Рассчитали, поварьировали формами досок, продули доски в аэродинамических трубах. Наилучшим образом повела себя треугольная доска, похожая на крыло «Стрелы». Такие и пошли в эксплуатацию.
6
Ну хорошо, в начале 30-х годов, во времена «Сигмы», мы были страной отсталой, потом нам помешали ошибки, обнаглевшая административная система, нас подсекли репрессии… А что же за границей? Почему они, богатые, умные, сильные, не построили тогда такой самолёт, да еще и получше? Конгресс аэродинамиков в Риме провели – ну и дальше что, практически?
А почему Петр Ионович Баранов, которого в авиации уважали и наверняка прислушались бы к нему, не поручил «прощупать» предельно скоростной истребитель, например, Туполеву? Небось туполевский проект или поликарповский никто не осмелился бы назвать ерундой… Москалёв же, хоть он и был тоже главным конструктором, но еле заметным главным: таких бюро, как у него, в авиапроме в те годы насчитывалось более трехсот. И занималось это крохотное ОКБ не скоростными самолётами, а учебными, связными, пассажирскими.
Пока на эти и многие другие совершенно правильные вопросы нет столь же правильных, убедительных ответов. Есть обоснованные, но не абсолютно доказательные. Из них наименее спорный: не могли наши специалисты в 30-х годах, во всяком случае во второй половине 30-х, не знать того, что уже весь авиационный мир знал. Знали это Москалёв и Калинин, знал, сидя в тюрьме, работая в «шараге», Бартини (и тоже получил в 1942 году мнение специалистов с воли: таких крыльев быть не может!), за границей знали те, о чьих работах сведения дошли до Сталина, знали Мессершмитт и Липпиш… Да и как иначе! «Стрела» наверняка была сфотографирована в полетах в 1937-1938 годах.
В защиту «не могли знать» иногда приводится еще одно соображение. «Стрела», дескать, летала все-таки на малой скорости, намного меньше звуковой, а теоретики – чего с них взять? Бумага все терпит, практически же проверить их выкладки тогда не удавалось: не было в то время потребных для этого сверхзвуковых аэродинамических труб.
Неверно, трубы такие уже тогда появились. Была сверхзвуковая труба в Геттингене, была и у нас, в ГИРДе С.П. Королева. Заработала в 1933 году. Позднее, но тоже еще до войны, в Реактивном НИИ была построена труба с воздушным потоком в несколько скоростей звука.
Стало быть, по крайней мере РМ-1 загубили и москалёвское ОКБ разогнали не из-за научного неведения, а с какими-то «деловыми» целями. С какими – понимание придет, и думаю, что оно не за горами. Многие документы утеряны, многие уничтожены, но найдутся другие, найдутся копии. Так всегда бывает. Найдутся – хотя бы в частных архивах.
Глава вторая
1
Поиск частных архивов опять привел меня к Вадиму Борисовичу Шаврову.
– А зачем они вам? Диссертацию пишете? Не советую – ее все равно угробят.
– Всего лишь статью…
– Не пропустят.
– Да и, наконец, сам хочу докопаться!
– Это другое дело.
Куда девались его семьдесят семь тогдашних лет! Только что сидел, поникнув, в своем вольтеровском кресле – и вдруг единым упругим махом оказался на столе, достал со стеллажа, из-под самого потолка, перевязанный тесьмой раздувшийся скоросшиватель.
– Читайте, выписывайте.
И вновь сник в кресле, время от времени косясь на меня из-за спинки: каково впечатление?
Труды В.Б. Шаврова знакомы всем, кто так или иначе интересуется историей авиации. Писал он крайне сжато, справочно, однако с бесчисленными непротокольными подробностями, почти всякий раз ссылаясь на их источник: «По словам такого-то…» Казалось бы, отстранялся, избегал собственного к ним отношения, оценок, а в действительности давал оценки уже самим отбором подробностей. Такую он изобрел для себя разновидность эзопова языка.
В распухшем скоросшивателе он пошел еще дальше: не назвал некоторых участников событий, которые описывал. «Академик», «генерал», «консультант» – и не более. Я спросил его, кто же они такие, помимо должностей и званий.
