Изящный павильон в итальянском стиле уютно укрылся в тени столетних деревьев, а построили его для прелестной Марии-Фелиции Орсини, жены последнего герцога де Монморанси, в которую он влюбился с первого взгляда. Рядом с домиком протекал небольшой ручей, образуя сначала небольшой водоем, а потом торопясь дальше, чтобы влиться в озеро. Воинственный герцог часто отсутствовал, и его прелестная супруга любила сидеть у ручья и удить рыбу.

Именем Сильвии ее наградил поэт Теофиль де Вио, один из проклятых поэтов, преследуемый за свои безбожные стихи. Когда его искали, грозя сжечь на костре, герцогиня поселила его в этом маленьком домике. И, конечно же, Вио влюбился в свою покровительницу и посвятил ей немало чудесных стихов.

Место и впрямь было прелестное, и Изабель, даже когда приезжала в Шантийи во время ведущихся в усадьбе работ, непременно прибегала сюда, садилась на берегу ручья и погружалась в мечты, жуя травинку. Иногда она брала с собой свою подругу Мари, которая так же, как она, любила природу, но чаще мечтала здесь одна. Когда она однажды привела сюда с собой Франсуа, он долго рядом с ней не остался. Его лукавые замечания и насмешки очень скоро рассердили сестру, и она прогнала его и швыряла вслед камешки, крича, чтобы никогда больше ноги его здесь не было! Отныне свое очарованное царство она решила хранить для одной себя.

Пришла осень, работников в саду стало меньше, и они стали не так заметны. Зато добрые знакомые дам из особняка Конде узнали дорогу в Шантийи и стали туда ездить. Столпы «Голубой комнаты», поэты, во главе с Вуатюром, отдали своих муз в услужение госпоже принцессе и ее маленькому двору. Но Изабель по-прежнему обычно уединялась в «домике Сильвии». Герой, одержавший победу при Рокруа, еще не возвратился, и поэтому развлечения и все, что им сопутствовало, мало интересовали Изабель. К тому же супруга героя, благополучно разрешившись двадцать девятого июля от бремени, подарила победителю сына и с этого дня появлялась в Шантийи, не дожидаясь приглашения, считая, что отныне заняла прочное место в семействе Конде, которое должно восхищаться отпрыском героя.

Клер-Клеманс подросла, но стало очевидным, что она так и останется женщиной небольшого роста. У нее были красивые волосы, лицо хоть и с правильными чертами, но несколько тяжеловатое, красивые карие удлиненные глаза, но кожу ей слегка испортила оспа, зато у нее были тонкие руки. К сожалению, в Клер-Клеманс не было изюминки, обаяния, она была из тех, кого не замечают в толпе, но среди поэтов находились те, что славили «ее красоту», и она прониклась приятной уверенностью, что герцогиня Энгиенская, мать будущего принца де Конде – лицо значительное, о чем никто не должен был забывать.

Свекровь, хоть и признавала охотно, что жизнь у бедняжки нелегкая, выносила невестку с трудом, Анна-Женевьева просто не выносила ее, а Изабель – чем реже видела, тем лучше себя чувствовала.

Она с трудом удержалась от недовольной гримаски, когда в предвечернее время ласкового осеннего дня, уединившись возле любимого ручья с книжкой в руках, вдруг увидела возле себя Клер-Клеманс и лакея, который держал над ней зонтик от солнца.

– Что вы здесь делаете? – осведомилась Клер-Клеманс, явно недовольная тем, что встретила тут Изабель.

– Мне казалось, это ясно без слов. Я читаю.

– Обращаясь ко мне, нужно прибавлять «госпожа герцогиня».

«Похоже, что эта малявка принимает себя всерьез, – подумала про себя Изабель, которая вплоть до этой минуты была склонна скорее жалеть Клер-Клеманс. – Придется все расставить по местам!»

– Вот как? – проговорила она, шаря рукой по карманам, и, найдя там яблоко, с хрустом откусила кусочек. – А ко мне по-дружески обращаются «мадемуа-зель». Могу я узнать, что вам пожелалось… госпожа герцогиня?

– Отдохнуть здесь!

– Милости просим! Места здесь предостаточно.

Изабель вновь принялась за книгу.

– Вы меня не поняли. Я желаю быть здесь одна. Этот хорошенький домик мне нравится, и я хочу, чтобы он был моим.

