И еще раз, в один из следующих моих приездов:
– Помню, вас интересовало, видел ли я, что происходит в стране при Сталине. Видел. Но не знал, правильно ли я это вижу. Не так ли, как когда-то в старом китайском спектакле.
…Сингапур, Коломбо, Суэц. На узкой улочке Суэца оборванные, голодные, черные от загара и грязи Ласло и Роберто, медленно идя за толпой сирийских паломников, от которых внешне ничем не отличались, добрели до конторы пароходной компании; одним из ее владельцев был дядя Роберто, тоже Бартини.
Повезло. А то друзья уже решили было присоединиться на время к паломникам: те делились друг с другом едой. В конторе Роберто дали денег, две пары белья, но на всякий случай под расписку, заверенную то ли в полиции, то ли нотариусом. Несмотря на документы, подозрительным показался служащим компании обносившийся племянник богатого дяди.
Из Суэца – в Триест, оттуда – в безмятежно дремлющий Фиуме, к тете Елене…
6
Коммунистом Бартини стал 21 января 1921 года, в день образования Компартии Италии. Работал с венграми, покинувшими родину после падения там советской власти (фотографию «лаццароне Роберто» ему прислал потом в Москву бывший венгерский политэмигрант в Италии Имре Герле), как боевой офицер, знающий военное дело, вошел в боевую группу компартии, созданную незадолго до захвата власти фашистами.
Группа действовала нелегально. Боевики должны были и тактику уличных схваток освоить, и приемы конспирации. Накануне Генуэзской международной конференции, проникнув, чтобы предотвратить покушения, в савинковскую организацию, Роберто до такой степени перевоплотился, что его не узнал, встретив однажды «в большом свете», сам барон Лодовико. Да что там старый барон! Несравненно труднее было обмануть профессионалов – полицейских агентов, фашистов, террористов.
В «свете» Роберто появлялся с князем Юсуповым.
Кто-то приглашал туда савинковцев, знакомил со съезжавшимися дипломатами и их окружением. В это время другие савинковцы, купив в городе парфюмерную мастерскую, готовили под ее вывеской взрывчатку. Командовал ими однорукий знаток этого дела, бывший штабс-капитан.
– Вы бываете в кино? – спросил меня Бартини. – Я тут посмотрел недавно довоенный фильм «Маскарад». Ничего, знаете ли… И, как это, забилось ретивое… Но вот что заметил, хотя для искусства это и пустяк: надевают они там маски, только глаза масками закрывают – и уже не могут узнать друг друга! Тоже условность, наверное: условливались не узнавать, да?.. Потому что на самом деле вы как угодно переоденьтесь, самым наилучшим образом перекрасьтесь, приклейте усы, бороду, напяльте парик – и вас все равно засекут. Знаете как? По походке… Она так же индивидуальна у каждого, как и лицо, как отпечатки пальцев. А мы закладывали в ботинки твердые зернышки риса под пятки – и походка менялась полностью. Просто, но не дай бог упустить из виду хоть одну какую-нибудь будто бы мелочь! Обернется бедой…
Учились на ходу, предметно, у мастеров. Их было раз, два и обчелся, как во всяком деле, и они обожали, когда им «кланялись». Самолюбие Роберто от этого страдало (он был самолюбив и упрям, таким и остался до конца своих дней), а также из-за того, что мастера, казалось ему вначале, ничего виртуозного, собственно, не проделывали. Знать бы, что надо сделать в каждом конкретном случае, научил бы кто – и, думал Роберто, «любой дурак» сработал бы не хуже.
Вот случай. Группе Роберто поручили изъять портфель у связного савинковцев. Подумаешь, задача! Первая мысль: отнять портфель силой, прищучить связника где-нибудь в темном переулке. Но это боевикам запретили категорически. Вторая мысль: связник – иностранец, живет в гостинице. Найти среди гостиничных служащих коммунистов или сочувствующих партии, проникнуть с их помощью в номер к связнику, когда он отлучится… Попытались. Ничего в номере не нашли: бдительный связник не выпускал портфель из рук ни днем ни ночью. Заперли его как-то ночью в уборной, разыграли сцену, будто бы замок в уборной сам собой защелкнулся, – тоже безрезультатно. Оказалось, он и туда портфель с собой унес.
