– Мой возлюбленный король, – с придыханием шептала она, – что мне сказать вам? Как утешить?

Людовик нашел утешение, исходя слезами в материнских объятиях герцогини Тулузской.

К нему пришла и оставленная им мадам де Майи. Она наблюдала за Людовиком на некотором расстоянии, и он внезапно понял, что из всех сочувствовавших ему она не изображает чувства, а действительно разделяет их.

– Итак, – стыдливо сказал он, – ты вернулась.

– Да, Людовик, – ответила она. – Я всегда знала, что могу быть тебе полезной.

– Принимаю тебя, – сказал он.

Герцогине Тулузской не очень-то понравилось, что мадам де Майи вернулась, но она была достаточно мудра, чтобы этого не показывать.

– Мы обе будем стараться, чтобы вы вновь почувствовали себя счастливым, – сказала она.

– Я не могу больше находиться здесь… у ее смертного одра, – через силу сказал Людовик.

– Тогда мы уедем, немедленно, – поспешила герцогиня Тулузская и добавила: – Поедем в Сен-Леже, там ты сможешь успокоиться.

– Спасибо, – растроганно промолвил король.

В Сен-Леже Людовик продолжал печалиться.

Он часами раздумывал о своей короткой любви, об этой замечательной, яркой женщине. Он говорил себе, что с ней никто не сравнится. И хотя материнская забота герцогини Тулузской вместе с самоотверженной любовью мадам де Майи давали Людовику утешение, они не могли полностью избавить его от меланхолии.

Он с ужасом узнал, что, когда тело его возлюбленной вынесли из дворца, толпа людей на улице захватила и изуродовала его.

Народ не забыл о своих страданиях. Они не винили своего красивого короля, который в их глазах был святым и не мог сделать ничего плохого, в том, что им не хватало хлеба и нечем было кормить свои большие семьи. Народ верил в то, что сумасбродство любовниц – причина их страданий. Поэтому кто-то должен был ответить за это.

Горе Людовика перешло в спокойную меланхолию. Мадам де Майи могла бы его утешить, она хорошо знала как, но король отказывал себе в этом.

Он решил, что с этого дня будет вести праведную жизнь. Смерть мадам де Винтимиль открыла ему глаза. Она всегда влияла на его поступки при жизни. Это продолжалось и после ее смерти.

– Я рад, моя дорогая, – сказал он мадам де Майи, – дружбе с тобой, но наши отношения останутся дружескими. С сегодняшнего дня я откажусь от всех плотских удовольствий в надежде, что так смогу искупить ее грехи… да и свои.

Так прошло несколько недель в Сен-Леже.

По мнению герцога де Ришелье; если король раскаивается, то придворные ведут скучную, серую жизнь. Кроме того, такие честолюбивые люди, как герцог, в свободное от распутства время мечтали о том, как бы помочь своей протеже очаровать короля, добиться его расположения, а затем через нее влиять на дела государства.

Людовик не мог долго воздерживаться. Если король верил в это, значит, он просто не знал самого себя. Но чтобы повзрослеть, Людовику требовалось много времени. Его естественная невинность имела такие глубокие корни, что разрушить ее могла только очень долгая порочная жизнь.

Людовик обратил внимание на дочерей маркиза де Неля. Их было пятеро, а семья этого старинного дворянского рода обнищала. Казалось странным, что чувственное обаяние этих женщин привлекало короля. Ни мадам де Майи, ни мадам де Винтимиль не были красавицами; однако вот уже несколько лет первая неизменно является любовницей короля, лишь ненадолго уступив место своей сестре, которая и вовсе считалась дурнушкой.

«В дочерях маркиза есть что-то, что видит лишь Людовик», – решил Ришелье. Он перебрал в уме остальных сестер. Из трех одна, Диана Аделаида, была настоящей уродиной, с которой не сравнить мадам де Винтимиль, но Диане Аделаиде не хватало той невероятной живости, что была у мадам де Винтимиль. Диана Аделаида была самой младшей сестрой. У другой сестры, мадам де Флавако, красоты было чуть-чуть больше, но море обаяния. Внимание герцога де Ришелье остановилось на недавно овдовевшей мадам де ла Турнель, так как та была настоящей красавицей – единственной безупречно красивой женщиной среди всех сестер Нель. У нее был восхитительно чистый цвет лица, большие темно-голубые глаза, совершенные черты. И помимо этого грацией и элегантностью она затмевала даже самых привлекательных придворных дам.

