24 ноября

… Сняли последние вехи. Не просто это нам досталось. Матросы измотаны, но отдыха никто не просил. Знают, что, чем раньше снимем, тем раньше вернемся домой. Не обошлось без приключений. Мы утопили два якоря — порвались цепи. Да еще переломали штук пять шестов. Они ведь хрупкие, как макароны, чуть задел при подходе — сразу трещит. Через полтора часа придем в Усть-Салму, сбросим вешки на берег — и свободны. Останется только зайти на маяк за доктором. Вероятно — почти точно, — это у нас последнее в нынешнюю навигацию плавание. Вот решусь и отправлю тебе мое длинное-предлинное письмо. Будет тебе чтения на целую зиму. А я уже привык его писать — даже жалко расставаться... Очень хочется получить письмецо от тебя...

Теперь времени у меня будет много — можно и поскучать, и помечтать, и собственным бескультурьем подзаняться. Хочу почитать и немного поучиться. А то я уже слышал разговорчики о том, что я серый, как сибирский валенок, и даже заметку в стенгазету не умею написать человеческим языком. Придется поучиться. Для этой цели заставлю тех, кто распускает такие слухи, два раза в неделю делать стенгазету, а сам буду писать в эти газеты статьи... Я пошутил, не пугайся за них. Ну, я пошел наверх. Не могу долго сидеть в каюте, когда судно в море. Все кажется, что без меня там не обойдутся...»

До позднего вечера матросы выгружали на берег вехи, цепи и якоря, а рано утром, еще до рассвета, «Градус» вышел из Усть-Салмы, взяв курс на Большой Скалистый. Погода была спокойная, по воде стлался реденький туман, не влиявший существенно на видимость. Настроение у всех было приподнятое. Выспавшиеся матросы, вооружившись шкрябками и металлическими щетками, резво набросились на примерзшую к палубе грязь. Даже Сергей Николаевич, радировав на базу, что возвращается, и не получив ответной радиограммы с пессимистическим текстом, взбодрился и изменил прежнее мнение о коварстве начальства. Только второй помощник высказал что-то унылое по поводу того, что сегодня понедельник — день каверз и злых шуток судьбы. На это Коля Бобров ответил ему, что в век покорения космоса мистика перестала играть в человеческой жизни сколько-нибудь заметную роль.

Но радиограмма все-таки догнала «Градус». В ней капитану предписывалось немедленно следовать в распоряжение начальника Масельского гидроучастка.

— Что значит «немедленно»? — уныло спросил старпом. — Не идти на Большой Скалистый?

— Это значит — не слишком медленно, — поморщился капитан. — Курс не меняйте.

Через час после того, как «Градус» стал на якорь на рейде острова, старпом привез на судно доктора Иллариона Кирилловича. Встретили его, как героя, всей командой. А бочонок с солеными грибами — личный подарок Ирины Петровны — тут же отправили на камбуз. Доктора проводили в каюту, мотобот подняли на ростры, и «Градус» двинулся к сравнительно далекому Масельску. До этого средней величины приморского города было часов восемь ходу. В девятнадцать часов «Градус» ошвартовался у западного мола Масельской гавани.

— Ну как, старпом? — спросил Сергей Николаевич. — Есть у вас желание пройтись к начальнику участка — узнать, для чего мы ему понадобились? Боюсь, что он сам этого толком не знает.

— Пройдусь, — согласился старпом. — Какое-нибудь дело он нам найдет. На свете всегда есть много непеределанной работы...

Начальник участка Юрий Михайлович Гаврилов, толстый седоусый старик в тужурке с нашивками капитана дальнего плавания, встретил их в своем кабинете.

— Проходите, мореплаватели, присаживайтесь, — пригласил Гаврилов. — Я вас ждал. Хотел сегодня в море отправить, да поздновато прибыли. Ладно уж, отдыхайте до утра.

— А что ты за дело придумал, прохиндей? — спросил Сергей Николаевич. — Долго думал, наверное...

— Во-первых, не прохиндей, а голубчик, — сказал Гаврилов. — Во-вторых, дела у меня сейчас, под конец навигации, чумичками не расхлебаешь. С Вороньей скалы фонарь снимать надо — раз, буй банки Киргина снимать, буй банки Потапова снимать, на Седлецкий остров надо дрова и продукты забросить, с Бардинского маяка партию топографов снять надо — шесть человек...