Пришлось кланяться мастерам. Была тогда в Италии партия не партия, а течение, впрочем организованное, утверждавшее, что и оно тоже за социальную справедливость, только не желает ждать, когда для нее созреют все условия; поэтому, следуя обычаю старинных благородных разбойников, будет отбирать богатства у богачей и оделять бедняков. Вот ему-то, полуразбойничьему течению, и пришлось поклониться.
На свидание с Роберто явился высоченный парень, какими редко бывают итальянцы:
– Говори, что надо.
– Портфель изъять.
– Дальше что?
– Мне его отдать.
– Ну и дальше?
– Больше ничего… Изъять и отдать. И спасибо… Парень молча посмотрел поверх головы Роберто, не снизойдя опустить глаза, и лениво двинулся прочь.
В тот же день Роберто получил распоряжение быть завтра в кафе при гостинице в те минуты, когда, он знал, там подкрепляется связник, всегда за одним и тем же столиком, прижав ногой портфель к стене.
Следом за Роберто в кафе вошел вчерашний парень. Если бы не рост – ни малейшего бы к нему внимания. Деловой человек, озабоченный, спешащий позавтракать, как такие же в основном деловые постояльцы этой средней руки гостиницы. И с портфелем точно таким же, как у связника.
А дальше все произошло действительно просто. Легкая неловкость: пробираясь по многолюдному залу к свободному месту, парень оказался возле связника в тот самый момент, когда там же оказался официант с подносом, полным тарелок. Звон, грохот, крики, тысяча извинений, истерика хозяина, хотя ничей костюм не был испорчен…
Через несколько минут связник приканчивал свой завтрак, но ногой прижимал к стене уже другой портфель. А тот, который он берег, получил Роберто.
– Но просьба, – сказал парень на прощание, – больше к нам с пустяками не приходите!
Старались довольствоваться своими силами. Может, напрасно, может, благородные разбойники предотвратили бы промашку… Во время одной из операций группы неумело спрыгнувший на ходу с поезда боевик сломал ногу, попался, под пыткой назвал других боевиков.
Ниточка вела к Бартини. И по решению ЦК Роберто уехал в Советскую Россию.
Компартия укрепилась, но в целом революционный подъем в мире остановился, кое-где стал заметен спад. Усиливались националистические настроения, началась подготовка к новой войне.
Роберто поклялся отдать красной авиации «всю жизнь, пока кровь течет в его жилах». Но жизнь могла оказаться очень короткой. Клятву он выполнил бы, но пользы принес бы мало. Однако он и уцелел, и дал нашей технике столько, что, как сказал С. В. Ильюшин выпускникам академии имени Н.Е. Жуковского, «его идеи будут служить авиации еще десятки лет, если не больше». Что он уцелел – случайность, в большой мере случайность, однако и находчивость, и организованность, и выносливость, и, кроме того, взаимовыручка людей общей цели.
Фашисты не прекратили охоту за Бартини, даже узнав, что он уже за границей Италии. На него устроили покушение в Берлине. Была зафиксирована клиническая смерть, но его вернули буквально с того света врачи-коммунисты, а также крепкий организм (уже числясь старым, немного стесняясь молодых, он во дворе ОКБ «крутил солнце» на турнике). В Берлине же, пока он лежал в клинике, у него выкрали документы, чтобы спровоцировать его арест, – не думали, что ему помогут восстановить документы. В 1927 году в Севастополе ему подали чай, отравленный белладонной, но он вовремя уловил в чае посторонний привкус, пить не стал.
Хватало, впрочем, и обычного в авиации риска. На болезни Бартини, усилившейся к его старости, сказались последствия катастрофы, в которую он попал, еще учась в Римской школе летчиков: привязной ремень рванул его тогда по животу. В России он летал и самостоятельно на серийных машинах, и с Юмашевым, Шебановым, Бухгольцем на опытных самолётах, как их конструктор. Однажды при мне к нему приехал бывший его сослуживец по Севастополю, они не виделись больше сорока лет. Я подумал – сейчас они обнимутся, как принято между старыми друзьями. Но нет! Первым делом, сразу с порога: «А помнишь, Роберт, как мы с тобой падали в Черное море?»… Гидросамолёт «юнкерс» вел тогда Бартини и сумел посадить машину с заглохшим мотором не в море, где волнение было слишком сильное, а на мыс у входа в Северную бухту…