— Я, честно говоря, всегда думала, что ты работаешь на…

— Тс-с, — прижал он к ее губам палец. — Какая разница, на кого я работаю. Главное, мы делаем свое дело, и делаем пока успешно. Только сейчас, как ты убедилась, я сумел добиться от Мишель, которая является человеком французской стороны, заверения, что они вошли в сговор с Канадой, которая пока еще заинтересована в мирной Гамбии. Слишком много средств они уже вложили в эти исследования.

— Но тогда…

— Тогда мы сможем играть на этом рынке более спокойно. Вести разговор с двумя сторонами легче, чем с тремя. Хотя остается еще ЮАР, но все равно уже легче. И потом, все понимают, что конфликт может откинуть страну на десять лет назад, и тогда поисковые работы и нефть вообще никому не светят. Проиграют все. Африканцы — это порох в бочке. Чуть перегреешь — и взорвется к чертям. Разнесет на части все вокруг без разбора.

В Маракунде все было как обычно. Но Ольга теперь смотрела на все другими глазами. И, вопреки ожиданиям Родионова, информация о втором дне проекта не вызвала у нее никакой бури протеста. Наоборот, прояснение картины как-то успокоило ее. Она подспудно ожидала худшего, а так выходило, что она всего лишь принимала участие в игре, направленной на урегулирование конфликта. Конечно, меркантильны и далеки от гуманитарных целей деньги, нефть, прибыль и богатство отдельных компаний, но все же — мир и потенциальное богатство Гамбии стояли в одном с ними ряду. Не так уж и плохо. Лучше, чем поддержка переворотов, продажа оружия и нелегальная торговля, процветающая в Африке при поддержке сильных мира сего.

В этот вечер им с Родионовым не удалось поговорить, уставшие от поездки, они быстро уснули. Но Ольге показалось, что ее так долго и тщательно культивируемая злость на него дала трещину. Совершенно необъяснимую, но явственно ощутимую.

На следующий день Родионов уехал в Банжул один. Не посвящая Панову, куда и зачем. Вернулся к вечеру, когда Ольга уже собиралась ужинать в одиночестве. Распахнул дверь и с сияющим лицом выложил на стол пару бутылок «Риохи», несколько видов сыра, оливки и прочие деликатесы, невиданные для Маракунды.

Она смотрела в его блестящие глаза и изо всех си сжимала губы, чтобы не расплакаться.

— С днем рождения, мадам Панова!

Даже она почти забыла о своем дне рождения. Три дня не было связи с Интернетом, с цивилизацией, и она забыла. И только в этот день утром, получив наконец-то доступ к сети, она обнаружила поздравления от родителей, Димыча и нескольких подруг. Даже Светка из «Здорового поколения» поздравила. В Маракунде она об этом никому не сказала. Даже Ларе. Было неловко напрашиваться на поздравления, тем более здесь отмечать дни рождения было не принято.

— Спасибо. Как ты узнал…

— Работа такая, все знать и помнить. Ну что, отметим? Лара тоже подойдет.

— Ты и ей сказал?

— Ты против?

— Нет. Ты думаешь, ей интересен мой день рождения?

— Не знаю. Сказала, что придет. А пока — с днем рождения, красавица.

Он стремительно нагнулся и быстро поцеловал ее в губы. Она даже отпрянуть не успела. Ошеломленно посмотрела на него, поднесла ладонь к губам. А он как ни в чем не бывало принялся откупоривать бутылку с вином.

Лара пришла через полчаса. Сначала в дверном проеме появился букет из веточек бугенвиллеи, а вслед за ним — Лара.

— Не помешала?

— Заходи, Лара, — улыбнулась смущенно Ольга. — Смотри, какое у нас пиршество.

— А почему не сказала? Я могла бы пропустить такое важное событие. Принимай поздравления!

Родионов принялся расхваливать любимую «Риоху». На каких складах Банжула он отыскал это вино? Или привез с собой? Невероятно. И ведь помнил, знал с самого начала, но ничем не проявил себя, не испортил сюрприза.

— Сколько же тебе стукнуло? — спросила Лара.

— Двадцать девять. Почти тридцать. Приближаюсь к половине жизни.

— Ты же не в Руанде живешь, чтобы в тридцать лет праздновать половину жизни. Бог ты мой, да ты девочка еще, можно сказать! — засмеялась Лара, поднимая бокал вина, привезенный Родионовым.

