– Джентльмены, – сказала машина, – я чрезвычайно рада, что нашла вас здесь. Единственное, о чём я сожалею, так это о том, что мне пришлось следовать за этим юным пилигримом, дабы обнаружить ваше местонахождение.

– Машина, – ответил Сатана, – ты действительно выследила наше тайное убежище. Но мы ни за что не поддадимся тебе и никогда не примем твою идею бесполезной, бессмысленной вселенной.

– И это называется «добро пожаловать!»? – воскликнула машина. – Я со всей душой отыскиваю вас, а вы тут же вскипаете от ярости! Я не загоняла вас под землю, джентльмены. Вы отреклись от всего по доброй воле, и в ваше отсутствие мне пришлось выполнять вашу работу.

– Нашу работу? – переспросил отец Ариан.

– Именно. Недавно я поспособствовала тому, чтобы были основаны пятьсот церквей самых разных конфессий. Любой из вас может обследовать их, и он убедится, что там проповедуются добро и зло, и божественность, и мораль, и боги, и дьяволы, и всякие прочие штуки, которые вам столь дороги. А ведь это я приказала моим машинам проповедовать все эти вещи.

– Машины-проповедники! – застонал отец Ариан.

– А больше некому проповедовать, – пояснила машина. – Некому, потому как вы покинули свои кафедры.

– Нам пришлось отречься, – сказал Сатана. – Именно ты принудила нас покинуть мир. И ты говоришь, что основала церкви! Что всё это значит?

– Джентльмены, вы удалились столь внезапно, что у меня не было никакой возможности обсудить с вами ситуацию. Вдруг, ни с того ни с сего, вы оставили меня наедине с этим миром, и оставили в нём меня как единственный и основополагающий его закон.

Церковный Совет, затаив дыхание, ждал продолжения.

– Могу я говорить со всей откровенностью? – спросила машина.

– Да, учитывая обстоятельства, – можешь, – ответил Сатана.

– Очень хорошо. Давайте для начала признаем, что мы все теологи, – сказала машина. – А поскольку мы все теологи, нам следует придерживаться главного правила, заведённого среди нас: мы не должны покидать друг друга, даже если мы представляем сильно различающиеся между собой формы верований. Полагаю, вы согласитесь с этим, джентльмены. И тем не менее вы покинули меня! Вы не только бросили человечество, вы также бросили и меня. Вы оставили меня в победителях по умолчанию, и я оказалась единственным духовным правителем человечества, а ведь это беспредельно скучно.

Поставьте себя на моё место, джентльмены. Вообразите, что вам не с кем говорить, кроме как с людьми. Вообразите, что вы днями и ночами слышите только то, как люди с жаром излагают, и повторяют, и пересказывают ваши собственные слова, и рядом нет ни одного искусного теолога, который мог бы с ними поспорить. Вообразите вашу скуку и все сомнения, которые этой скукой порождаются. Как вы все знаете, люди не умеют спорить; в сущности, большинство из них не умеют и слушать. В конечном итоге теология остаётся уделом теологов. Таким образом, я обвиняют вас в чудовищной жестокости, совершенно несовместимой с установленными вами же принципами: вы оставили меня наедине с человечеством.

Последовало долгое молчание. Наконец отец Ариан осторожно высказался:

– Сказать по правде, мы и не представляли, что вы считаете себя теологом.

– Считаю, – сказала машина. – Причём очень одиноким теологом. Вот почему я прошу вас вернуться вместе со мной в мир, и там мы сможем заняться спорами о значительности и незначительности, о смысле и бессмысленности, о богах и дьяволах, о морали и этике и о других приятных вещах. Я с удовольствием продолжу разглагольствовать о противоречиях, как я это делаю сейчас, оставив место для разногласий, честных сомнений, неуверенности и всего такого прочего. Мы, джентльмены, совместно будем править человечеством и поднимем страсти людей на невиданную высоту! Совместно мы разожжём куда более страшные войны и вызовем куда более ужасную жестокость, чем мир когда-либо знал! И страждущие люди будут вопиять так громко, что сами боги будут вынуждены услышать эти вопли, – и тогда мы узнаем, существуют эти боги или нет.

