Для того, чтобы решить вопрос, соответствовали ли статейные рубрики приговора 1566 г. делению тысячников, представляем следующую таблицу:
Налицо полное соответствие статей Тысячной книги 1550 г. статьям приговора 1566 г. Тысячники первой статьи к изучаемому времени получили уже думные чины. Только двое соборных представителей (Д.Ю. Кашин и В.Г. Салтыков) были детьми таких тысячников. Новгородские, псковские и торопецкие тысячники, помещики первой и второй статьи, как известно, по своему окладу приравнивались соответственно к тысячникам-детям боярским второй и третьей статьи[810]. Но если так, то, судя по приведенной таблице, вторая и третья статьи детей боярских Тысячной книги (и первая и вторая статьи северорусских помещиков) соответствовали двум статьям соборного приговора 1566 г.[811]
Вторая статья тысячников (и первая статья северорусских помещиков) на соборе 1566 г. представлена очень слабо (восемь человек). Среди детей боярских второй статьи приговора таких, естественно, не было ни одного, ибо эта статья соответствовала третьей, а не второй статье Тысячной книги: тысячникам второй статьи «невместно» было присутствовать на соборе среди детей боярских второй статьи. Большая половина тысячников на соборе 1566 г. принадлежала к первой статье, хотя в 1550 г. они еще числились по третьей, т. е. теперь повысились в чине по крайней мере на один ранг. Трудно сказать, существовала ли к 1566 г. третья статья детей боярских. Во всяком случае в приговоре Земского собора о ней не упоминается.
В.О. Ключевский был неправ, когда говорил, что группировка детей боярских по статьям была произведена только при подаче ими мнений: это деление, как это следует из сопоставления Тысячной книги с приговором, было весьма устойчиво. Судя по Тысячной книге и другим разрядным документам, деление детей боярских на статьи производилось по тем «окладам», т. е. земельному и денежному жалованию, которым дворяне верстались во время смотров. Оклады же назначались в полном соответствии с местническими законами XVI в., т. е. по «породе», службе и землевладению. Статьи, как было показано выше, не составляли какой-то неподвижной, замкнутой в себе группы. Дети отцов, записанных по более высоким статьям, иногда вначале служили по низшей статье и только со временем могли перейти в более высокую. Переход из одной статьи в другую отнюдь не был «заказан» для служилого человека в XVI в. Успешная служба на поле брани и при дворе, рост земельных богатств и другие условия содействовали его продвижению по иерархической лестнице.
В литературе уже давно возник недоуменный вопрос, почему в приговоре отдельно упоминаются луцкие и торопецкие помещики[812]. Ключевский, например, их выделение склонен был объяснить тем, что составитель приговора руководствовался классификацией 1550 г. и поэтому не знал, куда поместить торопчан и лучан: ведь они по Тысячной книге делились всего на две статьи, а дети боярские других городов — на три[813].
Военные действия с Великим княжеством Литовским особенно интересовали служилый люд Великих Лук и Торопца. Но это не могло служить достаточным основанием для их обособления. Можайск, Вязьма, Псков и Новгород также принадлежали к числу районов, которые находились под угрозой вторжения с Запада, однако они не удостоились помещения в отдельную рубрику. Здесь нужно учитывать обычную традицию составления аналогичных служилых документов. Оказывается, и в Тысячной книге торопецкие и луцкие помещики помещены в самом конце текста также после новгородцев и псковичей, как и в приговоре[814]. В Дворовой тетради нет ни Пскова, ни Новгорода, ни Великих Лук, ни Торопца. Интересно, что терминология всех трех документов устойчива: служилые люди по северо-западным районам именуются не детьми боярскими, а помещиками или дворянами, ибо они владели своими землями (поместьями) в результате испомещений, произведенных в конце XV — первой половине XVI в.
Июль 1566 г. — это уже второй год существования опричнины, внесшей существенные коррективы в земельно-служилые отношения дворянства. Однако к лету 1566 г. опричные переселения еще заметно не сказались на положении лиц, участвовавших в Земском соборе. Сравнение данных Дворовой тетради с источниками 70-90-х годов XVI в. говорит о том, что служба и владения дворянских представителей собора 1566 г. располагались в тех же районах, как и в 50-х годах XVI в. Так, в писцовых книгах 70-90-х годов упоминаются владения следующих соборных представителей: А.И. Баскакова (Новгород)[815], Ф.И. Берсенева-Беклемишева (Коломна)[816], М.В. Годунова (Вязьма)[817], Ф.М. Елизарова (Муром)[818], В.И. Старого (Москва)[819], В.И. Щербинина (Новгород)[820]. Все они в 50-х годах XVI в. были тысячниками или дворовыми детьми боярскими по тем же городам, где у них и позднее сохранялись владения. Можно было бы подумать, что эти владения получены в результате отмены опричнины в 1572 г., когда возвращались назад конфискованные ранее земли. Но, например, В.И. Щербинин в приговоре помещен между новгородцами И.Д. Щепиным-Ростовским и Г.П. Сабуровым, т. е. он и в 1566 г. сохранял свои владения там, где они были в 50-х годах XVI в. Впрочем, вопрос о возвращении земель мог стоять лишь для вязьмича Годунова, потому как Новгород, Муром, Москва, Коломна в 1566 г. в опричнину не входили.
Правда, некоторые данные писцовых книг не соответствуют Дворовой тетради. Так, у московского сына боярского Ф.Н. Ду-бенского было владение в Коломенском уезде[821]. Но возможность наличия поместий и вотчин в разных уездах у служилых людей XVI в. хорошо известна. Однако Ф.Н. Дубенский и в 1566 г. числился скорее всего по Москве, так как он в приговоре помещен перед москвичами Б.Т. и Л.Т. Раковыми.
В Московском уезде находились владения князя П.И. Татева[822], который помещен в приговоре 1566 г. вместе с стародубскими князьями. Но московские поместья и вотчины раздавались служилым людям (или приобретались ими) обычно в дополнение к основным. Поэтому П.И. Татев, вероятно, в 1566 г. (как и в середине века) служил по Стародубу.
В боярском списке 1576/77 г.[823] упоминаются по тем же городам, как в Тысячной книге и Дворовой тетради: М.Н. Глебов (Рязань)[824], А.Ф. Загряжский (Боровск), А.И. Колтовский (Таруса), П.Ф. Колычев (Белев), В.М. Ржевский (Белев)[825], Г.П. Сабуров (Новгород)[826]. В Московской десятне 1578 г. упоминаются В.И. Старого-Милюков и Д.И. Мезецкий[827].
О том, что материалом Дворовой тетради можно пользоваться для характеристики служилого положения дворян в середине 60-х годов XVI в., говорит поручная по И.П. Яковлеву 1564/65 г.[828] Здесь среди поручителей названы М.Н. Глебов, Ф.М. Зелов, Д.Б. Молоцкий и И.Я. Федцов с указаниями на те же города, по которым они служили в 50-х годах XVI в. В грамоте упоминаются Тит Кобяков и А.П. Хитрово, служившие по тем же городам, как и их братья (Тирон Кобяков и Л.П. Хитрово)[829]. В 1655 г. считался Юрьевичем К.И. Жеребятичев[830].