Ришелье рассмотрел кандидатуру мадам де ла Турнель. Она приходилась ему кузиной, и он знал, что у нее есть любовник, герцог де Огилон. Эти двое безумно любили друг друга. Герцог настолько любил мадам де ла Турнель, что собирался на ней жениться.

Ришелье думал, что Мари-Анн де ла Турнель честолюбивая и хитрая женщина. В данный момент любовь к красивому, но слабому герцогу де Огилону затмила ее рассудок, но Ришелье был уверен, что если она получит расположение короля, то тот с удовольствием отвернется от праведной жизни и при дворе снова станет весело.

Почему бы ему не заинтересоваться молодой вдовой? Она красива, и у нее в достатке того, что притягивает короля в сестрах Нель.

Прогуливаясь вместе с королем в Сен-Леже, Ришелье завел разговор о Мари-Анн.

– Мой племянник причиняет мне массу беспокойства, ваше величество, – сказал он. – Он надеется взять в жены мадам де ла Турнель.

– Вы не одобряете его выбор? – спросил Людовик.

Ришелье на мгновение задумался.

– Выбор достаточно хорош.

В глазах короля появились слезы.

– А она, случайно, не родственница?..

– Да, она сестра нашей бедной мадам де Винтимиль. Я удивлен, почему мадам де Винтимиль не представила вам свою сестру. Но возможно, у нее были на то свои причины. Мадам де Винтимиль славилась своим острым умом.

– Так какие у нее могли быть причины?

– Ах, ваше величество, один лишь взгляд на это нежное создание даст вам ответ. Королевский двор давно уже не видел такой прекрасной дамы, как мадам де ла Турнель.

– Мадам де Винтимиль прекрасно понимала, что нет причин не представить мне ее сестру, – холодно сказал Людовик.

– Причин действительно нет. Но влюбленные ревнуют, даже когда для ревности нет причин. Вы со мной согласны? А мадам де ла Турнель… весьма очаровательна.

– Почему вы против ее брака с герцогом де Огилоном?

– Мальчик приходится мне племянником, и такой повеса, как я, вряд ли устоит перед соблазном совратить жену собственного племянника!

– Я удивлен, – сказал Людовик, – что это является препятствием для вас.

– У каждого есть предел дозволенного, ваше величество. Но эта дама… ах, она очаровательна.

Людовик раздумывал. Он уже довольно долго воздерживался и стал придумывать образ той, которая могла бы восполнить его потерю. У нее должна быть привязанность мадам де Майи, энергия мадам де Винтимиль… А если вдобавок будет еще и красота, то это станет огромной удачей для Людовика. Но где же ему искать свой идеал?

Ришелье отправился к мадам де ла Турнель. Та повела себя осторожно, подозревая, что герцог собрался расстроить ее роман со своим племянником.

– Приветствую самую прелестную даму при дворе, – воскликнул Ришелье.

Мари-Анн де ла Турнель сдержанно кивнула в ответ на комплимент.

– Ах, мой племянник – самый счастливый человек во Франции. Я понимаю его привязанность, но, откровенно говоря, мадам, если вы простите мою дерзость, ваш выбор мне кажется немного странным.

– Мне будет сложно простить вашу дерзость, – холодно сказала она.

– Тем не менее, вам придется. Огилон – хороший парень, простак в глубине души… Но следовало бы ожидать, что такая изящная и красивая женщина, как вы, могла бы выбрать кого-то другого.

Мари-Анн насторожилась. Она наблюдала, как ее сестры одна за другой становились в Версале любовницами короля. Она считала Луиз-Жюли дурой, но восхищалась Паулиной Фелицией. Если бы Мари-Анн оказалась на их месте, она скорей последовала примеру последней, чем Луиз-Жюли.

– Мои сестры надеялись на многое, – сказала она, – и что они получили? Я не единственная, кто сочувствует мадам де Майи, а мадам де Винтимиль уже не посочувствуешь и не позавидуешь.