– Верно заметили. – Старик погладил бороду. – Прапрадед мой из-за гонений на веру бежал в Польшу… Там работал на пана, взял его фамилию. Только потом его все равно схватили и выдворили в Сибирь.

Он помолчал.

– Ну, а к нам за какой надобностью?

– Переночевать пустите? Нас восемь человек, в машине не поместимся…

Силантий снова построжал лицом.

– Извиняйте, у нас с этим строго… Мы чужих не пускаем…

– Не волнуйтесь, мы заплатим, – вмешался Карим.

Старик презрительно улыбнулся.

– Зачем нам деньги? Какая польза от них? Ни есть нельзя, ни носить, ни медведя отпугивать…

– Мы не доставим вам беспокойства, – как можно мягче сказал Иван Степанович. – У нас больной, может, у вас фельдшер есть…

Старик выставил вперед сухую морщинистую ладошку.

– Извиняй, Иван. Ты мне приглянулся, был бы один, может, и пустил бы. Но мы чужих не привечаем!

В это время стоящий сзади мужчина лет сорока с «трехлинейкой» за спиной, наклонившись, что-то зашептал Силантию на ухо. Карим и Рустам синхронно шагнули назад и расстегнули куртки. Но это не было сговором. Силантий вздохнул, почесал затылок, не глядя, протянул руку назад. Мужчина что-то вложил в нее, и Силантий показал руку гостям. На ладошке лежал винтовочный патрон.

– Таких зарядов дадите?

– Конечно, дадим, – облегченно сказал Карим. – Сколько надо?

– Не меньше десятка! – сказал Силантий настолько неуверенно, будто просил невозможное.

Рустам молча вынул из кармана запасной магазин, выщелкал патроны и высыпал в подставленные мужчиной ладони.

– И канистру горючего! – добавил Силантий.

– Без вопросов, – кивнул Карим. – Баньку истопите?

– Ладно, ночуйте, – нехотя сказал Силантий, оставив вопрос без ответа. – Только к нашим не приставать, по селу не блудить, водку не пить… Посуду с собой возьмите, у нас у каждого своя и ложка, и плошка… Как солнце зайдет, ложитесь и спите себе с Богом, а поутру уйдете. Вот, мой сын вас проводит…

Он повернулся к мужчине с «трехлинейкой»:

– Василий, отведи их в дом усопшей Пелагеи.

И, развернувшись, пошел восвояси. Остальные обитатели, оживленно судача, быстро разошлись по домам. Когда вездеход подъехал поближе и его пассажиры, собрав вещи, двинулись за Василием, поселок был пуст и казался вымершим, хотя из маленьких окошек за ними с любопытством наблюдали десятки пар глаз. Во дворах копошились куры, с лаем рвались с цепей большие лохматые псы. На пустыре возле хлева стояли трактор и семитонная прицеп-цистерна, выкрашенная почти облупившейся зеленой краской. «Такие были у нас в рабочем поселке», – отметил про себя Мончегоров.

Пустой дом находился в самом конце поселения, смотря восточным окном на приблизившуюся вплотную тайгу. Из соседней избушки вышла на крыльцо женщина в длинном черном платье, но, увидев незнакомцев, торопливо забежала обратно.

– Вот, ночуйте! – Василий широким жестом распахнул скрипучую дверь. Запора на ней не было.

В единственной комнате хотя царил нежилой дух, но, как ни странно, было убрано. Вдоль стен стояли две деревянные кровати. В углу находилась божница, на икону накинуто небольшое полотенце с вышивкой. В другом углу располагалась печь. У окна – кухонный стол, две табуретки, над столом висел шкафчик для посуды.

Карим занял одну кровать, Рустам – другую. «Шайке» пришлось разложить спальники на полу, впритык один к другому. Водитель постоял у двери, махнул рукой и ушел спать в вездеход. Мончегорову досталось место у двери. Он заметил, что челюсть у Тайги распухла еще больше, и напомнил Василию, что им нужен фельдшер. Тот издал неопределенный звук и ушел. Но через некоторое время вернулся с немолодой женщиной довольно крупного сложения в длинной черной юбке, белой кофте и белом платке.

– Вот, Ефросинья, она у нас лучше фельдшера лечит…

Целительница внимательно осмотрела всех маленькими цепкими глазами, подошла к Тайге, бесцеремонно взяла его за подбородок, осмотрела заметную припухлость под левым ухом, осторожно пощупала…

– Это он тебя так угостил? – Женщина кивнула на Рустама, чем вызвала всеобщее удивление. Откуда она может знать такие подробности?