Гаврилов загнул все пальцы на правой руке и готовился уже начать загибать их на левой, но Сергей Николаевич перебил его:

— А что ты раньше думал?

— Думал, что мне суда вовремя дадут. У меня на участке одна шхуна работает. Много ли с ней сделаешь? И то она без передыху по морю мается от острова до острова. Но ты не пугайся, Сергей Николаевич, — он потрепал капитана по плечу, — мы все это единым махом сделаем. С утра я подвезу тебе дрова и продукты, погрузишь это добро, и пойдем на Седлецкий. Я с тобой пойду, мне надо народ посмотреть, как он там дышит... По пути снимем фонарь с Вороньей скалы. После Седлецкого зайдем на Бардинский маяк, снимем топографов и вернемся. Останется тебе только два буя снять — это дело нехитрое. К тому времени, — он подмигнул капитану, — комиссия из отряда уберется, и ты полным ходом пойдешь восвояси. Ледовый прогноз на конец месяца хороший, особенного льда не будет. Волноваться нечего.

— Добро, — сказал Сергей Николаевич. — Только я у тебя на складе продукты получу. Как ты насчет этого варианта?

— Получай, не жалко. У меня сейчас склад на Восточном молу. Ты подгони с утра мотобот, а я кладовщика пришлю. Тебе много?

— На неделю.

— Наберем такое количество... Слышно было в эфире, что ты Ирину спас?

— Я при чем? Ее доктор спас.

— Илларион Кириллович — твой человек. Что с ней было?

— Аппендицит в сложной форме. Не так страшно.

— Не страшно, говоришь? А боцман с «Параллели» отчего умер? Забыл разве? Тоже аппендицитик...

— Степаныч стариком уже был. Древним.

— Какая разница? С этим шутки плохи. Вообще, здоровье — это такая вещь, — он потер себе грудь возле сердца, — потеряешь — как часы на пляже. Уже не найдешь. Думаешь, я почему плавать перестал? Моторчик захандрил. Не выдерживаю морской работы. Ну, добро. — Гаврилов поднялся. — Ты смотри, чтобы твои моряки по девкам не разбежались. Их здесь много, и всё фигуристые...

— К завтраку все возвратятся, — пошутил Сергей Николаевич. Он тоже поднялся. — Завтра я жду груз часам к восьми с половиной, чтобы не совсем темно было. Пошли, старпом.

Они вышли из здания гидроучастка на слабо освещенную, обсаженную деревьями улицу.

— Вообще говоря, — сказал Коля Бобров, — он мог все это шхуной сделать. Вот только буи шхуной не снять.

— Нам и так и так работать... — отозвался Сергей Николаевич. — Хуже, если б без дела стояли. Да и шхуна у него, действительно, очень занята.

— Это конечно, — сказал старпом и стал внимательно смотреть на противоположную сторону улицы. Капитан замедлил шаги и тоже стал приглядываться. Там шла пара — мужчина в морской фуражке и полная, маленького роста женщина.

— Можете лишить меня диплома, если это не наш второй, — сказал Сергей Николаевич.

— Его персона, — согласился старпом. — А как он смел до нашего возвращения уйти с судна?

— Он же знает, что я его наказывать не стану... Вспомните, как он работал с вехами. У меня после этого рука не поднимется ему выговор написать... Черт с ним, пусть гуляет. Сделаем вид, что не заметили.

— Придется.

— В прошлый заход в Масельск он тоже до утра пропадал, но вернулся вовремя и в лучшем виде. Вероятно, его здесь хорошо принимают... А вас, старпом, почему к девушкам не тянет? Вы парень молодой, ладный...

— Сие есть проблема сложная, — улыбнулся Коля Бобров. — Я раньше таким волокитой был, вы б не поверили. В портах от судна отставал из-за смазливой мордашки. Потом на поезде приходилось пароход догонять.

— А теперь что случилось?

— Так... Обыкновенная история.

— Ясно. И где же она, эта история?

— Далеко отсюда. В Перми.

— Далековато.

— Отпу́стите зимой на недельку?