– Не скажу. Потому что, в отличие от вас, я намерен стать доктором наук, увеличить свою пенсию. Вот стану – и тогда все скажу, что знаю… ,
Докторской степени он не дождался, так что фамилии унес с собой. Возможно, в дальнейшем они объявятся, как и документы по Москалёву.
Перейду к существу дела.
Есть красноречивая характеристика самолёта: его аэродинамическое качество. Оно показывает в цифрах, насколько совершенны формы самолёта, его крыло. Выше аэродинамическое качество, – значит, скорость выше, двигатели для этого требуются менее мощные, топлива они жгут меньше.
И дальность беспосадочного, бездозаправочного полета, следовательно, увеличивается.
В начале 50-х годов наши крупнейшие авиационные теоретики решили, что в обозримой тогда перспективе, в течение 10-15 лет, нельзя будет построить тяжелый сверхзвуковой самолёт с дальностью 12-14 тысяч километров. Для такого полета требовалось аэродинамическое качество, ни в коем случае не достижимое. Вдвое, а то и втрое ниже – вот на что можно рассчитывать, от силы… Это было объявлено только что открытым законом природы, бороться с которым так же бессмысленно, как, например, с законом сохранения энергии. Или нужны другие двигатели, мощнее и экономичнее.
С крупнейшими теоретиками, во главе с «академиком», как его назвал Шавров, не согласились ленинградские ученые и Р.Л. Бартини в Москве. Об этой работе Бартини я рассказал в «Красных самолётах», а Шавров в распухшей папке – о работе ленинградцев, причем в своей манере, с весьма любопытными подробностями.
За технической задачей создать такой самолёт стояли, как почти всегда в авиации, две политические: гражданская и, к сожалению, военная. Гражданская привела (но действительно, как и предвидели теоретики, лишь через 18-20 лет) к дальним сверхзвуковым пассажирским Ту-144 и англо-французскому «Конкорду», военную попытались решить американцы. В октябре 1946 года их фирма «Конвэр» получила заказ на бомбардировщик «дальнего проникновения», носитель ядерного оружия. Собственно, не на бомбардировщик, а тоже сперва только на исследование принципиальной возможности его создания. И в точности так же, как впоследствии наши теоретики, фирма пришла к выводу, изучив около десяти тысяч схем, что сверхзвукового самолёта с такой дальностью быть не может. Задание фирме изменили, бомбардировщик «Хастлер» В-58 она построила компромиссный. На большую дальность он летел с дозвуковой скоростью и лишь на короткое время, по замыслу – в зонах противовоздушной обороны мог развивать приблизительно две звуковых. К тому же и дальность его без дозаправки топливом в воздухе оказалась втрое меньшей, чем по первоначальным требованиям.
Ленинградцы взялись за эту тему в 1952 году и через два года пришли все к тому же: в ближайшее время дальний сверхзвуковой самолёт построить нельзя. Чего и следовало ожидать, так как для начала они просто повторили поиск московских ученых и американских фирмачей – перебрали, изучили, продули в трубах существовавшие схемы, а «посмотреть не туда» не отважились.
Неясно, кто именно проводил в Ленинграде это первое исследование и где – в НИИ, в КБ, в учебном заведении? Видимо, не в академии. Возглавлял группу какой-то заведующий кафедрой (в академиях – начальники, а не заведующие), по Шаврову – человек «бешено самолюбивый», к тому же «виртуоз по части формальной логики», прозванный за это Цицероном, способный убедить кого угодно и в чем угодно. Случалось, он такие заключения на свои работы выколачивал, что сами рецензенты потом не верили: «С ума я сошел, не иначе, когда такое подписывал!..»
На этот раз, однако, отчет его группы не утвердили, тему у них забрали, предложили ее Москалёву. Десять дней дали Александру Сергеевичу на раздумье, а на одиннадцатый приказом начальника академии П.В. Родимова при инженерном факультете была создана проблемная научно-исследовательская лаборатория НИЛ-1 – первая такая в системе военно-учебных заведений. Против нее, против этой работы выступило большинство ведущих сотрудников академии – начальники кафедр конструкции и прочности самолётов, теории двигателей, аэродинамики… И приглашенный Цицерон-златоуст выступил против. Соображения были: выше лба уши не растут, Москва не глупее нас, в Москве – ЦАГИ, ЦИАМ, испытательная база, а у нас что? Учебные стенды, нет даже плохонькой сверхзвуковой трубы…
