Если сопоставить эти самые общие сведения с практикой соборного представительства XVI в. (особенно с собором 1566 г.), то можно сделать некоторые выводы. Очевидно, на соборе 1598 г. присутствовали члены Освященного собора и Боярской думы, чины приказного аппарата, московское дворянство и те из числа «выбора» (верхнего слоя провинциального дворянства), кто в то время находился в Москве. Ни о каких «выборах» на собор речи быть не могло. Да и далеко не все члены Думы и дьяки присутствовали на заседании 17 февраля (многие из них находились в других городах страны). И все же это был по понятиям XVI в. совершенно законный Земский собор «правильного» типа[728]. Собор не только избрал Бориса царем, но и принес ему присягу на верность (в утвержденной грамоте упоминалось о «прежней целовальной записи» Борису). Обстановка, в которой заседал собор, была тревожной. Немецкий агент из Пскова сообщал 28 февраля 1598 г.: «Позавчера их (бояр?) так сильно понуждали и приневоливали, что они вынуждены были присягнуть со своими подданными; думаю, не иначе, что из этого возникнет много раздоров. Простолюдины весьма недовольны Годуновым и его шайкою, которую он поставил во главе (?) людей при принесении присяги». Новому царю присягали «помещики (?), горожане и крестьяне»[729].

После избрания Бориса 18 февраля состоялся торжественный молебен в Успенском соборе. 20 февраля патриарх Иов и чины собора отправились в Новодевичий монастырь сообщить Ирине и Борису о решении собора и просить Ирину отпустить брата на царство. Сначала брат и сестра отказались исполнить эту просьбу. Тогда 21 февраля состоялось новое торжественное шествие с иконами и «святостью». На этот раз Борис соизволил согласиться принять «шапку Мономаха» и был «наречен» царем в Новодевичьем монастыре.

Но есть одно обстоятельство, осложняющее картину предвыборной борьбы. Как обратила внимание С. П. Мордовина, в первой редакции утвержденной грамоты говорится не столько о Земском соборе, сколько о церковном:

[730].

Подобная интерпретация событий в первой редакции грамоты, возможно, объясняется ее происхождением из патриаршей канцелярии.

«Тотчас» по наречении на царство Борис посылает к Казы-Гирею гонца Леонтия Лодыженского «объявить свое государево царство», а также «о дружбе и о братстве»[731]. 26 февраля («в неделю сыропустную») Борис впервые после отъезда в Новодевичий монастырь возвращается в Москву. Здесь в Успенском соборе патриарх Иов снова благословляет его на царство[732]. Затем Борис, «наедине беседовав» с Иовом, решает провести «четыредесятницу» в Новодевичьем монастыре и отбывает из Москвы. Чем объяснялся отъезд Бориса из Москвы, сказать трудно[733]. Очевидно, он ожидал присяги членов избирательного собора.

9 марта патриарх собирает Освященный собор и «весь царский сигклит» (Думу) и заявляет, что наступает пора коронации Бориса («облещися в порфиру царскую»). Иов решил объявить день 21 февраля, когда Борис дал согласие венчаться на царство, ежегодным праздником. Принято было постановление о составлении утвержденной грамоты, скрепленной печатями и подписями представителей всех чинов («приговор о утвержденной грамоте», «повеле списати сию утвержденную грамоту»). Вскоре приступили к процедуре принесения присяги новому царю[734]. 15 марта патриарх составил окружную грамоту об избрании Бориса и, очевидно, так называемое соборное определение. Оба этих документа являются как бы первоначальными набросками официальной версии об избрании Бориса, нашедшей полное выражение в более поздней утвержденной грамоте[735].

В марте — апреле происходила церемония крестоцелования Борису. В ней должны были принять участие все сословия. Для этого на места были посланы представители Боярской думы и дьяки. Так, в Псков направили окольничего кн. И. В. Гагина «приводить ко крестному целованию бояр и воевод, дворян и детей боярских и торговых людей и всех людей Псковские земли». Псковский летописец сообщает, что в марте целовали крест на имя Ирины и только в мае — на имя Бориса. Гагин умер в Пскове 22 апреля. В Новгород отправился кн. П. И. Буйносов-Ростовский, в Смоленск — окольничий С. Ф. Сабуров, в Нижний Новгород и Казань — боярин кн. Ф. И. Хворостинин. Только после этой подготовки 30 апреля Борис окончательно переехал в Кремль, «сяде на царском своем престоле», а патриарх возложил на него крест Петра Чудотворца, что рассматривалось как «начало царского государева венчания»[736].

После окончания пасхального поста «в светлое воскресенье» (16 апреля) Борис снял «жалосные» (траурные) одежды и облекся в «златокованныя»[737]. Но коронация задержалась.

В марте из южных районов страны стали поступать угрожающие сведения. 6 марта приказчик Неустрой Тебенков из шацкого дворцового села Конобеева писал Борису о том, что, по словам прибывшего с Хопра крестьянина, казаки, приехавшие на Хопер из-под Азова, предупреждают об опасности вторжения крымцев. Пленный татарин под пыткой показал, что весной Казы-Гирей собирается «быть на государевы украины и к Москве». Об этом же сообщали в отписке 8 марта воевода Воронежа Ф. Мосальский и голова Б. Хрущев, и «из ыных городов изо многих писали к государю те же вести». Борис принял решение самому идти на крымского хана и отдал предварительное распоряжение о расположении полков по «украинным городом». Вскоре аналогичное сообщение поступило из Оскола. Воевода кн. И. Солнцев-Засекин и голова И. Мясной, ссылаясь на показания пленного крымца, писали 1 апреля, что Казы-Гирей «часа того» идет «на государевы украины» «по турского царя веленью», а с ним якобы 7 тыс. янычар. Срочно составлена была роспись полков, которые должны были стоять «на берегу». Наконец, воеводы Белгорода кн. М. Ноздреватый и кн. А. Волконский 20 апреля извещали о показаниях татарина, взятого донскими казаками «на перевозе»: Казы-Гирей «идет, собрався со многими людьми, на государевы украины». Борис решил, что наступила пора выступать в поход ему самому[738]. 30 апреля он переехал в Москву.

А в это время противники Бориса предприняли последнюю попытку преградить ему путь к престолу. 6 (16) июня 1598 г. А. Сапега писал Радзивиллу: еще до того, как Годунов отправился на войну с ханом, «некоторые князья и думные бояре, особенно же кн. Бельский во главе их, и Федор Никитич со своим братом и немало других (однако не все) стали советоваться между собой, не желая признать Годунова великим князем, а хотели выбрать некоего Симеона, сына Шигалея». Речь идет, конечно, о Симеоне Бекбулатовиче, побывавшем на великокняжеском престоле при Иване IV и женатом на сестре Ф. И. Мстиславского[739]. Борис узнал об этом, когда пришла весть, что «татары идут в их земли», и, по словам Сапеги, стал уговаривать оппозицию: «.. «Симеон живет далеко, в Сибири… смотрите, чтобы вы царства не погубили».. Тогда они (бояре?), отказавшись от того Симеона, просили его, чтобы он дал им совет, как защищаться, и чтобы назначил им гетмана». Борис предложил себя в «гетманы» и выехал к Оке 17 мая. Годунов отправился в поход «еще не коронованный, ибо он хотел короноваться только тогда, когда послужит их государству, хотя Москва упрашивала его короноваться»[740].