В очередной раз Дауд наглядно продемонстрировал свою высокую боевую выучку, за шесть секунд расправившись с тремя противниками. Впрочем, он привык к этому – так было всегда. Но то, что произошло далее, случилось с ним впервые.

Бах-бах-бах! – басовито пролаял АКМ сержанта – калибр 7,62 звучит посерьезней. Азата словно молотом ударило по левому локтю, рука отнялась, как будто ее отрубили острой хевсурской саблей.

«Был все-таки у него патрон в патроннике», – мелькнула быстрая мысль. Левая рука повисла, как парализованная. Сержант, потеряв остатки сил, опрокинулся на спину, не сводя глаз с «ученого», который на самом деле оказался опасным преступником. О возможности такого перевоплощения их всегда предупреждали офицеры на занятиях по боевой подготовке, но вероятность этого представлялась настолько малой, что ее не принимали в расчет. А оказалось, зря…

Азат одной рукой, словно большой пистолет, поднял АКС-74У и несколько раз выстрелил. Мимо! Пули с визгом срикошетировали от камней и ушли в разъяснившееся небо. Он подошел вплотную и, сжав зубы, стал целиться. В последний миг пограничник закрыл глаза, на щеку выкатилась слеза. Неприспособленный к такому хвату, автомат прыгал в руке, но с третьего выстрела Азат все-таки попал сержанту в лоб…

И тут же сам упал на колени: из него как будто вынули все кости, и мягкое тело не могло держаться вертикально… Силы уходили с каждой секундой. «Кровопотеря!» – понял он. Действительно, из перебитой руки хлестала кровь. В глазах темнело, кружилась голова, накатывала дурнота – признак скорого беспамятства. Не на сознании, а на рефлексах он выдернул нож, отхватил от своей «плащ-палатки» свисающую веревку, действуя правой и помогая зубами, перетянул предплечье. Снег вокруг был забрызган кровью, в изломанных позах лежали трупы, валялось никому не нужное оружие. Стояла мертвая тишина. Только сверху еще доносилось запоздалое эхо недавней перестрелки.

Ничего, ничего, не впервой… Он бывал во всяких переделках и всегда выходил победителем… Надо просто быстро унести ноги, отлежаться где-нибудь, прийти в себя, восстановиться… Он заставил себя встать и пошел, шатаясь и не разбирая дороги. Хорошо, что склон стал пологим, без трещин и ущелий. Левая рука болталась и хлопала по туловищу, мешая идти. Так не годится… Он оперся на валун, снова извлек нож. Разрезал рукав, осмотрел рану – кровавые лохмотья, торчащая кость, рука висела на остатках ткани и сухожилий. Несколькими движениями ножа он перерезал их, и рука упала на снег. И тут же в голову ударила боль – будто он отрезал себе здоровую руку, которая до сих пор ничем не беспокоила.

Ничего, боль он терпеть умеет, он сильней боли… Надо быстрей уходить – пропавший со связи наряд вот-вот начнут искать… Он пошел дальше. Чтобы прибавились силы, сунул в рот шоколадку, хотел сорвать зубами обертку, но почему-то не получилось, так и стал жевать через фольгу. Силы вроде действительно прибавились, он шел твердым, уверенным шагом, и даже увидел впереди линию окончания снегов, за которой начиналась теплая летняя зелень, где не будет такого жестокого мороза, такой изнуряющей усталости, такой лютой боли… Там его ждут друзья, врачи, обезболивающие лекарства и покой… Вон они, идут навстречу с радостными улыбками…

Действительно, снега заканчивались, но это было единственное, что совпадало с реальностью. На самом деле никакие друзья его не встречали, Дауда носило из стороны в сторону, ноги заплетались, и он еле-еле переставлял их, медленно, но все же продвигаясь вперед и оставляя за собой кровавый след… Потом он упал, но продолжал ползти, надеясь, что вот-вот увидит лица друзей. Но сквозь пелену забытья выплыла звериная морда с оскаленной пастью и хищными желтыми глазами. «Галлюцинация», – мелькнула его последняя в жизни мысль…

Но как раз это не было галлюцинацией. Ирбис долго выслеживал свою беспокойную добычу. Она то пропадала неизвестно куда, то будоражила вечное спокойствие гор взрывами и выстрелами, но, наконец, терпение преследователя было вознаграждено. Вот она – раненая, обессиленная, безопасная…

Но Дауд был уже не раненым. Он был мертвым! Таким же мертвым, как три пограничника, лежащие тремястами метрами выше. Таким же бездыханным, как отрезанная рука в ста метрах.

