– И это тоже, – дипломатично улыбнулся страж, – но я имел в виду иные, более серьезные нарушения. Вам запрещается заходить в другие комнаты, и если в коридоре кого-либо случайно встретите, прошу вас, храните молчание. Наш хозяин не любит болтливых гостей, и если вы ослушаетесь, то…

– …то моя нога больше никогда не переступит порог вашего уважаемого заведения, – перебил собеседника Гангрубер, совсем не собиравшийся тайком подглядывать в замочные скважины и выпытывать у попавшейся на глаза прислуги, что же здесь происходит.

– …то ваша нога вообще больше никуда не ступит! – продолжил свое высказывание охранник, лишь немного подкорректировав его.

На долю секунды маска учтивости спала с лица старика, а в его умных глазах проявилось истинное отношение ко всем тем мерзавцам, что приходили в «Рев Вепря», так же, как Дитрих, тайно, под покровом ночи. «Только оступись, гаденыш, и я с удовольствием тебя прирежу! Эх, если бы не нужда, если бы не старость, не ходил бы здесь в холуях, а душил бы подонков вроде тебя собственными руками!» – прочел Дитрих во вспыхнувшем и тут же померкшем взоре.

– И не мечтай служивый, я те шанса не дам! Вот назло те буду вести себя паинькой, прям как девица на выданье! – ответил Гангрубер, не намекая, а говоря открыто, что правильно понял мимолетный взгляд старика, и, смеясь, переступил порог заведения.

Двери «Рева Вепря» тут же захлопнулись за спиной Дитриха, и вошедшие следом охранники без проволочки принялись запирать их на навесные замки, внушительных размеров цепи и крепкие дубовые задвижки. С количеством засовов да запоров на главных дверях хозяин заведения явно переборщил, как будто боялся, что в один прекрасный день разъяренная толпа не пропущенных внутрь посетителей пойдет на них штурмом. Впрочем, для таких явно чрезмерных, с точки зрения случайно попавшего внутрь человека, мер безопасности могли иметься иные, весьма веские причины.

«Похоже, здоровяки прохлаждались на улице только ради меня. Они именно меня поджидали! – пришла в голову разбойника смелая, немного льстившая ему догадка, которая, видимо, была совсем не далека от истины. – Интересно, откуда взялась у лжедамочек такая уверенность, что я посещу этот вертеп именно этой ночью? Я ведь мог и не прочесть их приколотого к дереву послания или прочесть, но не сегодня…»

Пока четверка охранников возилась с запорными устройствами, Гангрубер огляделся вокруг. Коридор, в котором они находились, был длинным, широким, светлым и заканчивался лестницей, ведущей на второй этаж. Такая планировка была несвойственна для внутреннего обустройства герканских домов, и уж тем более питейных заведений, где сразу с порога гость окунался в шумную атмосферу общего трапезного зала, а отдельные комнаты если и имелись, то или в самом дальнем закутке, или на втором этаже. Кроме того, насторожило Дитриха и то обстоятельство, что во всем небывало длинном коридоре, практически делившем первый этаж здания на почти равные части, имелись всего две двери, точнее, пустых дверных проема, расположенных один напротив другого по самому центру большого здания. Поскольку прислужники в белых фартуках носили блюда с ароматно пахнущими, пробуждающими одним только своим видом аппетит яствами слева направо, а в обратном направлении несли лишь подносы с грязной посудой да пустые кувшины, Дитрих пришел ко вполне логичному заключению. В левой части первого этажа размещалась кухня, склад и прочие подсобные помещения, а правая была полностью отведена под общий трапезный зал. Оттуда доносились тихое приятное пение и звуки музыки, но совсем не слышалось звуков, характерных для всех без исключения кабаков: самых мерзких, дешевых или самых престижных, предназначенных лишь для избранной публики и гордо называемых их хозяевами ресторациями. Сколько Гангрубер ни напрягал слух, но так и не услышал ни лязга вилок с ножами, царапавших фарфоровые тарелки, ни звона чокающихся хрустальных бокалов, ни монотонного гула трапезничающих, неспособных полностью отдаться процессу поглощения пищи и непременно ведущих за столом беседы.

