Глеб. Мысли опять вернулись к любимому. Как он там?

- Ну что у нас здесь?

Ник поднял голову. Перед ним стоял отец. Немного уставший, видимо, у него был трудный день. В руках доктор Тайлевич держал два бумажных стаканчика кофе из автомата. Один из них он протянул Нику:

- Черный, без сахара. Угадал?

- В точку. Спасибо, бать.

Отец сел рядом, отхлебнул из своего стакана.

- Вкусы у нас с тобой одинаковые, по крайней мере, в части напитков. День был жуткий. Две морды и один зад.

- Чего?

- Двум дамочкам фейс сделал на десяток лет моложе, одной филейную часть поправил. Нет, три операции в день — уже тяжело. Старею, наверное.

- Бать, а можно не так цинично? — не выдержал Ник.

- В смысле?

- Это у вас, хирургов, ведь профессиональное, да? Морда, задница! Твои пациентки, наверное, считают, что у лих лица и попы. И переживают, и родные их переживают. А вы шуточки отпускаете, стоя у стола.

- Никитос, ты чего? — опешил отец. — Что я такого сказал, вообще? Если хочешь знать, я никогда не обсуждаю клиентку, когда она у меня на столе. Разные бывают ситуации, знаешь ли, разная переносимость наркоза. В одном из ста случаев бывает, что человек ничего не чувствует, но все слышит. Была уже парочка скандальных судов как раз с пластическими хирургами, позволявшими себе лишнее в операционной. Я работаю молча. Ты чего так взъелся?

- Ничего, прости, бать. Просто Глеб там, я вообще уже себя не контролирую. Как он, что? Никто же ничего не говорит.

- А чего говорить? Спит он себе, летает в неземных далях, видит шарики или звездочки, и все у него хорошо. А ты сидишь и себя накручиваешь, как будто ты его жена. Кстати, а где Ирма?

- В Москве, у нее штамп о посещении Эмиратов в паспорте.

- Удобно устроилась!

- Пап, она нормальная, и Глеба любит. Так получилось.

- Ну расскажи мне, расскажи! — доктор Тайлевич сделал преувеличенно заинтересованное лицо. — А то я с Немовыми первый день знаком! Я вообще не понимаю, что происходит. Я звонил сегодня Ромке, рассказал про Глеба. Он меня молча выслушал, поблагодарил за информацию и все! Как будто про чужого человека рассказал. Ирма в Москве. Что за проблема разрешение на въезд получить? Попросила бы Кароля, он бы позвонил куда надо и все устроил. Нет таких проблем, которые Илья не смог бы решить. Зато здесь мой сын, который переживает за одного старого самовлюбленного засранца больше, чем за родного отца.

Ник поднял голову.

- Пап, ты что говоришь? С тобой вроде бы все в порядке. Ты по поводу вчерашнего? Ну не мог я Глеба бросить. Он как ребенок, понимаешь? Ему здесь плохо, страшно.

- Ему шестьдесят лет! Какой ребенок?

- Большой. Я у него не только помощник, но и психотерапевт заодно. Ну чтоб не забывать специальность практикуюсь. И ты не представляешь, сколько у этого самовлюбленного засранца, как ты выразился, проблем и комплексов. И никакой он не самовлюбленный. Глеб умеет любить.

- Давай поплачем по этому поводу, — усмехнулся Иосиф Нахимович.

- Чего?

- Ничего, у тебя глаза на мокром месте. Давай вытирай сопли, вон везут твою спящую красавицу.

Ник сделал над собой усилие чтобы не побежать навстречу. Дождался, пока каталку завезут в палату, вошел следом. Глеба сопровождал анастезиолог и двое санитаров, которые ловко переложили пациента на кровать. Глеб еще спал. Хотя сном это состояние можно было назвать с большой натяжкой – спящий человек в любом случае шевелится, Глеб же был абсолютно неподвижен, только что дышал. Ник застыл у кровати, вцепившись в металлический поручень и рассматривая любимое лицо — бледное, с заострившимися чертами. Господи, он как будто похудел килограммов на десять. Но так же не может быть, верно?

Анастезиолог подключил Глеба к палатным мониторам, наладил капельницу.

- Вы будете с ним? — уточнил он.

Ник кивнул.

- Значит так. Дышит он уже сам, но все равно за дыханием следите. За сердцем следит компьютер, если что – запищит, сигнал будет на сестринском пульте. Ну и вот тревожная кнопка, нажимайте в любой непонятной ситуации. Просыпаться начнет уже скоро, но контролировать себя будет не раньше, чем через час-два. Следите, чтобы не было лишней двигательной активности, в крайнем случае можно пристегнуть, кровать оборудована ремнями. Не делайте такие глаза, он действительно может не понимать, где находится, и улететь с кровати или выдернуть капельницу.

- Я удержу, если что, — мрачно пообещал Ник.

Этого еще не хватало. Он помнил ремни в наркологической клинике, которые врезаются в руки и ноги, и только жалеешь, что не в горло, чтобы удавиться и прекратить мучения. Плавали, знаем. Глеба он привязывать не даст ни при каких условиях.

- Есть и пить только после полного пробуждения. Ну есть он и не захочет, а пить будет хотеть и много. Я буду заходить каждые пятнадцать минут. Вопросы есть?

Какие там вопросы. Для Ника уже не существовало никого и ничего, кроме его Глеба. А вот Иосиф Нахимович сохранил трезвость рассудка и вышел из палаты переговорить с докторами.

Никита сел на стул возле кровати Глеба. И что ему надо делать? Сколько еще Глеб проспит? Где-то он читал, что спящих под наркозом не нужно ласкать, гладить и вообще лишний раз трогать — пока наркоз глубокий, человек все равно ничего не чувствует, а когда начинает просыпаться, прикосновения могут быть неприятны. Правда или нет? Где он это читал? Или слышал? Мама, кажется, говорила, когда кошку стерилизовали. Мда, сравнил…