Димыч написал ей, что уходит из «Здорового поколения», нашел перспективную компанию по продаже программного обеспечения. «Здесь хотя бы чистый бизнес и все понятно — и отношения между людьми, и цели компании, — писал он. — Не то что в «Поколении»: говорят одно, а на деле выходит черт знает что». Эти слова заставили ее вновь задуматься, почему же она здесь. Почему ей помогли получить это место и почему до сих пор никто не требует расплаты? Оглядываясь, она и не видела, в чем именно может заключаться подвох, где надо искать второе дно. Беженцы — частое явление, не оказывающее сильного влияния на политическую обстановку в стране, — не казались ей достаточно веским поводом вмешиваться в дела этого маленького региона.
Отвратительно жаркий сентябрь со своими дождями «добил» ее дом. Он стал протекать и покрываться изнутри плесенью. На коже часто появлялись круглые красные пятна — стригущий лишай, как называли эту грибковую инфекцию. От нее легко можно было избавиться с помощью простых противогрибковых мазей, но повторяющиеся красные пятна выводили из себя. Мама Бахна сказала, что белить стены в сезон дождей — пустая трата денег, надо дождаться ноября и потом делать ремонт. Вид плесени на стенах, глубокие лужи на поколоченных ливнями дорогах и общее уныние, накатившее на нее, помогали уменьшать запасы вина в доме и путали мысли. Восхитительное ощущение новизны и осваивание неизвестных ранее навыков будоражили поначалу, но со временем стали стихать. Теперь, когда проблемы стали похожими одна на другую, когда решения их тоже выстреливали, как заготовленные заранее снаряды, прогресс стал казаться регрессом, и трудности окружающего бытия все больше наваливались тяжелым покрывалом. Иногда страстно хотелось в цивилизацию, к привычным понятиям и привычным условиям.
Жизнь в деревне протекала однообразно. Ольга наперед знала, кто что скажет и кому перемывают косточки на завалинке. Иногда, хотя и очень редко, случались в жизни деревни выбивающиеся из общего ряда события. Одним из последних развлечений стал приезд писательницы из Нигерии, совершавшей тур по западноафриканским странам с целью обсуждения своей книги. Ее звали Лилиан, она была красива и обладала приятным мелодичным голосом, немного даже детским. Она имела белых родителей, но родилась и выросла в Нигерии. Лилиан недавно завершила книгу о женском обрезании и теперь сотрудничала с африканской НПО, проводящей образовательную программу против обрезания девочек. В современной Нигерии эта варварская процедура была уже редкостью, но проблема все еще не была решена до конца. Лилиан долгое время работала в церковных сообществах по просвещению женщин о вреде обрезания и накопила немало интересной информации. По ее словам, девочкам в Нигерии раньше внушали, что, если она не обрезана, это видно даже по походке, и замуж ее никто никогда не возьмет. Девочки верили, конечно.
Муж обрезанной женщины часто оставался недоволен ее холодностью и жалобами на боль в постели, и в итоге требовал у ее родни дополнительную плату за такую жену. Кроме того, он изменял супруге, причем как раз с теми самыми «грязными», необрезанными женщинами, на которых никто не хотел жениться. Часто Лилиан слышала рассказы о том, что женщины в отчаянных попытках узнать, что же с ними не так, пытались искать связи на стороне, пить всякие настои, полученные от колдунов, пытаясь оживить свое либидо. Стремясь поставить во главе угла снижение сексуального желания у женщины, укрепить ее верность мужу и тем самым уберечь семьи от разрушения, сторонники жестокой традиции в итоге добились противоположного.
Приезд Лилиан совпал с публичным выступлением членов ассоциации обрезателей девочек о том, что они «бросают ножи на землю», то есть больше обрезать не будут. Гамбийцы недоуменно пожимали плечами. Что за показуха? Не обрежет один, пойдут к другому. Ольга, поначалу замирая при одном только упоминании этого ужаса, после дискуссии, разгоревшейся во время приезда Лилиан, стала относиться к проблеме обрезания несколько иначе.
Доктор Виера, как обычно, не могла молчать, если ее мнение не совпадало с общепринятым. Выслушав выступление Лилиан, они с Ольгой пригласили ее на обед. Лилиан, все еще находясь под влиянием вдохновения от собственного выступления, продолжала говорить о поднятой проблеме.
