В качестве конферансье выступал какой-то известный ведущий с телевидения. Имени его Ник не помнил, но морда была знакомая. Выразив свою глубокую признательность «дорогому товарищу Синельникову», он объявил Глеба. Заиграло коронное вступление «Нив России», и Глеб вышел на сцену. Выглядел любимый чудесно — синий костюм, белоснежная рубашка, красная бабочка, глаза блестят, то ли от выпитого коньяка, то ли от недавнего секса. Сразу чувствуется, что человек в ударе. В вокале Ник разбирался слабо, мог только отличить живой звук и фонограмму. Сегодня Глеб работал живьем. А почему же тогда в самолете сказал, что будет «халтура»? Планы поменялись? Или он что-то не понял?

«Нивы России» зал слушал, в припеве даже подпевали, но на второй песне забегали официанты, раздавая горячее, зазвенели бокалы. На третьей уже отчетливо слышались разговоры, за дальним столиком кто-то смеялся. Синельников принимал поздравления от опоздавших гостей, встав из-за стола. Перед сценой собрались желающие потанцевать, так что Нику скоро стало не видно Глеба. Кажется, слушали выступление Немова только Валентина, покинутая супругом, и он.

Ник выбрался из-за стола и, лавируя между танцующими, подошел к сцене. Глеб его не заметил. Неудивительно, он как-то рассказывал, что во время выступления зал не видит, лица не различает, даже если зал хорошо освещен, как сейчас. Зато Нику было прекрасно видно, как постепенно иссякает энтузиазм любимого. Глаза уже не блестели, двигались на сцене только девчонки, Глеб же стоял памятником самому себе и пел на автопилоте. Нику даже показалось, что улыбается или скорбит, в зависимости от песни, Глеб тоже машинально, отрепетировано, а сам мыслями где-то далеко-далеко.

На полу сцены, у ног Глеба Никита заметил лист бумаги. На нем крупными буквами, чтобы Глебу было видно, был напечатан список песен. Ник подсчитал, что осталось три песни. Быстрее бы все это закончилось.

Ему очень хотелось подойти и как следует встряхнуть «дорогого господина Синельникова», чтобы прекратил жрать и бухать со своими друзьями, а обратил внимание на артиста, которого сам же зачем-то позвал. Хотелось рявкнуть на весь зал, чтобы вели себя не как в кабаке. Но ведь они, в сущности, и были в кабаке, пусть дорогом. Это в любом случае не концерт в Кремле. Зачем Глеб вообще соглашается на такие выступления? Ему же неприятно, это заметно. Неужели у него нет возможности выбирать? Не старлетка, все-таки.

Все когда-нибудь заканчивается. Глеб допел последнюю песню и с видимым облегчением поставил микрофон на стойку:

- Я еще раз поздравляю нашего дорогого Петра Николаевича и благодарю вас за внимание!

Голос прозвучал хрипло. Ник взглянул на часы — выступление длилось ровно сорок минут. Глеб говорил, что его потолок — полтора часа, потом голос садится. Но это с короткими перерывами, возможностью зайти за кулисы глотнуть чая с молоком. Здесь же он никуда не выходил и пауз не делал.

Глеб хотел было спуститься со сцены, но неожиданно уже изрядно выпивший Петр Николаевич поднялся со своего места и на весь зал прогремел:

- Подожди, Глеб, а «Розы»? Это же Валькина любимая песня!

Глеб Васильевич слегка побледнел, но к микрофону вернулся. Музыканты заиграли «Розы». Петр Николаевич вытащил жену на середину зала танцевать. Судя по тому, как прятала глаза покрасневшая Валентина, она была абсолютно трезва и за мужа ей было очень стыдно.

Ник стоял, привалившись к звуковой колонке и думал о том, что с Глебом нужно серьезно поговорить. И пусть они опять поругаются, а Глеб начнет орать, что яйца курицу не учат, но не дело в его возрасте и с его заслугами вот так унижаться.

Глеб допел «Розы», но на этот раз ему даже не дали поставить микрофон.

- Ты куда? Уже все, что ли?! Подожди, Глеб, праздник продолжается! Что там у тебя еще есть? Пой!

- Петя, успокойся, пожалуйста! — Валентина безуспешно пыталась увести супруга за стол.

Но Петр Николаевич уже закусил удила.

- Пой!

Глеб спустился со сцены и подошел к Синельникову — не разговаривать же с ним в микрофон на весь зал. Ник тут же возник у него за спиной. Его воля, он бы давно вышвырнул пьяного юбиляра на улицу, проветриться и прийти в себя. Но начинать карьеру директора или хотя бы помощника стоило явно не с того.

- Петр Николаевич, мы закончили работу, — мягко проговорил Глеб, беря Синельникова под локоть. — Я бы с удовольствием попел для вас еще, но я не совсем здоров, немного простыл, связки, вы понимаете…

Песня про связки и больное горло у Глеба — любимая «отмазка», когда заставляют петь, а он не хочет, про это Никита слышал от любимого неоднократно.

- У нас же сегодня праздник! — не унимался Синельников. — Ты хочешь испортить мне праздник?

- Ни в коем случае. Но можно поставить просто музыку. Мы ведь договаривались — десять песен.

- А, так вот в чем дело, — заорал юбиляр. — В деньгах дело! А я думал, ты мне друг! Думаешь, у меня денег нет?! На, возьми! Не хочешь по дружбе, пой за деньги!

Синельников вытащил бумажник и попытался засунуть его содержимое в карман пиджака Глеба. Немов отшатнулся.

- Что вы себе позволяете?!

- Я все себе позволяю! Я — депутат! А ты кто такой? Шут! И будешь делать то, что тебе говорят! Пой, я сказал!

Синельников попытался схватить Глеба за грудки, то ли желая вытащить на сцену, то ли собираясь все-таки запихнуть ему деньги. Но не успел дотянуться до Глеба, как его отшвырнуло в сторону. На ногах господин депутат не удержался, плюхнулся на объемный зад. Зал на секунду затих, но тут же зашумел. Кто-то бросился поднимать юбиляра, кто-то запричитал.

- Пошли отсюда, быстро.

Ник крепко взял Глеба за локоть. Музыканты поспешно начали сматывать шнуры.

- Пошли, иначе я его отметелю, а у него депутатская неприкосновенность!

Спорить Глеб не стал, дал себя увести и запихнуть в машину. До гостиницы доехали в полном молчании. Ник ожидал, что Глеб устроит ему скандал. Почти что драка, на людях, с заказчиком концерта, да еще и депутатом! Но Глеб ничего не говорил. Он сидел, прикрыв глаза и откинув голову на спинку сидения. Со стороны могло показаться, что дремал, хотя такое было невозможно. Сам Никита даже спокойно дышать не мог, адреналин бурлил в крови и требовал выплеска.