Мальчишка явно мнётся, не решаясь сказать. Придётся помочь.

– Тимох, тебе утку?

Широкая жаркая полоса заливает мальчишечьи щеки, и он выдавливает сквозь зубы:

– Если тебе не противно.

– Мне не противно. Сам так же пролежал у Тёмы два месяца. Так что давай-ка. – Приподнять худенькое тельце можно одной рукой – весу в нём… как в котёнке. – А на будущее запоминай – нет ничего стыдного ни в том, чтобы помочь, ни в том, чтобы принять помощь. Понял?

Мда… понять-то он понял, а вот принять то, что за ним ухаживают… Ну, будем надеяться, что со временем он привыкнет.

– Тим, ну не стеснялся же ты медсестёр.

– Так они ж…

– Угу… а я типа медбрат. – Никогда не замечал, что у малька такие красивые глаза: яркие, какого-то непонятного медово-карего оттенка, с золотыми крапинками ближе к зрачкам. Но потухшие. – Ты всё?

– Да… – опять та же жаркая краска на щеках.

– Ну, так будешь ты чай пить или нет? – Нельзя ему сейчас позволить жалеть себя.

– Буду. – Буркнул и глаза в сторону.

– От и молодец… А шоколадку хочешь?

***

То, что мальчику откровенно скучно, до меня дошло только через несколько дней. Запертый в четырёх стенах, практически лишённый общения, неспособный даже книгу в руках удержать… Только телевизор, пульт от которого в руках домомучительницы, да стереосистема. Ему было от чего завыть.

А у меня, как назло, все эти дни был сплошной завал – упахивался по самые уши, приходил поздно вечером, немного сидел с пацаном и обессилено плюхался в кровать, чтобы провалиться в черноту сна без снов, а с утра пораньше убегал, мимоходом заглянув в сумрак его спальни.

О том, что мальчишке снятся кошмары, я узнал случайно – посреди ночи мне вдруг приспичило попить.

…Тим выгибался, отбиваясь от призрачных мучителей, кричал, чтобы его оставили в покое, умолял, захлёбываясь слезами. Меня как переклинило, и минут пять я тупо стоял на пороге комнаты и наблюдал за его мучениями.

А потом словно отпустило, и я уже на коленях перед кроватью:

– Тимочка… Тимоша… очнись. – Малый мокрый, как мышь, его колотит от ужаса. – Тимочка…

Уговоры не помогают – кошмар не отпускает, мальчишка всё так же корчится и стонет.

Чёрт… Встряхнуть за плечо? Не то… реакции – ноль.

Пощёчина будит мальца. От вновь пережитого ужаса у него большие глаза, он хватает воздух широко открытым ртом.

– Г-г-гле-е-е-бббб… – мутные глаза никак не могут сфокусироваться на мне.

– Всё уже… всё… попей маленький. – Но пить он тоже сейчас не может.

Да что ж его так колотит-то?!

… На то, чтобы успокоить Тимоху, мне понадобилось минут сорок. Да и то – даже теперь, спящий, он так же пытается вжаться в меня, словно пытается загородиться мной от всего мира.

Это конечно, замечательно, но мне ж, блин, вставать завтра («Уже сегодня, дорогуша») в полседьмого, а часы уже показывают начало четвёртого…

Но я, кажется, придумал, что надо сделать, чтобы Тимоха не скучал.

***

– Тём, привет. – В трубке слышна ругань – Наташка как всегда в своём репертуаре. – Ничего, что я так рано?

– Говори уже… – Судя по звуку в трубке, Тёма от души зевает.

– Тём, ты это… надо поговорить.

– Говори. – Блин, как он умудряется так вкусно зевать?

– Не, Тём. Часа через полтора за тобой Стас заедет, угу?

– Уговорил, разговорчивый ты наш… У тебя всё? – Женский визг в трубке начинает давить на психику. – Тады я пошёл.

– Стой!

– Ну, что? – обреченно.

– Натахе трубку дай.

В мобиле слышен разговор на повышенных тонах. Ясное дело, Тёма бездельник и скотина, а на Наташке весь дом держится. Мне вот интересно – детей у них нет, делить особо нечего, – чего живут? Кровь только портят друг другу… Ладно, это их сексуальные проблемы.

– Да, Глеб? – Блин, ну почему вот таким томным и красивым бархатным голосом Натаха никогда не разговаривает с мужем?

Такой голос у неё только для посторонних мужиков. Типа меня, красивого.

– Наташенька, солнышко, я тут шубку присмотрел. В субботу померяешь?

