Он понял: у Коры, как и у него, все прошло. Но она первая сумела заговорить по-дружески. И Кристофер с искренним участием спросил, что она собирается делать после похорон. Так же просто Кора ответила:

— Заберу маму и уеду.

— А дом?

— Мы решили продать его.

Они сидели на диванчике, обитом темно-вишневым бархатом, на диванчике, который столько раз служил им верой и правдой.

— Мы с мамой не сможем содержать дом, — говорила Кора, — так что лучше продать.

— А что у тебя там, куда вы поедете?

— Там я снимаю комнату.

— Если продадите, вы сможете купить дом или квартиру.

— Надеюсь…

Он спросил, скоро ли она уедет.

— Через несколько дней. Хотелось бы быстрее, но всякие формальности… Ты иди, зачем тебе все это?

— Я в самом деле пойду. До свидания…

— Там Марта, но она помнит тебя, не тронет… Прощай, Кристи!

Он тоже помнил Марту. Десять лет назад ей было два года — веселая, отличная овчарка. Сейчас старая, полуслепая, она лежала на земле под липой. Вильнула хвостом, но не поднялась. Кристофер подумал, что не спросил у Коры, что будет с собакой…

Ему хотелось побыть одному. Обстановка, сам повод, по которому попал в этот дом, разговор с Корой, несмотря на доброжелательность, оставили тягостный осадок. Было нестерпимое желание избавиться или хотя бы заглушить ноющую мысль, что он сделал что-то не так. Он сказал Коре «до свидания». Она это слышала, но ответила «прощай». «Прощай, Кристи!»… Почему-то Кристофера не покидало чувство вины. Может быть, потому что он счастлив, снова любит, а Кора потеряла все: ребенка, мужа, отца, дом. Но он ни в чем не виноват перед ней! Она должна это понимать…

Кристофер зашел в ближайший бар. Было душно, несмотря на вентилятор, назойливо зудящий под потолком. За столами парни в выгоревших джинсах пили пиво. Кристофер знал одного: тот жил недалеко от Коры. Он подсел к мраморной стойке и ждал, пока бармен, не спускавший с него глаз, нальет пиво в высокий бокал. Кристофер спросил, всегда ли здесь разглядывают клиентов.

— На тех, кого знаю, не смотрю, — ответил бармен.

Залпом выпив пиво, Кристофер жестом попросил повторить.

— А меня вы, значит, не знаете, — сказал он.

— Впервые вижу.

— Ну правильно. Я здесь впервые… за десять лет…

Уже медленнее Кристофер снова осушил бокал и снова попросил бармена повторить. Тот спросил:

— Празднуете или поминки?

— Все вместе. Или так не бывает?

— Бывает, — согласился бармен.

Лопасти вентилятора в сумасшедшей скорости слились в сплошной вращающийся круг. Бармен взглянул на потолок. Вздохнул:

— Только мух разгоняет.

— Кондиционер нужен. — Кристофер положил на столешницу деньги и ушел.

Вернувшись домой, он сразу прошел в ванную, сбросил одежду и долго стоял под горячим душем, смывая пот, усталость и надеясь смыть почти физическое ощущение печали. Потом надел джинсы и рубашку и вышел в столовую.

Его мать уже сидела за столом. Лиз подала обед. Когда она вышла, Мэри спросила:

— Как там у Фрейзеров?

— А как может быть, когда в доме покойник? — ответил он невежливо.

Помолчав, Мэри снова спросила:

— Кора очень переживает?

— Наверное. Она мне не говорила.

— Но ты с ней разговаривал?

Кристофера раздражала настойчивость матери: вечное любопытство к смерти. Но он понимал ее интерес: она была дружна с этой семьей, особенно когда наклевывалась женитьба детей. Но могла бы повременить со своим любопытством…

А она обиделась и замолчала. Кристофер сказал уже мягче:

— Они продают дом.

— Продают дом?!

Это была главная новость. Дом Фрейзеров считался городской достопримечательностью. Он пережил несколько поколений владельцев и перешагнул столетие собственной жизни.

— Продают дом… — повторила Мэри, будто подводила итог собственной жизни, в которой с детства старинный особняк означал нечто надежное, постоянное.

— Они уезжают. — Кристоферу хотелось добавить: и перестань расспрашивать!

— Они удивились тебе?

— Удивились.

Кора и та поняла, что мне нечего там делать! — едва не сказал он, но пожалел мать.