Тон молодой женщины становился все более высокомерным, Изабель сдвинула брови, но больше ничем не выразила своих чувств.

– На каком основании?

– На том основании, что он принадлежит мне по праву. Это у вас нет никаких оснований. В один прекрасный день я стану принцессой де Конде, а эта усадьба и была возвращена принцессе Конде.

– Вот тут вы ошибаетесь. Королева вернула эту усадьбу Шарлотте де Монморанси. А я одна из Монморанси. Мой брат Франсуа, вполне возможно, будет последним герцогом с этой фамилией. Госпожа принцесса очень его любит, и почему бы ей не передать Шантийи ему?

– Потому что ее сын и мой любимый супруг покрыл себя неувядающей славой, перед которой все склоняют головы и все ей рукоплещут.

– И я тоже, однако это не означает, что права на все вокруг уже принадлежат ему, а тем более вам. Так что пока вы будете их дожидаться, попросите вашего слугу принести из дома табурет или садитесь прямо на траву, как я. Только, прошу вас, не мешайте мне читать.

– Какая наглость! Я надеялась на несколько минут одиночества, но раз вы продолжаете упрямиться, я возвращаюсь в замок. Но это… Это неслыханно! Чтобы дочь казненного смела возражать…

Клер-Клеманс не докончила своей фразы. Бледная, как смерть, Изабель поднялась на ноги и двинулась на нее.

– Кому я сочувствовала?! Племянница палача смеет мне еще и дерзить! Ну, уж этого я не потерплю! Вы, вы не просто никто! Вы – воплощение глупости и тщеславия! Я уступаю вам место! Посидите здесь в одиночестве и вспомните, кого еще обезглавил ваш дядя! Среди них будет и хозяин Шантийи тоже! И считайте, что вам очень повезло, что вы не получили от меня пощечину… госпожа герцогиня!

Изабель подхватила обеими руками юбки и бегом побежала к замку. О книге она позабыла. Она бежала бегом всю дорогу, гонимая гневом, который продолжал в ней клокотать.

До въездного моста она добежала, уже едва дыша, и, почувствовав резкое колотье в боку, вынуждена была опереться о парапет, чтобы немного прийти в себя. Огляделась, никого вокруг не заметила и тогда прикрыла глаза и постаралась дышать глубоко и ровно, пока наконец не почувствовала, что боль ее отпустила.

Прошла скорым шагом мост и свернула в сторону конюшен. Она была намерена взять там лошадь и немедленно отправиться в Преси, а из Преси прислать слугу с извинительным письмом принцессе Шарлотте. Еще она собиралась попросить отправить к ней в Преси ее вещи. Мысль, что она снова встретится лицом к лицу с этой тщеславной индюшкой, вызывала у нее отвращение. Конечно, эта убогая не виновата в том, что у нее была сумасшедшая мать, но, получи она приличное воспитание, она, по крайней мере, знала бы, что не стоит говорить неизвестно что каждому, кого встретишь! И умела бы радоваться своему незаслуженному счастью: мало того, что стала женой человека, которого Изабель любила, но еще и родила ему сына! По мнению Изабель, этого было больше, чем достаточно, чтобы заполнить свою жизнь и чувствовать себя счастливой!

Изабель добежала до ворот конюшенного двора, и ей навстречу сразу вышел старший конюх. Он хорошо знал Изабель, потому что она обожала лошадей, была великолепной наездницей и часто приходила к нему попросить лошадь, чтобы отправиться на прогулку. Этой небольшой привилегией она была обязана своему знатному имени. Но увидев ее сейчас, чуть ли не в сумерки, он спросил, не скрывая беспокойства:

– Надеюсь, вы не собрались на прогулку в такой поздний час? Ночь не за горами, и потом…

Он скользнул взглядом по ее пышному платью из бледно-желтой тафты, расшитой маргаритками, низ которого и вставка на юбке были отделаны кружевными оборками, так же как отвороты широких рукавов и воротник, окружавший глубокий вырез. Изабель поняла, что смутило конюха.

– Я не в амазонке? У меня не было времени переодеться, мне срочно нужно вернуться в Преси. Платье мне не помеха, вы же знаете, Мерлен!

– Да, конечно, но…

Он замолчал и склонился в глубоком поклоне, который весьма удивил молодую девушку.