И поскольку дочь молчала, она продолжала увереннее:
— И ничего он на тебя не пялится, вон в коридоре едва взглянул. Так что зря ты думаешь, что против твоих прелестей никто устоять не может. Если мужчина на красивую женщину раз-другой посмотрит, это еще ни о чем не говорит. На то и глаза им даны, чтобы смотреть. А ты как в детском садике: ах, он на меня посмотрел!
— А чего же он тогда сюда таскается? — голос Татьяны утратил прежнюю уверенность.
— По делу, — коротко повторила мать.
— Дело-то давно закрыто! Что ему, больше всех надо?
— Просто любит человек свою работу, старается. Так что твоя красота тут совершенно ни при чем, — безжалостно добавила Надежда Петровна и удалилась на кухню, оставив за собой последнее слово.
Разумеется, она прекрасно заметила, как симпатичный милиционер посматривает на ее дочку. Но характер у Татьяны после развода здорово испортился. Так тоже нельзя — обожглась на одном, теперь всех мужчин презирает. Но с ней не поспоришь…
Татьяна же, оставшись одна, рассеянно походила по комнате, потом уселась на диван и стала внимательно рассматривать себя в мамином круглом зеркале.
Красивое серьезное лицо, никакого легкомыслия. Мать говорит, что она слишком высокомерна и даже надменна. Этот, из милиции, тоже считает ее гордячкой, как это он кричал тогда в квартире тети Нели: «На людей нужно смотреть, а не поверх них…» Ясно, хотел сказать, что она слишком задирает нос, но постеснялся. А вот она, вместо того чтобы извиниться перед ним за тот ужасный случай с баллончиком, еще больше разозлилась. Но как объяснить ему, что она ужасно боится, когда несет в сумочке казенные деньги, что нападут, ограбят, а ведь ей никто не поможет. У нее никого нет, кроме Наташки и матери-пенсионерки. Она нарочно напускает туману, нарочно взяла у матери ключи от квартиры тети Нели, а сама приходила туда, поливала цветы, пила кофе, смотрела старенький телевизор, притворяясь перед матерью, что у нее есть личная жизнь.
Татьяна вздохнула. Вряд ли мать поверила, да все равно, теперь ключи забрали в милиции, так что весь ее камуфляж кончился. Она еще раз заглянула в зеркало. С чего это им вздумалось говорить, что она надменна? Вовсе нет. Тут она сообразила, что женщина в зеркале видит себя совершенно не такой, какой видят ее другие, и расстроилась, найдя две морщинки возле рта. Может, права мать и надо больше улыбаться, тогда морщинки исчезнут?
Она улыбнулась самой себе в зеркале. Улыбка получилась грустная, только губами, а в глазах все равно одни заботы. Нужно вспомнить что-то смешное, но ничего подходящего не лезло в голову. В последнее время с ней не происходило ничего забавного, кроме разве что той ночи в квартире Анны Давыдовны. Сергей сдержал свое слово и так и не выпустил ее из квартиры до утра. Она ужасно злилась, но сделать ничего не могла, боялась, что у него лопнет терпение, он припомнит ей тот злосчастный баллончик и действительно применит санкции. И всю ночь они боролись со сном и вздрагивали от движения друг друга. Она сидела в кресле, несмотря на то, что Сергей благородно предложил ей расположиться на диване. Она отказалась и потом жалела, потому что от долгого сидения ломило шею и поясницу. Так они жмурились друг на друга, как два кота у соседки на даче.
Соседка привезла своего рыжего персидского, и, кроме того, родственники подкинули ей на лето еще обычного полосатого. Коты приветствовали друг друга жуткими воплями, но поскольку деваться им все равно некуда, то они стали доказывать друг другу, кто тут хозяин. Персидский был толстый и скандальный, серый полосатик — гораздо моложе и подвижнее, но зато характер у него получше. Коты преследовали друг друга по всему участку, ни на минуту не упуская из виду. Наконец, они утомились и так и заснули на чердаке, после долгой игры в гляделки.
«Совсем как мы с Сережей той ночью!» — подумала Татьяна и наконец-то улыбнулась.
Сергей заметил у парадной знакомую фигуру и забежал вперед:
— С Новым годом, теть Надя!