– Нет, я сам упал, – с трудом ответил Тайга – рот у него уже еле-еле открывался.

– Хорошо только сустав выбил, а не сломал! – сказала Ефросинья. – Ну-ка, потерпи!

Она сделала резкое движение, раздался щелчок, Тайга коротко вскрикнул.

– Всё, всё, поставила на место, – успокаивающим тоном произнесла целительница. – Сейчас Василий мазь принесет, чтобы опухлость сошла…

Она направилась было к двери, но остановилась и напоследок осмотрела всех гостей. Ничего не сказала, только покачала осуждающе головой. Да губы поджала так, что они превратились в куриную гузку. Потом вышла, Василий последовал за ней.

– Чего она на нас так пялилась? – спросил Муха. – Глаз у нее, как у ведьмы!

– Заткнись, – оборвал его Тайга. – Баба мне реально помогла!

Через некоторое время Василий принес баночку с черной, резко пахнущей мазью, отдал Тайге, а неловко скорчившегося на полу, у двери, Мончегорова поманил пальцем.

– Пошли со мной, отец зовет. Только посуду свою возьми.

Иван Степанович понял, что это приглашение на ужин.

Силантий Бельский жил на середине короткой улицы в бревенчатом доме, тоже с одной комнатой, но более просторной. Он сидел за столом, покрытым расшитой узорами небольшой скатертью, а может быть, полотенцем. Перед ним стояли самовар, чугунок с картошкой в мундире, глиняная тарелка с солеными огурцами и сковорода с жареными грибами.

– Угощайтесь, Иван, – добродушно произнес хозяин. – Василий сказал, что у Пелагеи вам места не нашлось. А я вижу, вы человек образованный, у нас такие редко бывают. Последний раз приезжали, когда атом взорвался… Тут не так далеко, верст сто или двести – мы и огонь адский видели, и гул подземный слыхали… Вот они понаехали, все приборами что-то мерили, а те, что в белых халатах, мне палец прокололи… Я тогда молодой был, вырвался, в окошко выпрыгнул и в тайгу убежал…

Иван Степанович не успел проголодаться, но с удовольствием отведал грибов и соленых огурчиков, накладывая их своей ложкой в свою алюминиевую миску.

– Как же вы тут живете? – спросил он, когда Силантий замолчал. – На сотни километров вокруг ни людей, ни жилья…

– А зачем оно нам? – Старик пожал плечами. – У нас все есть. И дичь, и рыба в озере совсем близко. И пилорама, чтобы бревна распускать. А работы много – скучать некогда.

– А как же дети? Им же учиться надо!

– Мы их и учим. Азбука есть, псалтырь и часослов тоже имеются. А если кто захочет – тот в Большой Мир уйдет, мы никого не держим…

– Как же он уйдет? – удивился Мончегоров. – Пешком, через тайгу?

Силантий кивнул.

– Можно пешком, за два дня к Листвянке выйдешь, а там на лодке… Да к нам, бывает, и вертолет прилетает, продукты привозят, гвозди, инструменты, горючее…

– А кто все это привозит?

– Разные люди, – уклончиво сказал старик. – И наши братья по вере, которые в Большой Мир ушли. И доброжелатели…

И неожиданно спросил:

– А вы на Атомное озеро идете?

– Почему так решили? – Иван Степанович даже опешил.

– Ефросинья сказала, – пояснил старик. – Она все чувствует. И про вас все рассказала.

– И что же она рассказала?

– Что драка у вас была, один другому челюсть своротил… Что крови на твоих друзьях много…

– Они мне не друзья, просто судьба свела, – открестился Мончегоров и тут же устыдился, хотя сказал чистую правду. – У них трудные судьбы, за свои грехи уже ответили…

Силантий прищурился:

– Где же они ответили, любопытно мне?

– В тюрьме отсидели. И тот, кому челюсть выбили, и другие…

– Это не ответ! – Старик сурово сжал губы и нахмурился. – Отвечать они потом будут, когда станут гореть в геенне огненной! За душегубство нет прощения! Особенно этот, чернявый, кровью замазан, да и дружок его – тоже…

– Карим с Рустамом? – изумился Иван Степанович.