Реальная власть в стране сосредоточивалась в руках сына Ивана III Василия Ивановича, который и являлся истинным вдохновителем антиеретической политики последних лет жизни своего отца. Братья княжича-наследника косо смотрели на счастливого распорядителя судеб. 8 февраля 1505 г. фогт Нарвы сообщил орденмейстеру, что Иван III смертельно болен и его сын Василий должен ему наследовать, хотя русские больше склонны к его внуку, и что между детьми великого князя назревает большая распря[279]. В такой сложной обстановке наследник престола решил вступить в брак, с тем чтобы обеспечить трон своей династии. По совету печатника Юрия Дмитриевича Траханиота, человека из окружения Софии Палеолог и близкого к Василию, княжич отказался от идеи женитьбы на иноземной принцессе и устроил грандиозные смотрины русским невестам. Василий как бы этим подчеркнул будущее отличие своей политики от политики отца: первенствующее место в ней должны занять дела внутрироссийские, а не внешнеполитические. Смотрины начались еще не позднее августа 1505 г. («нача избирати княжьны и боярины»)[280]. На них привезли 500 (по Герберштейну, даже 1500) девиц, затем после тщательного отбора осталось десять кандидаток[281]. Вопреки расчетам Ю. Траханиота женить великого князя на своей дочери Василий Иванович остановил свой взор на Соломонии, дочери Юрия Константиновича Сабурова[282]. Так впервые русский государь решил связать свою судьбу не со знатной женой, а с представительницей боярской фамилии, безоговорочно преданной московским великим князьям. Именно старомосковское боярство стало надолго основной опорой Василия Ивановича в его внутриполитической деятельности. Свадьба состоялась 4 сентября 1505 г.[283] Время для княжича Василия Ивановича было тревожное. Великий князь Литовский Александр открыто стремился к реваншу. После того как окончательно распалась Большая орда, а давний противник Крыма Ших-Ахмет попал в Литву, крымский хан Менгли-Гирей получил возможность для ведения более активной внешней политики. Южные приобретения сделали Россию непосредственным соседом Крыма, что Заставило «крымского царя» приступить к созданию антирусской коалиции, в которую должны были войти Великое княжество Литовское и Ногаи, а существенным звеном должна была стать Казань. Но Казанское ханство с 1487 г. находилось в вассальных отношениях с Москвой, и Иван III зорко следил за тем, чтобы казанские ханы не проявляли и признака самостоятельности во внешнеполитических делах. В январе 1502 г. в результате переговоров Ивана III с казанской знатью на ханский престол был возведен Мухаммед-Эмин, а его брат Абдул-Латиф был сведен с престола и отправлен в заточение на Белоозеро. По просьбе Менгли-Гирея (его жена Нур-Салтан была матерью Абдул-Латифа) в феврале 1505 г. узник был перевезен в Кремль, где получил собственное подворье и находился на положении почетного пленника[284]. Отношения Москвы с Казанью осложнились весной 1505 г., когда Мухаммед-Эмин прислал в столицу Русского государства «князя городного» Шаинсифа с грамотою «о некоих делах». В ответ на это Иван III направил в Казань своего посла сокольничего Михаила Кляпика с наказом, «чтобы он тем речем всем не потакал»[285]. Из этой глухой летописной записи явствует, что хан был недоволен московской политикой в Казани, а Иван III решил продолжать свою твердую линию. В результате 24 июня 1505 г. казанский царь схватил и бросил в заточение и Михаила Кляпика, и часть великокняясеских торговых людей. Некоторые из них были перебиты, а остальные ограблены и проданы «в Ногаи». Постниковский летописец говорит:
«Крови крестьяньския пролиял безчисленно, было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала, как и Казань стояла»[286]. Тех, кому удалось бежать на Волгу, перебила «черемиса». По некоторым данным, казанский царь «иссече в Казани многих гостей русских, болши 15 тысячи, из многих городов и товару безчисленно взя»[287]. Весть о том, что Мухаммед-Эмин собирается перейти Волгу и двигаться к Нижнему и Мурому, достигла Москвы в августе. Тогда в Муром послана была застава с князем И. И. Горбатым. Но вот 4 сентября, когда в Москву вернулся из Крыма отправленный туда еще в 1502 г. Иван Ощерин, к великому князю пришло новое известие. Оказывается, 30 августа Мухаммед-Эмин перешел Волгу в 150 км от Нижнего. Тогда в Муром отправлены были с войсками князь В. Д. Холмский и касимовские царевичи Сатылган и Джанай. Первый из них владел в качестве удела Городком (Мещерском)[288]. Дело обошлось сравнительно благополучно. В то время как русская рать двигалась к Нижнему, казанские войска после трехдневиой осады этого города уже отступили. В обороне Нижнего отличился воевода И. В. Хабар и пленные литовские «огненные стрельцы», которым удалось застрелить ногайского мурзу, шурина Мухаммед-Эмина. Между ногайцами и казанцами вспыхнула распря, и казанский царь предпочел для себя за благо вернуться восвояси[289]. Неспокойно было и внутри страны. Роптали братья Василия III. А тут еще