К 1567 г. относится попытка Ивана Грозного укрепить дипломатические отношения с Англией — потенциальным союзником России и Швеции на международной арене. Речь шла, таким образом, о создании русско-шведско-английского союза[1298]. Еще 20 августа 1561 г. в Москву по пути в Персию прибыл английский торговый агент Антоний Дженкинсон. Здесь он пробыл до весны следующего года, когда, получив от царя разрешение на проезд по Волге, отправился в дальнейший путь[1299]. Ровно через два года после этого визита в Москву Дженкинсон на обратном пути в Англию снова посетил русскую столицу. Он передал Ивану IV товары, которые были приобретены им в Персии для царя, и прожил зиму в Москве, ведя торговые переговоры с царем. 28 июля 1564 г. он направился в Англию[1300].
Вскоре после того как Дженкинсон покинул Россию, летом 1565 г., в Москву явился с рекомендательными письмами от королевы Елизаветы и испанского короля Филиппа итальянец Рафаэль Барберини (житель Антверпена), дядя папы Урбана VIII[1301]. Ему удалось добиться больших торговых льгот от московского правительства, что вызвало крайнее недовольство Лондона[1302], косо смотревшего на своих нидерландско-испанских соперников. В Россию снова был отправлен предприимчивый Дженкинсон, который прибыл в Москву 23 августа 1566 г. Посланец английской королевы вызвался исполнить поручение царя доставить ему искусного архитектора, а также врача, аптекаря и мастеров, умеющих разыскивать серебро и золото[1303]. Дженкинсон отбыл обратно в Англию, и в 1567 г. эти люди были уже в России.
Готовясь к решительной схватке с Сигизмундом II, Иван IV в апреле 1567 г. отправил в Англию своих купцов Степана Твердикова и Федора Погорелого, а 22 сентября 1567 г., т. е. через два дня после того, как Иван IV выступил в новый ливонский поход, англичане получили большие торговые привилегии. Они включали, в частности, позволение вести торговлю в Казани, Астрахани, в Поморье, Юрьеве и других районах России. Это было монопольное право, ибо гавани для купцов, не принадлежавших к английской Московской компании, закрывались[1304]. Условием предоставления этой привилегии было заключение политического союза России с Англией[1305].
В ноябре 1567 г. Дженкинсон писал Елизавете: «Царь требует, чтобы ея корол. вел-во и он были заодно соединены (против всех своих врагов)». Иван IV настоятельно просил «соединиться с ним заодно против поляков», прислать мастеров, умеющих строить корабли. Царь просил согласия на заключение тайного договора о предоставлении права временного убежища тому из договаривающихся монархов, с кем случится «какая-либо беда»[1306]. Судя по этой просьбе, новые переговоры с Дженкинсоном происходили тогда, когда царь вернулся после неудачного похода и уже мысль о боярских изменах снова запала в его воображение.
Убедившись в невозможности добиться присоединения Риги путем переговоров с польским королем и сознавая трудности вооруженной борьбы за Прибалтику, русское правительство в 1567 г. попыталось решить балтийский вопрос путем создания в Ливонии государства, зависимого от России. Рига, находившаяся в вассальных отношениях к польскому королю, все время испытывала угрозу потери своей призрачной самостоятельности. Этим и хотел воспользоваться Иван IV, строя свои расчеты на поддержке орденских кругов.
Весной 1567 г. литовский гетман Ходкевич предпринял неудачную попытку осадить Ригу[1307]. Как сообщает Штаден, узнав об осаде Риги, царь послал за находившимся в русском плену Вильгельмом Фюрстенбергом[1308]. Бывший ливонский магистр находился в почетной ссылке, получил поместье и, как писал Фейт Зенге, пользовался вниманием царя[1309]. По словам Штадена, он получил в кормление г. Любим[1310]. Расчет царя на создание буферного государства в Ливонии на этот раз не осуществился: Фюрстенберг отказался стать во главе Ливонии и был снова отправлен в Любим, где вскоре и умер[1311].
