Это прекрасная смерть. И прекрасная жизнь. И какая нужна смелость, чтобы сказать, что песня так и осталась неспетой, даже после присвоения Нобелевской премии.

Я не могу рассказать, что я вижу… я не могу это описать. Любая попытка будет неудачной… но беспокоиться не стоит. Лучше потерпеть неудачу, чем вообще не пробовать описать великую красоту.

Но я не совсем Зорба. Я еще и осознаю мою любовь, даже в те минуты, когда мое тело ощущается как что-то, оставшееся далеко позади… как будто это чье-то еще тело. Я сижу рядом со своими развалинами. Это вовсе не одно и то же. Я осознаю. Я не мертвый. Я и не могу стать мертвым, это просто невозможно.

Все остается, переходя из формы в форму из одной формы в более высокую.

Как только вы начинаете спускаться вниз, вы в аду. Это уже нехорошо, это уже опасно. Найти самое подходящее слово для «очень глубоко» очень трудно… да и как это возможно? Так много слов почти подходят, но ни одно не может выразить. Это просто невозможно выразить словами. Самое большее этим можно поделиться. Но оно так прекрасно, так прекрасно. Поднимайтесь каждый день все выше. В такие минуты даже небо становится новым.

Звезды рождаются заново, потому что сами мои глаза уже новые.

Химические препараты могут вас вымыть. Всем это нужно… христиане, индусы, буддисты должны вымыться, побыть под этим душем, так, чтобы они опять стали новыми, стали как маленькие дети… свежие, невинные, доступные, любознательные, полные благоговения.

Это наверно трудно — слушать такого человека, как я, два раза каждый день. Это дает мне шанс поделиться моим пониманием. Но я не могу поделиться этим при помощи слов. Мои слезы об этом говорят. Я не могу этого высказать.

Проповедь так называется не потому, что это было произнесено с горы, а потому, что это было произнесено с великой высоты; с этой самой высоты. Только с этой высоты можно говорить об истине и красоте. Это и есть красота. Это и есть тот самый момент, тот самый момент, когда создаются великие ценности. Вы уже так близки к этому моменту… но так еще далеки. Это там, внутри вас; стоит только нырнуть в самого себя и вы достигнете… но я совершенно не хочу каким-либо образом вмешиваться в вашу жизнь…

За пятнадцать минут я вполне могу произнести нагорную проповедь, это как раз тот самый момент. О чем еще я должен сказать? Я не вас спрашиваю, я вопрошаю эту красоту, что вокруг меня…

Есть так много, о чем можно говорить, но все сводится к одному и тому же. Радость ли это, красота, тишина, все это означает одно и то же — безмолвие…

У меня есть только одно переживание, переживание такой всеобъемлющей тишины, что меня самого в этом уже нет… одно сплошное безмолвие… я хочу сказать бесконечное, без начала и конца, безграничное.

Слова… они во многом могут помочь, но не так уж и много. Если кто-то переступает черту, он расстается со словами.

Химические препараты — это побочный результат, к которому пришла алхимия. Алхимия же была просто попыткой скрыть правду о медитации от священников и попов. За ее фасадом была чистая религиозность. В этом Ноевом ковчеге сама суть Истины, Красоты, Сознания… а Красота — это последняя, наивысшая молитва.

Если еще есть время, я могу спеть еще одну песню. Моя песня не будет длинной, просто песня птицы, может быть, даже короче, но какую птицу это волнует, когда она начинает петь? Это могут быть лишь цвета, но цвета радуги.

Мои пальцы? Не беспокойтесь, Просто старая привычка. Я пытаюсь использовать свои пальцы, свои ладони, когда говорю. Привычка возникла оттого, что словами это не выразить. Простой жест, даже просто палец может выразить больше. Руки так много выражают.

С помощью этого я хочу вспомнить человечество. Это так трудно вернуться вниз с высот, вернуться опять в тело… так что требуется некоторое время. Пожалуйста, простите меня.

Итак, вот что яимею в виду, когда говорю о нестрадании. Ум всегда страдает, всегда чувствует себя обманутым, да иначе и быть не может. Ум постоянно пытается ограничивать, останавливать, потому что тогда ограниченное будет возможно контролировать. Чтобы узнать о существовании жизни, нужно тотально отдаться всему. Это сам дух жития… вовсе не великий, вовсе не святой, вовсе не нечто «другое», связывающее между собой «другое».

Я проповедовал революцию, а не эволюцию… поэтому хотя бы раз станьте бесстрашными и помните, что со мной нечего бояться. Мне нечего терять. Я все уже потерял. Мне больше нечего терять, потому что теперь у меня осталось только то, что уже не потерять… никогда.

В Упанишадах поется «Перенеси нас в бессмертие…» Кто же за вас может это сделать? Это бесполезно. Только вы сами можете идти. Никто не может вас взять с собой, только вы сами. Упанишады продолжаются дальше, но ведь это только красивые слова. А слова есть слова; какие бы красивые они ни были, они пусты, им никогда не вместить поэзии, им никогда не вместить сути.

Но как кто-то другой может унести вас от неправды? Вы же за нее держитесь. Никто другой не привязывает вас к ней, вы сами держитесь; это же ваша ненависть, ваш гнев, ваша ревность, ваше страдание. Кто, кроме вашего понимания, может вас этого избавить? Я подчеркиваю, только понимание дает выход. Нет заранее проложенной дороги для вас. Вы сами должны ее проложить. Вы должны ее проложить, причем проложить ее тем, что проживете ее. Другого способа нет.

Вы никогда не были в этом существовании раньше. Это редкость.

Гималаи покрыты снегами, чистой белизной, чистой невинностью, простотой. Вот что означает слово «снежно-белый»; это мой цвет. Оранжевый — цвет моих учеников, цвет восходящего солнца. А мой цвет белый, он может быть только белым, потому что белый включает в себя все остальные цвета. Это совокупность всего; это единое целое.

Вы должны меня слушаться абсолютно. Это одностороннее движение; я говорю, а вы слушаете… Я вам приказываю. Других способов не существует. Когда я работаю над вашей душой, не беспокойте меня.

Посмотрите: я бедный человек, беднейший, но все же богатейший бедный человек, если такое вообще возможно. У меня есть все, столько еще ни у кого на земле не было. Наполеон и Александр могли бы позавидовать… должны завидовать.

Поэтому слушайте и не пытайтесь что-то сказать мне, потому что все, что вы скажете, будет бессмысленным! Что касается меня, то я просто хочу быть самим собой. Однажды то, что я здесь говорю, в глубинке вашего Ноева ковчега, будет всенародно объявлено, только ждите.