— С чего это ты так рано праздновать начал? — удивилась Надежда. — Еще две недели до праздников…
— А у меня полный облом! Выяснилось, что Соркина тех четырех убить никак не могла, свидетель есть, что в двух случаях она дома находилась, болела.
— Да ты ведь и раньше это знал! — пожала плечами Надежда.
— Угу, а теперь документально подтвердилось. Пошел я по начальству, такого наслушался! Что я совсем рехнулся — статистику в конце года портить… Закрыто дело — и слава богу! А я тут бегаю, воду мутю… или мучу.
— И что теперь?
— Что делать? — вздохнул Сергей. — Найти время — опять по родственникам да знакомым убитых пройтись. Авось что выяснится… Только Мадам Джакузи с уверенностью можно исключить.
После ухода Сергея Надежда надолго задумалась. Значит, осталось четыре женщины. Четыре женщины одного возраста и разного общественного положения. Где искать связь между ними? И есть ли она вообще?
Но рассиживаться некогда, пора собираться в больницу. Матери стало значительно лучше, обещали уже на той неделе выписать, так что Новый год мать встретит дома.
Надежда собрала вещи, чистое белье, завернула в фольгу половину вареной курицы, в последний момент вспомнила, что у матери кончилась заварка, а она не может жить без крепкого чая. Больничную же бурую жидкость, что наливают в граненые стаканы, чаем считать никак нельзя. Надежда достала из шкафчика мамино любимое печенье «Бартонс» и выскочила из дома, напоминая себе, что нужно еще купить по дороге пачку чая и яблок.
Теперь к матери пускали только в приемные часы. В специальном пропуске Надежде лечащий врач вчера отказал, посчитав, что состояние матери удовлетворительное.
Надежда торопливо шла по коридору, стараясь не выпасть из огромных шлепанцев, потому что в спешке забыла свои тапочки, и бабушка в гардеробе, внимая ее отчаянной мольбе, дала ей что-то несуразное, сорок третьего размера. Поскольку все внимание Надежды сосредоточилось на тапках, она не заметила встречную крупную даму, та вышла из палаты, неся в вытянутых руках графин с несвежей водой. Надежда с размаху уткнулась в даму, та, хоть и была весьма внушительных размеров, покачнулась, вода из графина вылилась на обеих женщин.
— Вы что, с ума сошли! — закричала дама удивительно знакомым голосом. — На ногах не стоите! — и продолжила дальше в таком же духе.
Надежда пригляделась и в полумраке коридора с изумлением узнала свою близкую подругу Алку Тимофееву.
— Алка! — вклинилась Надежда в нескончаемый Алкин монолог. — Да это же я, ты что, меня не узнала?
— Ой, Надежда! — обрадовалась Алка. — А тут темно так, я думаю, идет какая-то тетка неуклюжая…
— Подумаешь, водой тебя облили, так сразу и скандалить! — упрекнула Надежда.
Алка вдруг захохотала:
— Хорошо, что не пять минут назад ты на меня налетела, когда я судно выносила!
— Да уж. А ты что тут делаешь?
— Приятельницу навещаю, ее позавчера положили.
— Так ты мать-то мою видела? Это же ее палата!
— Естественно!
— Ну, надо же, где встретились, в больнице, а до этого сколько месяцев не виделись?
При этом у Надежды мелькнула одна мысль, которая уже давно, но неосознанно шевелилась у нее в голове, но Алка втолкнула ее в палату, дверь хлопнула, а с кровати уже приподнималась мать и начала выговаривать Надежде что-то, как обычно строго. После этого минут сорок ушло на уход и на пререкания с матерью, как всякий выздоравливающий больной она ужасно капризничала. А потом принесли полдник, и Алка с Надеждой вышли в холл передохнуть и поболтать.
— Интересно… нужно же было здесь нам встретиться, а так ведь и времени нет даже позвонить, — завелась Алка.
— Не ворчи, — Надежда обняла подругу, — я так рада тебя видеть. И мама обрадовалась. Сейчас-то ей лучше, скоро на выписку.
— Да, надоело ей тут, в больнице, лежать — это какое здоровье нужно иметь, чтобы здесь лечиться! Видела ту бабищу у окна, ну, толстая такая, — Алка сама далеко не тростиночка, поэтому зорким глазом прежде всего отмечает у людей лишние килограммы, — так вот, она по ночам храпит. Другая, в том углу, радио включает на полную мощность, потому что плохо слышит.