Перед тем, как подняться к себе, Кристофер заглянул в кухню. Лиз взглянула на него вопросительно. Она понимала, что Кристофер встретился с женщиной, которую любил, видела, что он вернулся в плохом настроении, и не знала, что тому причиной: воспоминания или сожаление, что расстались?

Кристофер сказал:

— Я жду тебя!

Лиз оттягивала свидание, боясь почувствовать перемену к себе. Мужчина может не заметить, а женщина поймет сразу. Она долго прибиралась в кухне. Долго возилась в комнате, придумывая какое-нибудь дело. Когда наконец поднялась в комнату Кристофера, было уже темно. Он спал, лежа на спине. Лиз легла рядом. Сейчас Кристофер не выглядел недоступным, каким казался ей все это время, несмотря на их близость. Она не забывала, что ей почти тридцать, у нее двое детей, а за душой ничего, кроме денег, которые платит миссис Холден. Не слишком блестящая любовница. Лиз постоянно находилась в ожидании, что Кристофер это поймет, и тогда… Лучше не думать, что произойдет тогда…

Спящий Кристофер, уставший и страдающий, был беззащитен. Лиз погладила его по голове. Он что-то пробормотал, повернулся на бок и проснулся.

— Лиз?! Ты давно пришла? Почему ты меня не разбудила?

— Ты так крепко спал…

— Я здорово устал.

— Я поняла.

— Что ты еще поняла? — Он ткнулся лицом в ее шею, шепнул: — Я рад, что ты здесь.

Лиз осторожно произнесла:

— А у нее?..

Он засмеялся:

— Ты, как моя мама. Но почему ты не разбудила меня?

Она призналась, что ей нравилось быть рядом с ним спящим: вокруг тишина, покой, и кажется, что впереди только хорошее.

— А когда я проснулся, кажется, что впереди все плохое?

В эту ночь они не занимались любовью. Прерывая друг друга, вспоминали, казалось, забытые подробности своей жизни. Удивлялись, когда обнаруживались общие вкусы, похожие жизненные ситуации. Оба думали — но не признавались в этом вслух, — что никогда, ни с кем не говорили так откровенно.

Они прозевали рассвет и спохватились, услышав во дворе голос Нэнси. Нэнси спрашивала брата:

— Как ты думаешь, мама женится на нем?

— Ты дура! — отвечал Рик.

Лиз закрыла лицо руками и глухо простонала:

— Они все знают!

— И, думаю, давно, — хладнокровно отозвался Кристофер. — Но раз теперь нам не от кого прятаться, пора вставать!

Лиз отправилась в кухню готовить завтрак.

День только начинался, и у Кристофера было достаточно времени для размышлений. Вопрос Нэнси он воспринял не просто как забавную детскую непосредственность. Познав непрочность загадываний и обещаний, Кристофер в отличие от девочки не задумывался о будущих отношениях с Лиз. Ему было хорошо с ней. А сколько это продлится — жизнь сама определит. Но Лиз — женщина, и уж она-то загадывает, особенно после высказанного Нэнси вопроса, и теперь, наверное, ждет от него объяснений. Но Кристофер терпеть не мог выяснять отношения.

Лиз была страстной любовницей, и они обычно не тратили времени на душевные беседы, если не считать минувшую ночь, ночь без близости, без поцелуя. Однако именно эту ночь Кристофер запомнил всю — с той минуты, как проснулся и увидел возле себя Лиз. Она оказалась умнее, чем он думал, и — что для него важнее — добрее, мягче, тоньше. В Коре было много азарта, энергии. Иногда слишком много азарта и слишком много энергии, что в свое время смущало его. Теперь ему казалось, что он понял, почему Кора не выдержала испытаний и сломалась: ей не хватило доброты и терпения…

С досадой Кристофер представлял, как вечером придет Лиз и заведет разговор об их отношениях…

Лиз пришла, но не вспоминала о том, что сказала ее дочь.

— Купаться будем? — спросила она.

Они спустились в сад, пробрались на чужой, ставший «своим» берег. На океане был штиль. Полная луна освещала почти неподвижную воду и сады, сбегавшие террасами к берегу, который под лунным светом стал белым. Кристофер учил Лиз нырять и плыть под водой. В ухо ей попала вода. На берегу он держал ее за мокрую упругую руку, а она прыгала на одной ноге, наклонив голову.