— Ложись пораньше, — скомандовала она важно.
— Почему? — спросил я с невинным видом.
— Потому что завтра у тебя трудный и ответственный день.
Я пожал плечами.
— Твои мозги, Марид. Забыл?
— Нет, свои мозги я нигде не забыл. А что? По-моему, они в порядке. И ничего менять я не собираюсь.
— Тебе должны вставить розетку! Может, тогда твоя башка хоть на что-то пригодится! — Она повернулась ко мне, как разъяренная орлица, защищающая птенцов.
— Кажется, в последний раз, когда мы это обсуждали, я отказался, — парировал я спокойно.
Ясмин в ярости схватила синюю сумку, где держала пижаму, зубную щетку и прочее барахло.
— Ну хорошо, сукин сын, кафир, сын неверной шлюхи! — взвизгнула она. — Проклятие на твою голову и на головы твоих предков!
Никогда не думал, что одна женщина, уходя, способна поднять столько шума; вдобавок она напоследок оглушительно хлопнула дверью. Наступила полная тишина. Наконец-то я могу размышлять без помех. Только вот о чем? Я прошелся по комнате, убрал в шкаф рубашку, ногой отшвырнул какие-то валявшиеся на полу тряпки, потом пинком отфутболил их на прежнее место. Забрался в кровать. Увы, я столько провалялся под одеялом, что теперь, вместо того, чтобы расслабиться, маялся от отупляющей неподвижности. Но больше делать нечего… Темнота, словно черный кот, осторожно подкрадывалась ближе и ближе. Наблюдать, как ночь постепенно сменяет день — тоже небольшое удовольствие.
Боль стихла; улеглась вызванная чрезмерной дозой наркотиков паника. Ясмин исчезла. Деньги — тоже. Вокруг царил покой. Мир и покой, черт бы их побрал!
Отвлекшись от тревог и забот, от всей суетливой дребедени, которая так долго камнем висела на душе, я сделал одно небольшое, но очень важное открытие. Настоящее интуитивное озарение! Можно поздравить себя с впечатляющим результатом. Человек, нацепивший модик Бонда, предпочитал использовать «Беретту», а не «Вальтер-ППК». Мысль о герое Флеминга вызвала цепную реакцию в моем рассудке, и в результате прояснилось значение детали, которая накрепко застряла в голове и не давала покоя уже несколько дней. Я вспомнил последний визит к Оккингу, его подчеркнуто прохладное отношение и к моим теориям, и к предложению Фридландер-Бея. На первый взгляд, в его поведении нет ничего необычного: лейтенант очень не любит, когда лезут в его дела, даже если ему действительно помогают. Но сейчас важны не особенности характера моего давнего знакомого-фараона, а то, что я увидел на столе в его кабинете.
На одном из конвертов значилось: «Юниверсал Экспортс». Изнывая от скуки в ожидании прихода Оккинга, я пытался угадать, кто хозяин фирмы (например, Сейполт), получал ли когда-нибудь от нее товар Хассан-Шиит. Но у компании настолько обычное и распространенное наименование, что у нее, наверное, не меньше тысячи «однофамильцев». А если Оккинг просто-напросто отправил заказ на плетеную мебель для загородного домика, где ублажал гостей жареным на углях мясом?
Именно потрясающая ординарность названия заставила М. (таинственного начальника отдела МИ-5, которому подчинялся Джеймс Бонд в романах Флеминга) выбрать его как прикрытие для своей организации. Я никогда бы не обратил внимания на подобную надпись, если бы не упоминание в книгах о приключениях агента 007. А вдруг это шифр, обозначающий модика-убийцу? Эх, жаль, что я не запомнил адрес…
Да, кстати… Я подскочил, охваченный новым приступом вдохновения. Если в моих дедуктивных изысканиях есть хотя бы зерно истины, то почему конверт лежал в ящике для исходящих документов? Ладно, не стоит слишком сильно волноваться и прыгать, как кузнечик на раскаленной сковороде. Наверняка, я ищу мед там, где не водятся пчелы. И все же мне стало по-настоящему жутко; такое чувство, что меня, помимо воли, заманили в извилистый лабиринт, где за каждым поворотом таится смерть.
Пора действовать. Из отпущенных мне трех дней два с половиной я провел, валяясь в постели, словно паралитик, закутавшись в провонявшиеся, рваные простыни. Надо поскорее встать, иначе я не избавлюсь от страха и оцепенения. У меня осталось девяносто киамов; на них можно купить приличное снотворное и хоть немного выспаться.
