Покинув комнату Натальи в отеле «Негреско», Катерина почувствовала себя обездоленной, как никогда в жизни. Ведь Наталья была не только ее сестрой, но и лучшей подругой, а теперь их дружбе пришел конец.

Придя к себе в номер, Катерина закрыла за собой дверь и присела на край кровати. Дружба с сестрой не просто кончилась — она сама порвала их отношения. На глаза у нее навернулись слезы. Но она не могла простить Наталье ее измену Джулиану. И хуже всего — сестра совершенно не понимала чудовищной эгоистичности и глупости своих поступков.

Катерина снова вспомнила о наивной вере сестры в то, что, заговор Гаврило и его друзей против Габсбургов обойдется без человеческих жертв. Ее слепота была просто невероятной, и даже после трагических событий, которые явились следствием ее дружбы с Гаврило, Наталья оставалась все такой же наивной.

Вспоминая об их детстве, Катерина подумала, что, возможно, она и ее родители отчасти виноваты в неспособности Натальи правильно оценивать события. Возможно, надо было обходиться с ней построже, не позволяя наивному оптимизму заслонять суровую правду жизни. Она вспомнила, какой энергичной и веселой была Наталья, и поняла: ничто не смогло бы ее изменить. Любая попытка подавить жизнерадостность сестры была бы воспринята ею как совершенно ненужная жестокость.

Во время долгого возвращения в Белград горечь от разрыва с Натальей не покидала Катерину. Ее мать, не зная об истинных причинах подавленного настроения дочери, полагала, что Катерина, как и она сама, тяжело переживает изгнание Натальи, и потому ни о чем ее не спрашивала. Катерина была ей благодарна.

Когда поезд пересек границу Сербии и двинулся по ее территории, вид из окна вызывал невыносимую боль: невозделанные поля, сожженные мосты, разрушенные города… Сердце Катерины разрывалось от боли. Потребуется несколько лет, а может, десятилетий, прежде чем пострадавшая от войны страна сможет подняться.

Подъехав к Белграду, они с трудом его узнали. Почти все дома были или полностью разрушены, или сильно повреждены.

— Все это будет восстановлено, — сказала Зита, угадав мысли дочери. — И тогда Белград станет таким же прекрасным городом, как Женева или Париж.

Катерина не сомневалась в этом, но когда поезд замедлил ход, она подумала о другом.

— Папа будет встречать нас на вокзале? — спросила она с нетерпением, застегивая пальтишко Петра и приглаживая его волосы. — Надеюсь, он получил твою телеграмму с сообщением о нашем отъезде из Ниццы?

— Бог знает, — сказала Зита, пытаясь открыть вагонное окно. — Мне кажется, что телеграф во время войны тоже пострадал, и я сомневаюсь, что моя телеграмма дошла до адресата. Однако если папа все-таки ее получил, он обязательно нас встретит.

Окно наконец опустилось, и Зита высунулась наружу, придерживая шляпу рукой в сиреневой перчатке.

— Ты видишь его, мама? — спросила Катерина, пристраиваясь рядом с ней.

— Нет.., пока… — Поезд начал тормозить, и Зита вдруг закричала:

— Да! Он здесь, Катерина! Он здесь!

Это был волнующий момент. Как только поезд остановился, они вместе с возбужденным Петром устремились на переполненный людьми перрон, где их ждал Алексий.

Они уже недавно виделись на острове Корфу, но эта встреча была особой, потому что теперь они находились на родной земле.

— Как Наталья? — спросил Алексий после того, как они обнялись и расцеловались.

— У нее все хорошо, — сказала Зита дрожащим от волнения голосом. — Но Джулиан не стал ей говорить в Ницце об ее изгнании. Он не хотел омрачать нашу встречу и собирался все рассказать по возвращении в Лондон…

— Значит, теперь она уже все знает? — беспокойно прервал ее Алексий. — Джулиан ей сообщил?

— Первой это сделала Катерина. — Зита продолжала крепко сжимать руку мужа. — Джулиан пытался утешить Наталью, говоря, что не важно, где они будут жить, и что наша семья будет встречаться каждый год.

— Но только не в Белграде, — мрачно сказал Алексий.

— Да, дорогой, — мягко согласилась Зита, — не в Белграде.

Катерина с болью наблюдала за родителями. Они надеялись на встречи, которые теперь вряд ли состоятся. Война не прошла для них бесследно. Тяжелейший переход зимой через горы преждевременно состарил мать, а отец, раньше державшийся прямо, теперь ссутулился от ревматизма, заработанного за несколько лет войны в сырых окопах. Оба много пережили и не заслуживали того, чтобы и дальше страдать.

С тяжелым сердцем Катерина думала о том, что будет с ними, когда Наталья сообщит о своей размолвке с Джулианом и о будущем ребенке, которого ждет от другого мужчины. Ее охватило чувство, раньше ей не знакомое. Она была рада, что Сандро запретил Наталье въезд в страну. Ведь та могла бы вернуться в Белград со своим любовником, к стыду родителей, которые вряд ли смогли бы пережить такой позор.

Отец прервал ее мрачные мысли, обнял за плечи и сказал:

— Поехали домой. Наш особняк сильно поврежден и разграблен, а когда я впервые туда вернулся, там было к тому же неимоверно грязно. К счастью, несколько недель назад вернулся Лаза и устроил генеральную уборку.

— А Сиси? — спросила Катерина, помогая Петру сесть в ландо, утратившее прежний лоск, долгое время оставаясь без присмотра, и герб Василовичей был едва различим на его дверце. — Сиси тоже здесь?

Алексий кивнул:

— Она прибыла пять дней назад, добиралась сначала морем от Корфу до Афин, а затем по суше через Грецию и Черногорию. Не представляю, почему она на это решилась, когда могла бы вместе с тобой и мамой поехать в Ниццу, а затем с Натальей и Джулианом отправиться в Англию.

— Ее родители умерли, и в Англии у нее остались только дальние родственники, — сказала Катерина. Кучер щелкнул кнутом, и ландо с грохотом покатилось по булыжной мостовой. — Она считает Белград своим домом, и те страдания, которые ей пришлось пережить здесь во время оккупации, еще больше сблизили ее с ним.

— Хельга тоже считала Белград своим домом, — тихо сказала Зита.

Алексий ласково коснулся ее руки.

— Возвратившись в Белград, я первым делом позаботился перенести тело Хельги с городского кладбища в наш фамильный склеп.