Пятница в Будайине — то же, что суббота у евреев, время почивания от дел, но плохие мусульмане возвращаются после захода солнца на работу. Мы соблюдаем священный месяц рамадан, а городские фараоны и фанатики, окопавшиеся в мечетях, в день отдыха относятся к нам немного снисходительней. Они рады любому проявлению доброй воли у заблудших.
Ясмин отправилась в свой клуб, а я остался в постели с томиком Сименона. Впервые взял в руки его книгу лет в пятнадцать; еще одну раскопал, кажется, в двадцать. С тех пор мне попалась, наверное, пара-тройка его романов: когда речь идет о Сименоне, трудно сказать точно. Он выдает не меньше дюжины вариаций одного и того же сюжета, но у старины Жоржа столько сочинений-близнецов, что легче осилить их все, а потом рассортировать и расположить в более-менее рациональном порядке по темам: подвиг, который мне не по силам. Я просто начинаю читать его с последней страницы (если нашел перевод на арабский), или с первой (если текст по-французски), а когда спешу или слишком нагрузился своими друзьями-пилюльками — с середины.
Сименон. Почему я вдруг о нем вспомнил? Мысль должна привести к чему-то важному, к какому-то озарению… Сименон — Ян Флеминг. Оба знаменитые писатели, оба извлекали из глубин творческого сознания триллер за триллером, каждый в своем роде; оба давным-давно умерли, причем так и не узнав, как делать приличное мартини («взбитый, но не размешанный» — ну конечно, черта с два!). А от мистера Флеминга мы прямиком попадаем в объятия его создания, Джеймса Бонда. Человек с модиком агента 007 не оставил больше никаких следов пребывания в городе: ни окурков с золотыми кольцами вокруг фильтра, ни высосанного ломтика лимона, ни дырки от пули, выпущенной из «Беретты». Да, именно из нее он убил Богатырева и Деви. Это оружие предпочитал Бонд в ранних романах Флеминга, пока какой-то дотошный читатель не указал автору, что пистолет вообще-то «дамский» и не обладает серьезной убойной силой. Тогда Флеминг заставил своего героя перейти на небольшой, но надежный самозарядный «Вальтер-ППК». Если бы наш модик применил его, то здорово разворотил бы лицо Деви; «Беретта» проделала чистенькую дырочку, как в пивной банке. Взбучка, которую он мне задал — последний по времени подвиг 007, больше его не видели и не слышали. Думаю, парень не любит долго оставаться на одном месте — скучно становится …
Как я его понимаю… Но сейчас главное — выжить после той дряни, которую я проглотил. Какая там скука, если пульс выдает четыреста с лишним ударов в минуту! Клянусь жизнью моей бороды и могучими чреслами посланца Аллаха (да благословит Он его и да приветствует), мне нужно только одно — нормально выспаться! Но стоило прикрыть веки, и перед глазами начинали плясать черно-белые вспышки и проплывали гигантские пурпурные и зеленые существа. Я даже заплакал с досады, но они никак не хотели оставить меня в покое. Непостижимо, как Билл умудряется водить машину, когда с ним творится подобное.
Вот, вкратце, как прошла пятница. Ясмин принесла бутылку «Джека Дэниелса», я покончил с остатками пилюлек, полностью отключился где-то около полудня, а когда очнулся, моя девушка уже ушла. Суббота, воскресенье… У меня есть еще полтора дня, в течение которых мои мозги сохранят девственность.
Где-то ближе к вечеру я заметил таинственную пропажу хрустиков. Я был уверен, что осталось несколько сотен киамов; конечно, кое-что я истратил, наверное, даже больше, чем мог себе позволить. Но по крайней мере у меня в сумке должно лежать гораздо больше, чем девять десяток, которые я там нашел. Что сделаешь на такие деньги? Пара новых джинсов стоит сорок, или даже больше.