Итак, открытая вооруженная борьба за Ливонию была неминуема.
Неудачный исход русско-польских переговоров 1566–1567 гг. повлек за собой возобновление военных действий. Царь Иван Грозный рассчитывал, что задуманный им большой поход в Ливонию принесет новые успехи русскому оружию и заставит правительство Великого княжества Литовского быть уступчивее, чем оно было до тех пор. Решение о новом походе было принято 3 сентября. Отправив 12 сентября надежные опричные полки в Калугу (для обеспечения южного фланга русских войск), сам царь 20 сентября с ближайшим опричным окружением поехал к Троице, откуда 23 сентября направился к Новгороду. Как обычно, царя должен был сопровождать Владимир Старицкий, получивший приказ «сходитца» с ним в Твери. Земским воеводам назначались два сборных пункта: Боровск и Великие Луки. В Боровск должны были прибыть с дворянскими войсками И.Ф. Мстиславский (из Коломны) и И.П. Яковлев (из Серпухова). Отсюда им предстояло двигаться через Вязьму в Великие Луки, с тем чтобы поспеть туда к Дмитриеву дню, т. е. к 26 октября. В Великие Луки также подтягивались смоленские войска Л. А. Салтыкова, дорогобужско-вяземские И. А. Шуйского и ржевские И.И. Пронского. Из Великих Лук решено было «сходитца всем на дворцах». Сюда же «к дворцам» прибыл и царь с опричниками[1312]. Уже когда поход фактически начался, на Русь явился литовский посланник Юрий Быковский, которого царь принял 5 октября «в шатрех на полех» в селе Медне, объявил ему «неправду» литовского государя и посадил «за сторожи»[1313].
22 октября Иван IV и Владимир Старицкий через Торжок добрались до Новгорода, где они пробыли восемь дней[1314]. План похода был таков: царь с опричным войском идет с севера через ливонские города Режицу и Лужу и сходится на Ршанском (Оршанском) яме с великолуцким (земским) войском И.Ф. Мстиславского[1315].
Однако совершенно неожиданно царь решил поход в Ливонию не начинать[1316]. На совещании на Ршанском яме присутствовали Иван IV с царевичем Иваном, Владимир Старицкий и бояре И.Ф. Мстиславский, И.И. Пронский, И.В. Шереметев Меньшой, И.П. Яковлев, Л.А. Салтыков, П.С. Серебряный, М.И. Вороной-Волынский. На совете был поставлен вопрос: продолжать ли поход «к неметцким городам» или его «отставить»? Выяснились серьезные недостатки организации похода. Артиллерия (наряд) двигалась «неспешно». Многие посошные люди к наряду «не поспели, а которые пришли, и те многие разбежались, а которые остались, и у тех лошади под нарядом не идут»[1317]. Сказывалась осенняя непогода. Без артиллерии рассчитывать на успешную осаду немецких крепостей было нельзя, оставалось только ждать ее подхода. Большие трудности испытывали царские полки с продовольствием: им «в украинных городех прокормитись не мочно». Вместе с тем из пограничных городов и от лазутчиков приходили неутешительные сведения, что король собирает войско не то в Минске, не то в Городке и рассчитывает прибыть в Николин день или как только «путь станет» в Борисов. В Борисове, Чашниках, Лукомле и других местах находились «со многими людми» литовские гетманы. Король, как сообщали перебежчики, намеревается идти к Полоцку, или к другим русским порубежным крепостям (Уле, Копью) или даже к Великим Лукам. Создавалась реальная угроза удара в тыл царским войскам. Поэтому продолжать поход в Ливонию уже не имело смысла. Царь решил повернуть в Москву. Часть воевод была оставлена на Луках и в Торопце для прикрытия рубежей от возможного наступления «литовских людей»[1318].13 ноября царь уже был в Красном Городке (на Псковщине), откуда направился в Москву[1319].