Возможно, чуть позже он бы что-нибудь да расслышал, но довольно быстро справившиеся с запиранием двери охранники не дали ему достаточно времени, чтобы поупражнять слух.

– Пройдемте, милостивый государь. Нам прямо! – раздался за спиной разбойника сдавленный хриплый бас.

Гангрубер обернулся. Из всей четверки возле двери стоял лишь Квирт, тот самый парень, что рассматривал его портрет, сравнивая с оригиналом, и неуважительно назвал его лицо рожей. Остальные охранники куда-то исчезли.

«Должно быть, здесь где-то поблизости имеется потайная дверь, отделанная той же обивкой, что и стены. Хорошо же служивые петли смазывают, даже тихого скрипа не услышал… – подумал Дитрих, ничуть не удивившись внезапному исчезновению троицы провожатых во главе с их командиром. – Только вот зачем же они так поступили? К чему такое явное позерство? – задал сам себе вопрос гость и незамедлительно на него ответил: – Своеобразная демонстрация силы, точнее, их «всевидящего ока». Они как будто предупредили, что всегда находятся рядом, что постоянно следят за мной. Явно боятся, что не удержусь и покой других гостей растревожу иль что сунусь куда и увижу то, что мне видеть совсем не положено… Ну, что ж! Коль хотите, забавляйтесь вдоволь, шпийоны недоделанные, подглядывайте, сколько влезет, все равно ни черта не углядите! Мне до ваших постояльцев дела нет, мне бы со своим вопросом побыстрей разобраться и в милый лес, на любимую полянку к костерку…»

Дитрих не снизошел до ответа, лишь кивнул и быстрым, по-армейски четким шагом направился к видневшейся вдали лестнице. Он решил принять правила навязываемой ему игры и держался демонстративно уверенно, всем своим видом показывая, что ничуть не боится и пренебрегает опасностью. Его левая рука даже не легла на рукоять меча, чтобы придержать болтавшиеся при ходьбе и бьющие по ногам ножны.

Рослый парень неотступно шел за ним следом, но соблюдал уважительную дистанцию, так что затылок разбойника не ощущал на себе его тяжелого дыхания. О том же, чтобы допустить по отношению к гостю благородного происхождения словесную грубость или осмелиться дотронуться до его плеча рукой, хорошо вышколенный верзила Квирт и не помышлял. Сразу становилось понятно, с каким контингентом гостей охранникам приходилось иметь дело: с одной стороны, влиятельные особы, не привыкшие, что их «лапают» низкородные простолюдины; с другой – отчаянные, не пресмыкающиеся ни перед кем наемники, агрессивно реагирующие на любое прикосновение чужих рук к ним самим, их коням, оружию, одежде или вещам.

Проходя мимо дверных проемов, Дитрих очень хотел хотя бы бросить беглый взгляд направо, хоть мельком увидеть обеденный зал и трапезничающих посетителей, однако он удержался от опрометчивого поступка, который, вполне вероятно, был бы истолкован шедшим позади охранником и его прячущимися дружками как грубое нарушение установленных в заведении правил.

Остаток пути до лестницы и сам подъем по ней прошел без каких-либо происшествий. И вот Дитрих очутился на втором этаже, в точно таком же по размеру, освещенности и убранству коридоре, у которого, однако, было одно существенное отличие от прохода первого этажа. Здесь были двери, много закрытых, а возможно, и запертых, добротных дубовых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. Возле каждой из них дежурило по бдительному охраннику. Одни стражи сидели на стульях, опершись широкими спинами на дверные створки, другие расхаживали взад-вперед, охраняя покой постояльцев. Лишь перед одной из дверей не было выставлено часового, именно к ней Квирт Дитриха и подвел. Когда же разбойник принял приглашение провожатого пройти внутрь, выраженное не словом, а жестом руки, тот сразу закрыл за гостем плотные, не пропускающие звук дубовые створки, запер дверь на ключ и встал на часах, охраняя таинство вот-вот должной начаться беседы.