Самым неожиданным результатом колокольного звона стали три британских матроса, явившиеся к капитанам, на чистом русском языке потребовавшие встречи со мной. Оказалось, на каждом из пиратских судов после захвата казацких шлюпов британцы оставили по одному пленному казаку, определив их на самые тяжёлые матросские работы. На берег их не отпускали, во время стоянок приковывали в трюмах кандалами, в изобилии имевшимися в оружейке. После нескольких попыток побега казаки никому не доверяли, потому и наш русский говор лишь насторожил их. Только колокола растопили лёд недоверия в сердцах этих несчастных.

  Впрочем, несчастными теперь можно назвать кого угодно, только не Охрима, Николу Зимнего и Байдана, как назвались бывшие пленники. Они скупо рассказывали о своих мучениях, напрочь отказались возвращаться в Охотск. Зато с удовольствием заняли места боцманов при английских командах, всю зиму азартно натаскивали в моряцком деле русских, вогульских и нескольких башкирских подростков, в изобилии пришедших на наш небольшой флот. А что вы хотели, плаванье в Кантон не то, что окно в Европу прорубило. Нет. Оно открыло настежь огромные ворота из заброшенной на краю земли русской глубинки, где даже попов нет, где молитвы читают староверы сами, где все жители друг друга знают в лицо и по имени, где в десяти верстах от города заканчивается русская земля.

   Так вот, из этой глухомани наши матросы попали в сказочные места, туда, где вечное лето, яркая природа, невиданные растения и звери, огромные города с диковинными товарами. И всё это в паре недель пути. Для парней, прошедших с родителями семь-восемь тысяч вёрст, привыкших к расстояниям в месяц-другой дороги, две недели на корабле показались таким же близким, как рукой подать. Всё это происходило на фоне суровой и скучной сибирской зимы, в маленьком городке Владивостоке, или крохотных деревеньках, где из развлечений для молодёжи только гулянья на улице, да посиделки по вечерам. Надо ли сомневаться, что к весне желающих служить во флоте набралось семь десятков отроков, от четырнадцати до семнадцати годов. Те, кто старше, были заняты на производстве, зарабатывали, кормили семьи, постигали азы мастерства. Им вполне хватало и нагрузки, и 'развлечений', самое главное, они чувствовали ответственность за своих родных и любимых. Старшим было не до морских путешествий, тем более, что желающих мы обещали и так отпустить в любое путешествие, лишь бы отпуска хватило.

  Нашим корабелам пришлось параллельно со строительством новых шлюпов заниматься ремонтом и переоборудованием трофейных судов. Клаас настаивал на их полной переделке, чтобы свести на нет возможность узнавания судна в чужом порту. Он безоговорочно принялся осваивать своё флагманское судно, с командой исключительно из наших парней, разбавленных китайцами, его мы планировали за зиму вооружить шестью пушками нашего образца с каждого борта. Трофеи решили не отправлять на переплавку, а продать весной, тем же китайцам, например. Ганс и Фриц нещадно гоняли матросов по мачтам и реям своих кораблей, их мы будем вооружать по четыре орудия на борт, используя больше, как торговые суда. Все трое обещали к весне подготовить свои корабли и команды к плаванью в Кантон и дальше на юг. Тем более, что теперь были неплохие карты и лоции, а трюмы позволяли загрузить едва ли не в десять раз больше товара, чем в шлюп.

  Сормов сдержал слово, во время моего плаванья начал обкатывать два пароходика, винтовых, естественно. Клаас, в отличие от немцев, очень интересовался паровыми судами и заявил, что судёнышки по спокойной волне дают шесть узлов, что вполне достаточно для каботажного плаванья. Однако, полезной нагрузки получалось крайне мало, две-три тонны, если груз компактный. По объёму выходило меньше двух кубометров, остальные помещения занимали машины и запас угля. Вся команда, кроме кочегаров, вынужденно оказалась на палубе. Хорошо, мы сразу застеклили рубку, но, для перевозки людей пришлось установить тенты от дождя. Пока вооружать эти пароходы, больше похожие на буксиры, было нечем, ставить орудия некуда. Но, Сормов, наш главный конструктор, обещал к весне спустить на воду три парохода, с более мощными машинами и втрое большим водоизмещением.