Ох, боюсь, Ясмин запускает руку в мой карман. Ненавижу эту черту в женщинах, даже тех, которые родились мужчинами. Как постоянно повторяет Джо-Мама: «Если кошка держит котят в духовке, они не становятся пирожками». Возьми хорошенького мальчишку, убери все, что топорщится у него между ног, купи пару силиконовых сисек такой величины, что под ними укроется целый взвод, и не успеешь опомниться, как новоиспеченная дамочка уже роется у тебя в бумажнике! Она горстями жрет твои пилюли и капсулы, тратит твои деньги, устраивает скандалы из-за того, что ты случайно во сне стянул с нее простыню или одеяло, целый день с неослабевающим интересом крутится перед зеркалом в ванной, созерцая с умным видом свое отражение; когда идешь с ней по улице, отпускает комплименты по адресу разных молодых пижонов, требует, чтобы не сбавлял темп, когда ты уже выбился из сил, едва не расплющив ее о кровать, а потом впадает в дикую истерику, если осмелишься высунуться из окна, увидев смазливую девчонку. Как относиться к безупречно прекрасной юной богине любви, которая вертится в комнате, украшая пол грязным нижним бельем? Захочешь немного поднять настроение, а эта дрянь уже успела прикончить запас пилюль.
Ладно… Мариду Одрану еще отпущено Аллахом полтора дня на то, чтобы побыть самим собой. Ясмин со мной не разговаривала: считала, что я трус и поганый эгоист, потому что не желаю считаться с планами Папы. То вдруг заявляла, что увиливания не помогут, в понедельник утром я непременно встречусь с хирургами Фридландер-Бея и они подправят мне мозги, то, буквально через минуту, начинала орать, что я проклятый сукин сын, которому наплевать на друзей. Бедная девочка никак не могла сообразить, какой версии придерживаться: согласился я на операцию или нет. Она пыталась сосредоточиться на теме, которая казалась ей актуальнее, а через мгновение все вылетало из памяти, даже спор, из-за которого началась ссора (я тогда заявил: «Не позволю вставлять проводки в башку, и бесполезно меня пилить»).
Целую пятницу (или уже на следующий день?) я провалялся в кровати; смотрел, как тени вытягивались, укорачивались, опять становились длиннее. Муэдзин звал правоверных на очередную молитву, и снова заводил свой напев, хотя мне казалось, что прошло лишь несколько минут. В субботу вечером, когда Ясмин начала собираться на работу, я уже перестал обращать внимание на смену ее настроений.
Она металась по комнате как бешеная, осыпая меня разнообразными ругательствами, многие из которых я услышал впервые, несмотря на долгие годы жизни в самых злачных уголках нашего города. Это заставило меня преисполниться еще большей любовью к моей шлюшке. Когда она ушла, я с огромным трудом поднялся. Тело сотрясал нестерпимый озноб, его сменяли приступы изнурительного жара; я решил принять душ, чтобы немного охладиться, но снова рухнул в постель, то дрожа, то обливаясь потом. Промокли и простыни, и одеяло, за которое я судорожно цеплялся так, что побелели костяшки пальцев. Теперь призрачные ящерицы нагло ползали по лицу и рукам, но зато боковым зрением я их не видел. Наконец, собравшись с духом, я осуществил то, о чем давно мечтал, — добрался до ванной. Есть не хотелось, но ужасно мучила жажда. Я выпил два стакана воды и на подгибающихся ногах доковылял до кровати. Господи, как мне хотелось, чтобы Ясмин оказалась дома!
Несмотря на то, что действие наркотиков постепенно слабело, а страх, соответственно, усиливался, я твердо решил, как мне поступить в понедельник. Всю ночь меня бил озноб и сотрясала лихорадка. Я лежал, уставившись на облупленный потолок, и не сомкнул глаз, даже когда явилась Ясмин, которая сразу рухнула рядом и забылась пьяным сном. В воскресенье, когда она опять готовилась идти к Френчи, я выкарабкался из постели и, не одеваясь, встал у нее за спиной. Ясмин, хмурясь и гримасничая, подкрашивала глаза, нанося на веки дорогой грим, купленный в одном из магазинов для богатых шлюх в респектабельном квартале. Она не хотела пользоваться базарной дешевкой; можно подумать, в их баре, где вечно царит полумрак, кто-то заметит разницу! Точно такую же косметику продают в здешних лавчонках, но Ясмин платила раз в десять дороже на другом конце города. Моя красавица хотела выглядеть сногсшибательной на сцене, хотя какой дурак будет рассматривать ее лицо! Она накладывала сложный узор голубых и зеленых линий под тонкими, подрисованными бровями. Потом приступила к самой трудной и деликатной задаче — стала наклеивать по одной изящные, сверкающие золотом блестки.
