер-наставник его уже не слышал.

Мальчишка собрал окурки в урну, сдул с парт пепел и распахнул настежь окна в кабинете.

— Вовка, ты здесь еще? — В класс заглянул Петька, с которым Вовка за время, проведенное в школе, успел крепко сдружиться. Новообретенный друг по нескольку раз в день забегал в санчасть, пока Вовка валялся на больничной койке, приносил фрукты, не съеденные за обедом, в свободное время помогал доктору ухаживать за больным пареньком.

— Здесь, — ответил Путилов.

— Чего от тебя Сандлер хотел? О! А это что такое? — Петька заметил лежащие на парте нашивки.

— Галуны нарукавные. Для командиров отделений. Можешь взять себе один — будешь гефрайтером первого отделения.

— Я? Да на фига мне это сдалось?

— Так нужно, Петька. Меня Сандлер назначил своим заместителем. Я теперь — обергефрайтер. — Он показал Петьке спрятанную в карман нашивку с двойным рядом метел.

— Ты? Заместитель Сандлера? — Глаза у Петьки едва на лоб не вылезли. — Но ты же… Я вообще считал, что он тебя в могилу загонит после всего… А тут на тебе, обергефрайтер!