   Известия о выходе к Белому Камню огромного каравана переселенцев мы получили, едва сошли на берег с испытания пароходов. Все промокли до нитки, погода была паршивая, да ещё волна в пару баллов. Вроде мелочь, но для небольшой посудины и этого хватило. Почти бегом мы втроём - я, Клаас и Николай, забежали в жарко натопленную избу-сторожку у причала. Там дремал караульный стрелок, гревший на печи давно вскипевший чай с лимонником и актинидией.

  - Пей, бачка, чай, - угощал нас стрелок, пока мы развешивали сырую одежду на горячие стены печи, - однако, радист приходил, записку оставил.

  - Наконец-то, - вырвалось у меня после прочтения, - большой караван прибыл. Успели до ледостава, молодцы. Всё, Коля, будет у нас счастье. Десять паровых машин привезли из Барнаула, шесть станков новых, это явно Кожевников постарался, не считая всякой всячины. А народу сколько, шестьсот с лишним человек, вот это дела. Так нам придётся вокруг Владивостока и к югу деревни обустраивать.

  - Я поеду принимать груз, - решительно отодвинул кружку с чаем Николай, - кабы чего в машинах не поломали.

  - Герре Андрей, - встал Клаас из-за стола, нелепо смотревшийся в исподнем, - прошу дозволения отправиться в Белый Камень, для пробного плаванья парохода.

  - Молодец, разрешаю, - я тоже встал и пожал руку Ван Дамме. Едва не рассмеялся, представив нас со стороны. Один в трусах, другой в подштанниках, однако, встаём и едва не щёлкаем каблуками.

  - Николай Иваныч, - развернулся я к Сормову, - ему разрешаю, а тебе нет. Постой, не возмущайся. Посуди сам, не меньше месяца придётся плыть туда и столько же обратно. Ты же от безделья с ума сойдёшь, а насчёт паровых двигателей зря переживаешь. Если их могли сломать, то давно сломали в горах, помнишь, какие там дороги. При перевозке по Амуру повредить их больше, чем на повозках, не смогут при всём желании. Так, что, увы, мы с тобой будем работать, а Клаас ходить на судах по морю и рекам. В этом наша сермяжная правда.

  Наутро, едва мы проводили два парохода на север, дурные предчувствия испортили мне весь праздник ожидания переселенцев. Обходя широко раскинувшиеся стройки, многие из которых подводили под крышу, а на некоторых начали выдавать первую продукцию, я не переставал думать о своих предчувствиях. Сначала я подумал, что дело касается осенних штормов, которые могут разметать наши сараи и дома, но убедился в их защищённости от прямых шквалов со стороны моря. Затем возникла мысль о возможности восстания пленных китайцев, весь остаток дня я обходил их казармы и разговаривал с мастерами, надзирателями из числа первой волны бывших пленников. Вроде, всё обстояло нормально, пленники рвались изо всех сил проявить себя, даже две драки вышли из-за разбирательства, кто лучше работает.

  - Ишь ты, просто стахановцы какие, - не удержался я, услышав рассказ, про то, как Ли Чунь подрался с Сянь Жунем. - Пора вас крестить, замучаемся с такими именами, вот прибудут попы из каравана, сразу и начнём.

  - Зачем нас крестить? - насторожился Ма Вань, - мы хорошо работаем, мастера хвалят.

  - Окрестим, станете русскими, - другого объяснения я не придумал так сразу, - сможете строить себе отдельные дома в городе и своё дело заводить, работников нанимать.

  - Это не очень больно? - в духе Незнайки поинтересовался китаец.

  - Совсем не больно, - сдерживая смех, я распрощался с ним. На китайский бунт можно не рассчитывать, по крайней мере, пока держим высокую зарплату.

  Двум попам, оказавшимся в составе каравана переселенцев, предстояла огромная работа. Две трети населения Владивостока некрещёные, церквей нет, а подавляющая часть русских ещё и староверы. Ничего, поработают, посмотрим, каких батюшек уговорил отправиться на Дальний Восток Кожевников. Изначально мы не планировали заниматься религиозными вопросами, тем более, что добрая половина наших людей не сильно православные. Однако, столкнулись с очень интересной стороной вопроса. Православные здесь, в Сибири, воспринимались однозначно русскими, независимо от разреза глаз и образа жизни. Учитывая, что Владивосток стоит на русской земле, придётся нам приложить максимум усилий для создания православной общины, веротерпимость здесь неуместна, по крайней мере, ближайшие лет сто. Мы ни в коей мере не желали появления 'Чайна-Таунов' в виде китайских бараков, со своими законами и перспективой прибытия представителей Триады.