Выглянув на улицу, Тереса остановилась в нерешительности – ее вела инстинктивная осторожность дичи, чующей поблизости охотника и его собак. Перед ней простирался во всей своей сложной топографии город – вражеская территория. Район Лас-Кинтас: просторные улицы, неброские комфортабельные дома в окружении бугенвиллей, перед ними – хорошие машины. Далеко же отсюда от нищего квартала Лас-Сьете-Готас, подумала она. И внезапно ей показалось, что женщина из аптеки напротив, продавец из магазина на углу, где она покупала продукты последние два года, охранник банка в синей форме с автоматическим пистолетом двенадцатого калибра на поясе – это он с улыбкой отпускал ей комплименты всякий раз, когда она проходила мимо, – что все они опасны, подкарауливают ее. У тебя больше не будет друзей, подытожил тогда Блондин со своим ленивым смешком, который она временами обожала, а временами ненавидела всей душой. В тот день, когда зазвонит телефон и ты бросишься бежать, ты окажешься одна, смугляночка моя. И я не смогу тебе помочь.
Она прижала сумку к животу, словно защищая его, и двинулась по тротуару, опустив голову, не глядя ни на что и ни на кого и поначалу стараясь не ускорять шаг. Солнце клонилось к западу – далеко, над Тихим океаном в сорока километрах, над Альтатой, и окаймлявшие проспект пальмы и манговые деревья четко смотрелись на фоне неба, которое вскоре должно было стать оранжевым. Такие в Кульякане закаты. Глухое монотонное биение в барабанных перепонках накладывалось на шум транспорта и стук ее каблуков. Окликни ее кто-нибудь сейчас, она не расслышала бы своего имени; а может, не услышала бы и выстрела. Выстрела в себя. Она так ждала его, напрягая все мышцы и нагнув голову, что заболели спина и почки. Ситуация. Слишком много раз слышала она о теории катастроф – о ней заговаривали среди шуток, рюмок и сигаретного дыма, – столько раз, что все это давно крепко-накрепко засело у нее в голове, впечатавшись в мозг каленым железом, словно клеймо в тело коровы. В этом деле, говорил Блондин, нужно уметь распознавать Ситуацию. То есть, кто-нибудь может прийти и сказать тебе «Добрый день». Например, кто-то из твоих знакомых, и он тебе улыбнется. Сладенько так, прямо-таки медом изойдет. Но ты заметишь нечто странное: неопределенное ощущение, будто что-то не так. А через секунду ты мертв, – говоря это, Блондин смотрел на Тересу, под смех друзей прицеливаясь в нее пальцем, как револьвером. Или мертва. Хотя в любом случае это лучше, чем если тебя живьем увезут в пустыню и, вооружившись ацетиленовой горелкой и терпением, начнут задавать вопросы. Вот тут уж дело плохо – и даже не когда ты знаешь ответы на них (в этом случае избавление наступает быстро): хуже всего как раз, если ты их не знаешь. В этом вся разница, как говорил Кантинфлас[6]. Вся проблема. Очень трудно убедить типа с горелкой, что тебе неизвестны вещи, которые, как он полагает, ты знаешь и которые ему тоже хочется узнать.
Черт побери. Надеюсь, Блондин умер быстро, подумала она. Надеюсь, его сбили вместе со всем грузом, вместе с его «Сессной», и он пошел на корм акулам, его не увезли в пустыню и не принялись задавать ему вопросы. Если за тебя берутся федеральная полиция или ДЭА, вопросы обычно кончаются тюрьмой – в Альмолойе или Тусоне. С этими службами можно хоть как-то договориться. Получить статус защищаемого свидетеля или привилегированного заключенного, если сумеешь как следует разыграть свои карты. Но Блондин – не тот случай. Он не плясал ни под чью дудку. Если он изменял, то лишь самую малость, и притом не столько ради денег, сколько ради удовольствия жить на острие ножа. Мы, ребята из Сан-Антонио, похвалялся он, любим рисковать своей шкурой. Он говорил, что его забавляет иметь дело с этими типами и обставлять их; и он потешался про себя, когда ему командовали: «Давай, парень, разберись с этим и убери того, да не тяни». Держали за простого киллера ценою не больше тысячи песо, кому можно без всяких церемоний швырять на стол пачки шуршащих долларов по возвращении из каждого полета, на котором те, кто сверху, зарабатывали немереные деньги, пока он рисковал свободой и жизнью. Проблема в том, что Блондину мало было просто делать то-то и то-то: у него имелась потребность рассказывать о своих делах. Он был из породы трепачей. Какой интерес оприходовать пусть даже самую красивую бабенку, говаривал он, если нельзя рассказать об этом друзьям? А если что случится, так пусть потом «Лос Тигрес дель Норте» или «Лос Туканес де Тихуана» складывают обо мне наркобаллады и распевают их в тавернах или по авторадио. Вот так, ребята. Так и создаются легенды. И много раз, свернувшись клубочком у его плеча, в баре, на вечеринке, между танцами в салуне «Морокко» – он с бутылкой пива «Пасифико» в руке, у нее нос словно пудрой обсыпан от «белых вздохов»[7], – Тереса содрогалась, слыша, как он поверяет друзьям такие вещи, о которых всякий разумный человек предпочел бы молчать как рыба. У Тересы не было образования, у нее не было ничего, кроме Блондина; однако она знала, что друзья проверяются, только когда навещают тебя в больнице, в тюрьме или на кладбище. А это означало, что друзья бывают друзьями, пока не перестают быть ими.