– Ой, Глеб! – Визгу-то сколько! Аж в ушах звенит.

– Ну, так я заеду за вами в субботу, часов в одиннадцать устроит? – Да её хоть в три часа ночи устроит, лишь бы на халяву. – Договорились, лапочка?

Не давая вставить ни слова, нажимаю отбой. На сегодня Тём спасён.

Только надолго ли?

***

– Чё хотел? – Вот за что люблю Тёму, так это за конкретику.

– Слушь, Тём, а это обязательно, чтобы Тимоха всё время лежал?

– А что ему сейчас, бегать? – Синеглазка морщится от моей врождённой тупости.

– Нет, ну-у-у-у-у… А вот если коляску…

– Коляску? Да коляску – это замечательно. Но вот только стоят они… – Он привычно взял тон лечащего врача районной поликлиники.

– Тём…

– Хотя это, смотря какая модель… – Он всё так же в образе.

– Тём, не тупи. Шубка для твоей Натахи, я думаю, будет не дешевле. – Блин, вот кто меня за язык дёрнул.

Видеть, как взвился друг детства, обидно. Тем более, когда хочешь помочь.

– Так это ты! – Тонкий красивый палец Тёмы упирается мне в грудь. – Ты, да? Зачем?! Ты зачем вечно лезешь со своей благотворительностью?!

Какого хрена? И это вместо благодарности?!

– А зачем ты с этой сукой живёшь, а? Зачем? Ведь ты даже не любишь её! Ты ж Анечку-сестричку любишь.

Огромные синие глазища занавешиваются ресницами. Я всё-таки придурок. И сволочь.

– Давно ты знаешь?

– Да уж знаю…

– Я спрашиваю – давно?

– Ну, как Тимофей ко мне переехал…

– То есть больше месяца… Так?

– Так…

– Глеб, – Тёма поднимает на меня свои глаза-незабудки, – не обижай Анечку… Она хорошая…

Что-о-о? Этот недотёпа решил, что я на Анютке отыграюсь за его взбрык, так что ли? А кто мне тогда за Тимохой приглядывать будет? Пацан в неё практически влюблён.

– Тём, ты – придурок. Окончательный и бесповоротный. Да я первым тебя поздравлю, когда увижу штамп о разводе у тебя в паспорте. Ну, чесслово.

– Тогда ладно. – Тём устало трёт виски. Интересно, он хоть изредка высыпается? – Так на чём мы остановились? Коляска… Дай мобилу. И это… мороженого, что ли, сходи купи. Шоколадного…

Ох уж мне эти его секреты… Ну, шоколадного, так шоколадного…

***

– Вот каталог, как выберите, просто позвоните мне, и заказ будет доставлен. – Толстячок суетится, желая угодить хорошему клиенту. – Вот, обратите внимание, – пухлый пальчик тычется в глянцевую страницу, – вот эта очень удобна, а, кроме того, оснащена моторчиком и…

У меня уже голова от него трещит. И жрать я уже, промежду прочим, хочу. Поэтому просто кидаю в кейс каталог, сую визитку торговца в кармашек бумажника и величественно киваю:

– Как определимся, мы позвоним.

– Скидки в нашей компании… – толстячок ещё чёй-то городит, но я уже иду к машине.

– Денис, – кивок водиле, – давай к нам. Пора обедать.

Тёма открывает было рот, собираясь спорить, но тут же его и закрывает:

– Тём, у меня повар новый. Таких цыплят готовит… Тебе понравится.

***

Охрана исправно докладывает, во сколько и где они гуляли, во сколько Тим поел; повар сетует, что у малька плохой аппетит…

По вечерам из-за двери гостевой комнаты слышны взрывы смеха. Анечка вовсю старается, чтобы Тимоша не чувствовал себя брошенным, пока меня нет. А последние две недели меня нет постоянно… Работа…

Наконец-то снят гипс. Но легче Тимохе не стало – массажист безжалостен. Каждый день по полтора часа с утра и по часу после обеда он растирает, мнёт и тычет иголками тонкие ручки и ножки, заставляя работать вялые от почти трёхмесячного простоя мышцы. Тима стонет, но старается. Он уже устал лежать. Тёма, со скрипом, но разрешил ему плескаться в бассейне. Не больше получаса и под бдительным присмотром охраны и массажиста.

И как гром среди бела дня – Тимоха звонил домой. А вечером у него заплаканные глаза и слова он цедит сквозь зубы.

Не понял, я чё, в чём-то провинился?