— Да, да, девочка, подросток. Впору напиться с горя. Скоро мне стукнет тридцать, а потом, не успеешь оглянуться, и все сорок. Это приводит меня в ужас. Жизнь, можно сказать, проходит, а я даже не замечаю. Уже недолго до кризиса среднего возраста.

— Ой, умереть, Панова! Ты рассуждаешь, как старуха! И все из-за того, что просто знаешь, что тебе скоро тридцать, цифра в голове — дурь на языке.

— Это точно. Не знала бы, не думала бы об этом.

— Вот смотри — ко мне приходят десятки женщин, которые не знают своего возраста, что, если ты заметила, довольно типично для гамбийцев. Так вот они и не имеют таких проблем, поверь мне. Иногда они приходят с желанием родить ребенка, из-за того, что хорошо выглядят. Я даже не думаю об их возрасте, пока все же путем хитрых исчислений — старший ребенок, замужество и прочее — не прихожу к выводу, что ей уже за пятьдесят. А она и не знает, неужели, спрашивает, так много? А я ребенка, говорит, собралась еще рожать! Кто бы мог подумать! И никаких тебе кризисов среднего возраста.

— Выкинуть надо ваши паспорта, дамы, — вмешался Родионов. — Вот что я вам скажу. Как и дурь из головы.

— Дурь так просто не лечится, — вздохнула Лара, и Ольга удивленно покосилась на нее. Значит, не у одной Ольги тараканы в голове? Лара, похоже, ночами тоже не всегда крепко спит.

— Во мне дури много, так просто не избавишься, это точно, — вздохнула Ольга.

— Это точно, — эхом отозвался Родионов. — Но, может, доктор Виера придумает для тебя лекарство? А, доктор?

— Надо подумать. Когда узнаю, что за дурь, тогда и будем лечить. Но пациент не безнадежен. В отличие, кстати, от меня.

— А что у тебя? — живо спросила Ольга.

Может, сейчас момент сыграет на откровенность и Лара разговорится?

— Много чего. Больше всего на свете я бы хотела сейчас выкинуть из головы свое детство и освободить место для чего-то более светлого. А ты?

— Я… — задумалась Ольга. — Я бы хотела выкинуть из жизни не свои моменты, а чьи-то, моменты из чужих жизней. Думаю, тогда моя жизнь была бы куда легче.

— А ты? — повернулась Лара к Родионову. — Ты бы хотел избавиться от чего-то в своей жизни?

Тот и бровью не повел.

— Нет.

— Нет? — хором спросили изумленные женщины.

— Нет. Я не сделал в жизни ничего такого, о чем приходится жалеть.

— Молодец, — пробормотала Ольга, уткнувшись в бокал.

Вот оно как. Ни о чем не жалеет. Ни о Динаре, ни об их ребенке. Все, значит, было правильно. Ну что же, так и ей легче. Выбор сделан правильный. Ей тоже не о чем жалеть. Она подняла глаза на Дениса. Он смотрел на нее и улыбался. Его улыбка не была ни издевательской, ни ироничной. Ей стало не по себе. Как тогда, в доме у Мишель, когда она видела, слышала, что происходящее выходит за рамки ее разумения, но не понимала и не осмеливалась спросить.

— Лара, а если бы тебе удалось выкинуть свое страшное детство, чем бы ты заполнила вакансию? — спросил Денис.

Она посмотрела на него испуганно.

— Я не знаю.

— Просто представь себе. Чего тебе не хватает?

— А разве можно заменить детство? — вместо Лары отозвалась Ольга. — Ведь детство — это и родители, и полноценная семья, и любовь. Разве можно это чем-то заменить? Мне кажется, с этим проще смириться, перестать уничтожать себя из-за чужих ошибок.

— Это очень легко сказать.

Тихий голос Лары дрожал.

— Но когда прошлое доминирует над всей твоей жизнью, с ним не хочется мириться, от него хочется бежать. Бежать далеко, так, чтобы никто никогда не напоминал тебе об этом.

— И получается?

Родионов слегка наклонился вперед, заглядывая ей в глаза.

— Получалось. До недавнего времени.

— А зачем бежать, если можно встретить проблему и решить ее, возможно, выиграв при этом?