Длинный хвост зло ударил по пятнистым бокам, снежный барс развернулся и побежал вверх, в места своего постоянного обитания. Ирбис не питается падалью.

А стервятники как раз питаются. Почувствовав мертвечину, несколько парящих в вышине орлов начали сужать круги и опускались все ниже и ниже. Один, наиболее расчетливый, а может, более смелый или наглый (в человеческом обществе эти качества часто совпадают или являются взаимозаменяемыми), спикировал, схватил отрезанную руку и, тяжело взмахивая крыльями, понес добычу в свое гнездо. Остальные приземлились рядом с трупами и принялись примеряться, как лучше их расклевывать. Но тут раздался гул вертолетного двигателя, и стервятники всполошенно разлетелись в разные стороны.

Пограничный вертолет приземлился чуть выше места перестрелки. Тревожная группа с собакой на поводке бросилась к убитым. Старший немедленно передал информацию о ЧП на заставу. Через несколько минут в пограничном районе была объявлена тревога.

– В трех метрах справа от кровяного пятна обнаружены гильзы автоматные, калибра пять сорок пять, в количестве двенадцати штук…

– Вот еще две, товарищ майор, под снегом были, – сказал один из рыщущих вокруг солдатиков и показал пальцем – где именно.

– В количестве четырнадцати штук, – повторил Алиев в крохотный цифровой диктофон.

Ему нравилось работать с военными – всегда под рукой есть люди, техника, транспорт, словом – все, что нужно. Вот и сейчас – место происшествия оцеплено, мышь не проскользнет… Правда, на такой высоте даже мыши не водятся, не то что любопытная публика. И понятых тут днем с огнем не найдешь, а у него вот, пожалуйста, два солдатика стоят, чуть ли не по стойке «смирно». Выполняют инструктаж: поедают его глазами, чтобы потом, в суде, если возникнут сомнения, подтвердить все, что происходило на осмотре. Хотя до суда в данном случае не дойдет…

– В пяти метрах впереди, в положении на спине, лежит человек в военной форме с погонами сержанта, в середине лба круглое отверстие с потеками крови в правую сторону…

– Гры-гры-ы, – солдатик-понятой отбежал в сторону, его стошнило.

Молодой еще, непривычный… Следователь вспомнил свой первый выезд: подорвавшийся на фугасе, сгоревший «УАЗ», обгорелые куски двух трупов среди разбросанных взрывом спелых груш, которые командированные милиционеры везли своим сослуживцам… Тогда он тоже с трудом сдерживался и еле-еле дописал протокол. А бойцы охраны выбрали груши почище и с аппетитом ели. Потом он тоже привык…

– Извините, товарищ майор, – солдатик вернулся, вытирая рот рукавом бушлата.

Бушлаты на вате или на синтепоне, в них тепло, а он в форменном плаще, не догадался одеться основательней – лето ведь! А тут кругом снег и продувает насквозь… Но надо держаться, делать вид, что ему все нипочем, как подобает руководителю следственно-оперативной группы УФСБ, старшему на месте осмотра! Ему подчинен взрывотехник, который уже отработал свое: обследовал трупы на предмет обнаружения взрывных устройств, получил отрицательный результат и с облегчением курит в стороне. Подчинен эксперт-криминалист, фотографирующий убитых пограничников, оружие, следы, пятна крови и обстановку вокруг, подчинен оперуполномоченный Соколов, отправившийся к трупу преступника в поисках информации для розыска, подчинен судмедэксперт, наговаривающий в подставленный диктофон свою часть протокола, от которой понятой кривится и сдерживает рвотный рефлекс:

– Три пулевых ранения в правой части груди, два слепых и одно сквозное…

Десяток солдат и два офицера следователю не подчинены, но приданы для обеспечения, а следовательно, тоже должны выполнять его распоряжения. Майор поежился. И подчиненные, и приданные – все в теплых бушлатах, ему тоже предлагали, а он сдуру отказался…