— Тебе надо стаж наработать, — сказал, подождав, Владимир Михайлович, — чтобы чисто в институт проскочить. Теперь такие времена, что в институты без рабочего стажа только гениев да жуликов берут... Впрочем, ты поступаешь правильно. Я одобряю. Учись, мой сын. Науки сокращают... Что они сокращают, не помнишь?

— «...Опыты быстротекущей жизни», — напомнил Юра Галкин.

— Вот именно. Пушкин был не дурак в этом отношении. В десять лет понял, что без образования далеко не пойдешь. А человеку всегда хочется пройтись подальше. Ты это запомни, Черемухин. Посадят на одно место и скажут: сиди тут и твори историю за девятьсот восемьдесят рублей в месяц. Каково тогда-то, а? А где-то люди живут, творят настоящее дело, любят, пишут симфонии...

B салон забежал Преполивановский.

— Доктор, вам старпом передовую прислал, — сказал он, подавая Иллариону Кирилловичу исписанный лист. Владимир Михайлович перехватил лист, уселся в кресло и стал читать, хмурясь и шевеля губами.

— Вот что значит черствость души, — вздохнул он. —Неужели он и женщинам таким суконным стилем пишет? Вы только послушайте, Илларион Кириллович: «Наступил самый ответственный период осенне-зимней навигации. Вступая в него, экипаж нашего судна должен с полной ответственностью отнестись к задачам, поставленным перед нами...» Гм... Язык сохнет... « ...Наряду с дисциплинированными и серьезно относящимися к своему делу матросами, мы имеем и такие явления, как товарищ Ломакин, который грубит командному составу и особенно боцману, не приходит вовремя с берега, или такие явления, как буфетчица Кубланова, которую никак нельзя приучить к опрятности и выполнению судовых правил... » Оказывается, Настя, ты — явление? Ха-ха. Слушай, явление, у тебя там не осталось компота от обеда?

— Какое я ему явление? — возмутилась Настя. — Я на него в судовой комитет пожалуюсь. Пусть нас наконец разберут. Шагу ступить не дает спокойно: то ему не так, это ему не эдак...

— Ты не обходи вопрос насчет компота, — напомнил помощник.

— Компот, кажется, есть. Пойду посмотрю.

Настя сходила на камбуз и вернулась с двумя стаканами компота. Один стакан она подала помощнику, а другой тихо поставила на стол около левой руки Черемухина.

— Спасибо, — сказал Черемухин и выпил компот залпом.

— Какое у тебя щедрое сердце, Настя, — съязвил помощник. — Ну, я пошел наверх. Вроде скоро швартовка...

Поздним вечером «Градус» привел в Усть-Салму еще два буя. Их отцепили и оттащили к берегу за причал. Через несколько дней вызванный из ближнего колхоза трактор вытащит их на сушу. Стрелой выгрузили на причал ржавые якорные цепи и четыре пятисоткилограммовые «лягушки», на которых в море держались буи. Матросы отнесли промокшие, испачканные глиной ватники в освобожденную от запчастей сушилку. Потом кое-как прибрали палубу и пошли спать. Времени для отдыха оставалось немного.

Капитан и старпом спустились с мостика и вместе вошли в коридор кормовых кают.

— Заходите, — пригласил Сергей Николаевич, открыв дверь своей каюты. Коля Бобров прошел в каюту и сел на «гостевое место» — уютное кожаное кресло. Сразу стало тепло, бездумно, приятно... Сергей Николаевич снял китель, рубаху и скрылся за занавеской, отделяющей умывальник от каюты. Тонко зазвенела струя воды.

— Четырнадцать часов мы с вами сегодня отстояли, — сказал Коля Бобров. — Я уже отвык от такой работы.

— Еще денька два так поработаем — снова привыкнете. — отозвался капитан из-за занавески.

— Полдела вроде сделали?

— Не говорите, Николай Николаевич. С этими вешками иногда бывает столько возни, что похуже любого буя. И погода портится. Ветер через вест уже перевалил, на норд заходит, усиливается. И на волне эту вешку зацепить крайне трудно... Вы обратили внимание, как на барографе кривая вниз пошла?

— Обратил. По-моему, не слишком резко.

— Не резко, но уверенно. Это плохой признак. Так что надо торопиться. Завтра попробуем до света выйти, часов в семь. И ночевать будем в море... Тридцать металлических вех возьмем на палубу?