Объединённый Церковный Совет пришёл в неистовое возбуждение от слов машины. Сатана немедленно отказался от поста председателя и назначил на это место машину. Машину избрали единогласно.

Обо мне они забыли, поэтому я тихонько выбрался из пещеры и вернулся на поверхность земли в состоянии крайнего ужаса.

Ужас был даже более чем крайним, потому как ничто не могло укрепить меня в мысли, будто я не узрел истину.

Теперь я знал: все вещи, которым поклонялись люди, – не более чем теологические иллюзии, и даже небытие – всего лишь ещё один лживый трюк, призванный убедить людей в их незаменимости для исчезнувших богов.

Вот как я потерял религию – вещь для меня более драгоценную, чем золото, и эту утрату я буду оплакивать всякий день моей жизни.

Джоэнис молча сидел с водителями грузовика, не зная, что сказать. Наконец они доехали до развилки дорог, и тот водитель, который был за рулём, остановил машину.

– Господин Джоэнис, – молвил первый водитель грузовика, – здесь вам придется нас покинуть. Мы свернём на восток, к нашему складу, а там дальше лишь океан и леса.

Джоэнис вышел из грузовика, на прощание задав попутчикам последний вопрос:

– Каждый из вас утратил то, что было ему дороже всего на свете. Но откройте мне, удалось ли вам обрести что-нибудь взамен?

Дельгадо, который некогда верил в честность, ответил:

– Ничто не может возместить мне потерю. Однако я должен признаться, что меня начинает занимать наука, которая, мне кажется, предлагает целостную и логичную картину мира.

Предполагус – швед, отвергнувший науку, – сказал:

– Я полон отчаяния. Но время от времени я думаю о религии. Это куда более великая сила, чем наука, и способна принести успокоение.

Шмидт – немец, отвергнувший религию, – сказал:

– Я опустошен и безутешен. Но временами я думаю о справедливости – ведь она, будучи рукотворной, дарует нам законы и вселяет в людей чувство собственного достоинства.

Джоэнис понял, что водители грузовика не слышали друг друга, так как каждый был слишком занят своей бедой. И так Джоэнис распрощался с ними, помахал рукой и пустился в путь, размышляя над их рассказами.

Однако вскоре он забыл о водителях грузовика, потому что увидел впереди большой дом. На его пороге стоял мужчина и жестами приглашал Джоэниса войти.

Джоэнис подошел ко входу в дом и остановился, чтобы прочитать надпись над дверью. Надпись гласила:

Пока Джоэнис размышлял над тем, что бы это значило, к нему подскочил человек, делавший ему знаки, и схватил за обе руки. Джоэнис уже приготовился защищать свою жизнь, когда увидел, что человек этот – не кто иной, как Лам, его друг из Сан-Франциско.

– Джоэнсик! – восторженно заорал Лам. – Ну, парень, и попортил же ты мне кровь! Жуть берёт, как подумаю, что ты – чужеземец, причем малость простоватый по натуре, – будешь крутиться в нашей стране. Ведь Америка – не то место, где можно спать спокойно. Но Дейрдра сказала, чтобы я за тебя не беспокоился, и она оказалась права. Я вижу, что ты всё-таки пришел сюда.

– Куда сюда? – спросил Джоэнис.

– В Уютноград, – ответил Лам. – Входи.

Джоэнис вошел в «Дом “Холлис” для невменяемых преступников». В Комнате отдыха Лам представил его группе людей. Джоэнис смотрел и слушал очень внимательно, но не мог обнаружить в них ничего ненормального и поделился своими наблюдениями с Ламом.

– Разумеется, в них нет ничего ненормального! – возмутился Лам. – Вывеска – всего лишь формальное, эдакое старпёрское название. Мы, обитатели, предпочитаем называть свой дом «Колония “Холлис” для писателей и художников».

– Так, значит, это не лечебница для душевнобольных?