умирающий великий князь, охваченный чувством всепрощения, по слухам, велел выпустить на свободу своего внука Дмитрия и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти мне обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами»[290]. Что значило «пользоваться своими правами»? Наследовать престол? Вопрос оставался открытым. Трудно предугадать, чем бы все это кончилось, если бы Иван III выздоровел, но 27 октября 1505 г. он скончался[291]. Ушел в царство теней один из выдающихся государственных деятелей России. Великий князь Иван Васильевич приложил много сил, чтобы Русское государство заняло достойное место среди европейских держав. При нем окончательно пало татаро-монгольское иго. В рамках единого государства воссоединены были основные русские земли. В годы его правления отчетливо вырисовывались четыре основных аспекта русской внешней политики: северо-западный (балтийская проблема), западный (литовский вопрос), южный (крымский) и юго-восточный (казанский и ногайский). Свою внешнюю политику Иван III осуществлял твердо и неуклонно[292]. Да и внутри своей страны Иван III наметил задачи, которые предстояло решить его преемнику. Это борьба с удельно-княжеским разновластием, претензиями церкви к светской власти, формирование личной канцелярии монарха как основы центрального правительственного аппарата. При Иване III в 1497 г. создан был Судебник, утвердивший единый феодальный правопорядок, который покоился на плечах миллионов трудящихся в русских селениях и городах. Статья 57 этого кодекса, ограничивающая и регламентирующая крестьянский выход (установление Юрьева дня), намечала путь, по которому пойдет правительство наследников московского государя в удовлетворении нужд широких кругов дворянства. Утверждение поместной системы к концу XV в. воочию показывало круги, постепенно становившиеся основной опорой московской монархии. Наконец и в идеологии сформировались основные узлы противоречий, которые предстояло развязать в дальнейшем. Идеология господствующей церкви в это время дала глубокую трещину, показав существование в ее недрах двух направлений, расходившихся в своих представлениях о путях и средствах укрепления ее престижа: иосифляне настаивали на утверждении внешнего благочиния, нестяжатели видели единственный путь в нравственном самосовершенствовании. Складывалась и система взглядов идеологов великокняжеского самовластия, которые стремились первоначально построить свои представления на светских идеологических основах (Сказание о князьях владимирских), но потом заимствовали иосифлянские представления о божественной природе самодержавия. вернуться С. М. Каштанов. Социально-политическая история России… стр. 233. вернуться Герберштейн, стр. 38; Лурье, стр. 444. вернуться Сообщение Ф. да Колло (Карамзин, т. VII, прим. № 402), ср. и Павла Иовия (Герберштейн, стр. 273–274). вернуться Дед Соломонии К. Сабуров был одним из воевод в 1482 г.(РК, стр. 19–20). Отец Соломонии в мае 1501 г. был паместником в Кореле (РК, стр. 32). О Сабуровых см.: С. Б. Веселовский. Из истории древнерусского землевладения. — «Исторические записки», 1946, т. 18, стр. 56–91. вернуться ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 535; т. VI, стр. 50; т. VIII, стр. 245; т. XII, стр. 259; т. XX, стр. 375–376; т. XXII, стр. 515; т. XXIII, стр. 197; т. XXIV, стр. 215; т. XXVI, стр. 297; т. XXVIII, стр. 338; ИЛ, стр. 147, 197; РВ, стр. 244; Зимин, стр. И, 28, 36; Шмидт, стр. 276. По другим данным-8 сентября (Лурье, стр. 444; ПСРЛ, т. XXX, стр. 14) и даже 18 октября (УЛС, стр. 102). вернуться Сб. РИО, т. 41, стр. 557. На Белоозере оставался его брат Мелик-Тагир (В. В. Вельяминов-Зернов. Исследование о касимовских царях и царевичах (далее — Вельяминов-Зернов), т. I. СПб., 1863, стр. 189. вернуться ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 338; С. М. Каштанов. Социально-политическая история России… стр. 237. вернуться ПСРЛ, т. XXIII, стр. 197. В частности, посланный с М. Кляпиком в Казань Иван Брюхо Верещагин сын Блеклого был сослан в Чагадаи, «тамо и скончался» (ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 3). вернуться ПСРЛ, т. IV, стр. 535; Лурье, стр. 444; А. Н. Насонов. Летописные памятники хранилищ Москвы, стр. 253; РК,1 стр. 35, 36. вернуться Рассказ Казанского летописца о том, что осада Нижнего продолжалась месяц, не может считаться достоверным. Сомнительны и цифры — 60 тыс. человек в войске казанского хана, из них 20 тыс. ногайцев, а у русских -100 тыс. человек (КИ, стр. 60–61). вернуться ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 535 (28 ноября); т. VI, стр. 50; т. VIII, стр. 245; т. XII, стр. 259; т. XXII, стр. 515–516; т. XXIII, стр. 197; т. XXVI, стр. 297; т. XXVIII, стр. 333; ИЛ, стр. 147–148, 197. 24 октября: Кунцевич, стр. 601; Лурье, стр. 444. 26 октября: ПСРЛ, т. XX, стр. 367; Зимин, стр. 28; ПЛ, вып. I, стр. 91 (Дмитриев день). 28 октября: ПСРЛ, т. XXIV, стр. 215; т. XXX, стр. 140; Зимин, стр. 26. 29 октября: РК, стр. 36. |