— Возьмем и сорок, если понадобится.

— При волнении?

— Владимир Михайлович закрепит. Он в этом отношении голова...

— Завтра и послезавтра надо с этим делом управиться. Я поговорил с Васильевым — он согласился с входного фарватера деревянные вехи катером снять. Так что с фарватера нам останется снять только четыре металлические вехи. Мы их выдернем на обратном пути.

Капитан вышел из-за занавески, надел коричневую байковую куртку и сел к столу.

— Не организовать ли нам чайку на сон грядущий? — спросил он.

— Мудрая мысль, — согласился старпом. — Опять только с Настей видеться придется...

— Она на вас уже пожаловалась, что вы ее в газете явлением обозвали.

— Устно или письменно пожаловалась? — усмехнулся Коля Бобров.

— Пока устно, но в очень резкой форме. Я ей попытался растолковать смысл ваших обвинений. Сказал также, что целиком солидарен со старшим помощником. Она, бедняга, заплакала и ушла.

Сергей Николаевич дважды нажал кнопку звонка.

— Доктор пытается за ум взяться, — сказал старпом. — Газету организовал, на камбузе водворил порядок. Снять с него один выговор, что ли, для катализации?

— Не спешите. Вот если на стоянке не поддастся искушению пару дней — тогда снимайте.

В дверь постучались. В каюту зашла улыбающаяся Настя.

— Вы меня вызывали, Сергей Николаевич?

— Да, Настя, вызывал. Организуй нам, пожалуйста, чайку на две персоны.

— Сейчас организую, — сказала Настя. — Чай еще горячий. Вам булки тоже подать?

— Можно и булку, если она с маслом. Это не вредит.

— Настя, что я вижу? — широко раскрыл глаза Коля Бобров. —У тебя свежий передник? И наколка на голове! Ты что, именинница сегодня?

— Сергей Николаевич, — надулась Настя. — Вечно он смеется... Скажите товарищу старпому, чтобы он ко мне не придирался. И в газете еще изругал. Как ему только не стыдно! Я стараюсь, стараюсь, а он... — Лицо Насти сморщилось, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы.

— Добро, — засмеялся капитан. — Обязательно скажу товарищу старпому, чтобы он к тебе не придирался. Только ты всегда ходи такой красивой, ладно?

— Ладно, — пообещала Настя. —Ну, я за чаем... Она вышла из каюты, а капитан и старпом дружно захохотали.

— Наконец-то доктор пользу принес, — сказал старпом, отсмеявшись. — Стоило его ругнуть от души — сразу все понял.

Капитан вздохнул, нахмурился.

— Знаете, Николай Николаевич, — сказал он, — нужно хвалить людей, чтобы они приносили пользу, чтобы похвалой, как гвоздиком, приколачивать к душе раз проявившееся доброе качество... А ведь доктора стоит сейчас один раз похвалить — и он руки опустит.

— Я все-таки попробую снять с него выговор, — сказал старпом.

— Давайте, — улыбнулся Сергей Николаевич. — Люблю оптимистов.

Зашла Настя и поставила на стол сверкающий, оттертый толченым мелом никелированный поднос. Она положила на малиновую бархатную скатерть чистую салфетку, поставила на нее стаканы, сахарницу, блюдце с маслом и тарелку с аккуратно нарезанным белым хлебом.

— Позвоните, когда посуду забрать, — сказала Настя.

— Иди отдыхай, — разрешил старпом. — Я сам отнесу посуду в раздаточную.

— Что это вы сегодня такой добрый? — спросила Настя.

— Мне вчера хороший сон приснился, — сказал Коля Бобров. —Утром завтрак надо будет подать к семи часам. Иди отдыхай.

— Ветер-то как задувает, — сказал капитан, когда Настя вышла. — Даже в каюте слышно. Молитесь богу, чтобы он стих к утру.

— Бесполезно, — покачал головой Коля Бобров. — Бога нет. Это я еще в училище по астрономии изучал.

Он налил чай в оба стакана, положил себе три ложки сахару.

— А жаль, — продолжил он, намазывая масло на хлеб. — Представляете, как бы хорошо было: отбил полста земных поклонов, пропел соответствующий псалом — глядь, ветер стих и видимость полторы мили.. Иди и дергай вешки, как репу из грядки. Плохо, что нет бога, — заключил он и сунул в рот хлеб.