Три квартала она шла не оглядываясь. Боже упаси. Каблуки у нее чересчур высоки, и она поняла, что если вдруг придется бежать, вывих ей обеспечен. Тереса сняла туфли, спрятала их в сумку и пошла босиком. На следующем углу свернула направо и, оказавшись на улице Хуареса, остановилась перед какой-то закусочной – проверить, нет ли хвоста. Не заметив никаких признаков опасности, она толкнула дверь, вошла и уселась за самый дальний столик, спиной к стене, ни на миг не отрывая глаз от улицы. Ей нужно поразмыслить и унять бешеное биение сердца. Как сказал бы Блондин, изучить Ситуацию. Или хотя бы попытаться. Влажные волосы падали ей на лицо; она убрала их только один раз, а потом подумала: так лучше, так труднее разглядеть ее. Ей принесли нопалевый[8] коктейль, и некоторое время она сидела неподвижно, не в силах связать обрывки мыслей, пока не поняла, что ей хочется курить и в спешке и панике она забыла курево дома. Она попросила у официантки сигарету, прикурила от протянутой зажигалки, не заметив недоуменного взгляда девушки на ее босые ноги, и долго сидела, куря и пытаясь привести в порядок разбежавшиеся врассыпную мысли. Ну вот, так лучше. Табачный дым, наполнивший легкие, немного успокоил ее – достаточно, чтобы проанализировать Ситуацию с некоторой долей здравого смысла. Ей нужно добраться до их другого – надежного – дома прежде, чем эти шакалы найдут ее и она против собственной воли превратится во второстепенного персонажа наркобаллад: Блондин же мечтал, чтобы «Лос Тигрес» или «Лос Туканес» посвящали ему баллады. Там, в доме, припрятаны деньги и документы, а без них, сколько ни беги, не добежишь никуда. Там же и записная книжка Блондина: телефоны, адреса, заметки, связи, тайные маршруты в Южной Калифорнии, Соноре, Чиуауа и Коауиле, друзья и враги – нелегко отличить одних от других – в Колумбии, Гватемале, Гондурасе и по обоим берегам Рио-Браво: в Эль-Пасо, Хуаресе, Сан-Антонио. Это либо сожги, либо спрячь как следует, сказал ей Блондин. Не заглядывай туда – ради своего же блага, смугляночка моя. Даже не смотри на нее. И только если все будет совсем плохо, отдай ее дону Эпифанио Варгасу в обмен на свою жизнь. Тебе ясно? Поклянись, что не раскроешь книжку ни за что на свете. Поклянись мне в этом Господом Богом и Пресвятой Девой. Иди ко мне. Поклянись тем, что сейчас держишь в руках.
Времени у нее было немного. Часы она тоже забыла дома, но видела, что вечереет. Улица выглядела спокойно: машин не больше, чем обычно, прохожие идут, никто не стоит поблизости. Она надела туфли, оставила на столике десять песо и медленно поднялась, крепко сжимая в руках сумку. Выходя на улицу, она не осмелилась взглянуть на себя в зеркало. На углу мальчишка торговал газировкой, сигаретами и газетами, разложенными на картонном ящике с надписью «Самсунг». Она купила пачку «Фарос» и коробок спичек, успев при этом искоса оглядеть улицу, и пошла дальше нарочито медленно. Ситуация. Припаркованная машина, полицейский, человек, подметающий тротуар, заставляли ее вздрагивать. У Тересы опять заболели мышцы спины, во рту стало кисло. Она снова почувствовала, как неудобно идти на каблуках. Видел бы меня Блондин, подумала она, вот уж посмеялся бы. И за это она мысленно прокляла его. Где теперь все твои «хи-хи» да «ха-ха», чертов летун, после того, как тебя спустили на землю? Где твоя надменность красавца-мачо и твое распроклятое бесстрашие? Проходя мимо небольшого кафе, она ощутила вонь подгоревшего мяса, и во рту у нее вдруг снова стало кисло. Пришлось быстро вбежать в подъезд, где ее вырвало струей нопалевого сока.