— Мы должны положить конец этому варварству. Вы, врачи, работающие здесь, должны тоже принимать участие. А мы, общественники, будем действовать через умы людей, привлекая весь мир к проблеме, к осуждению…
— Вы думаете, мировое осуждение поможет? — поинтересовалась Лара, изломив брови.
Лилиан несколько опешила. До этого ей никто не возражал.
— Поможет показать, что африканцы не правы, продолжая эту традицию.
— А судьи кто? Европейцы?
— Но они-то по крайней мере не калечат своих детей.
— Вы как-то идеализируете европейцев. Впрочем, как большинство людей, оказавшихся на перепутье культур.
— Но, Лара, — вмешалась Ольга, — ты же не станешь защищать обрезание!
— Давайте посмотрим на это с другого угла. Возьмем тех же безгрешных европейцев, к мнению которых мы так охотно апеллируем. Что они делают со своими детьми? Отправляют 12—13-летних дочерей под нож — на пластическую операцию, дабы «исправить лопоухость», выровнять носик, заменяют здоровые зубы металлокерамикой идеальной формы, а уж чего стоят многочисленные диеты?
— Но это же из чисто эстетических соображений, ради красоты, а не ради ублажения безумных традиций.
— Как посмотреть. Кто сказал, что лопоухость или кривые зубы некрасивы? Общество. То есть общество задало параметры, а люди бросаются следовать им, даже путем операций. Отбросим в сторону гигиену и условия, в которых это все делается. Оставим только суть. И обрезание, и косметические операции у подростков имеют единую цель — удовлетворить запросы общества, в котором они живут, улучшить шансы девочки создать семью, в конце концов.
— Ну знаете, доктор, — протянула Лилиан, совершенно растерявшись от такого разговора. — Пластические операции хоть делают людей счастливыми, меняя внешность к лучшему по субъективным меркам, а варварское обрезание — только калечит.
Лара улыбнулась покровительственной улыбкой.
— Счастливыми? Весьма относительно. Пластическая хирургия очень немногих делает счастливыми, потому что чаще всего оказывается, что нос, глаза, грудь — новые, а проблемы все те же. Никто не именует женщину, которая ради традиционного восприятия «большая грудь, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос — это красиво» ложится под нож, дикаркой или варваркой. Все понимают, что по субъективным причинам ей это необходимо.
Лилиан вспыхнула. Она и сама делала пластическую операцию, исправляя форму носа. Специально ездила ради этого в Англию. Счастье ее продолжалось несколько месяцев, до очередной неудачи в личной жизни. Но ведь доктор Виера не ее имела в виду?
— И потом, — продолжала Лара, заведясь, — африканская мать страдает такими же страхами за счастье дочери, отдавая ее под нож повитухи. Необрезанную замуж не возьмут, и жизнь у нее не сложится, и в общине осудят, и семья изгоем станет. Тут ведь много факторов.
— А мне кажется, — тихо сказала Ольга, — главное отличие — это осознанность выбора. Африканских девочек никто не спрашивает. Ты ведь не считаешь это нормой?
— Нет, не считаю. Но уверена, при сложившемся давлении общества они бы соглашались на это, если бы хотели продолжать свою жизнь в рамках их родной общины, выйти замуж, родить детей. Потому что для них это норма. Все те, кто кричит «ах, дикари!», забывают о праве африканцев на собственную норму.
— И что же, по-вашему, ничего делать не надо? — возмутилась Лилиан, скомкав салфетку в руке.
— Надо. Но действовать не простым осуждением и криками «ату!». Надо создать условия, когда это перестанет быть нормой, когда женщина окажется защищенной и сильной, не будет в такой мере зависеть от влияния общины. Хотя это очень сложно.
— Но ведь в некоторых африканских странах этого все же добились. Но начинали не прямо с вопроса обрезания, а с вопросов образования, повышения количества рабочих мест, укрепления позиции женщины. После этого стало возможным обсуждать проблему и более эффективно запрещать обрезание. Есть страны, где оно практикуется единицами. Есть, где оно осталось в виде наказания за прелюбодеяние, например. Таких стран, как Гамбия, становится меньше, к счастью. Хотя до конца пути еще ох как далеко.