Я накинул галабийю (которая уже потеряла девственную белизну), надел на ноги сандалии, на голову — войлочную шапочку либду, взял сумку и быстро спустился по лестнице. Страшно захотелось съесть хоть парочку таблеток. Захотелось так, что просто невмоготу. Невероятно! Я провел три ужасных дня и три страшных ночи, обливаясь потом, стараясь вывести из организма дрянь, которой наглотался сверх всякой меры — и уже не терпится достать новую отраву. Я мысленно нацарапал записку о том, что надо быть осторожнее, не перебарщивать с наркотиками, скомкал выдуманную бумажку и бросил в воображаемую мусорную корзину.
Оказалось, что вожделенные пилюльки достать не очень-то легко. Чирига сказала, что у нее сегодня ничего нет, но в утешение предложила бесплатную выпивку. Я потягивал ее фирменную отраву — тэнде, а она рассказывала, как трудно ей управляться с новой девицей, а потом призналась, что до сих пор держит нетронутым (специально для меня!) новый модик Хони Пилар. У меня перед глазами сразу возникла объемная реклама, которая демонстрировалась у магазина старухи Лайлы.
— Чири, я только что перенес грипп или какую-то другую пакость, но обещаю, что на следующей неделе мы поужинаем вместе. А потом, иншалла, обновим твой модик.
Она даже не улыбнулась, просто посмотрела на меня как на полудохлую вонючую рыбу, барахтающуюся в луже, и печально произнесла:
— Марид, милый, послушай, что я скажу: тебе надо бросить игры с пилюльками. Ты себя губишь.
Она права, но кому же нравится выслушивать подобные советы? Я кивнул, быстро проглотил остаток тэнде и ушел, не попрощавшись.
В «Старом Чикаго Большого Ала» я набрел на Жака, Махмуда и Сайеда. Друзья в один голос заверили меня, что сегодня ни деньгами, ни таблетками посодействовать не в силах.
— Ладно, еще увидимся, — подытожил я.
— Марид, — начал Жак, — может быть, это не мое…
— Точно, не твое, — ответил я резко. Направился в «Серебряную ладонь»: сонное царство… Заглянул к Хассану, но Шиит куда-то ушел, а его американское чудо бессмысленно пялилось на меня. Уже впадая в отчаяние, сунулся в «Красный фонарь», и там Фатима сообщила мне, что один из друзей белой фемы, которая у нее работает, принес полный кейс с разным зельем, но сейчас его нет, а появится он разве что рано утром, часов в пять. Я обещал, что, если не подвернется ничего другого, вернусь за товаром. У Фатимы я не удостоился бесплатной выпивки.
В логове Джо-Мамы мне наконец улыбнулась удача. Я купил шесть пилюлек у второй барменши, некоей Роки, здоровенной бабы с короткими, колючими черными волосами. Роки заломила несусветную цену, но мне уже было не до торгов, и я ее обрадовал. Она предложила кружку пива за счет заведения, чтобы запить их. Я гордо отказался и объяснил, что скоро пойду домой, проглочу одну-единственную таблетку и залягу спать.
— Вот это правильно, — заметила Джо-Мама, — сразу в постельку! Утром надо встать пораньше, дорогуша, чтобы тебе наконец продырявили черепушку.
Я прикрыл веки.
— Кто тебе сказал? — пробормотал я, едва ворочая языком.
Джо-Мама постаралась изобразить маленькую наивную девочку и с деланной обидой взглянула на меня:
— Да все говорят, Мадрид. Правда ведь, Роки? Только верят с трудом. Ну, сам понимаешь… Чтобы ты позволил засадить себе проволоку в мозги, — разве такое возможно, а? Как если бы нам вдруг объявили, что Хассан дарит первым двадцати посетителям ковры, ружья, или что-нибудь еще.
— Давай-ка обещанное пиво, — произнес я устало. Роки нацедила мне кружку, правда, не уточнила, бесплатно меня поят, или, раз я отказался, придется выложить хрустики.
— Я угощаю, — великодушно объявила хозяйка.
— Спасибо, Мама, — ответил я, — но не беспокойся, я не дам «засадить себе проволоку в мозги». — Я жадно отхлебнул. — Мне наплевать, кто кому про что шепнул и от кого услышал. Это говорю тебе я, Марид Одран: никогда в жизни не напичкаю башку электронной дрянью. Компрене?
