Вот тогда и понадобились новые схемы, формы летательных аппаратов, новые профили обтекания. И, естественно, прежде всего их принялись искать для маленьких самолётов. Чем меньше летящее тело, тем меньше ему сопротивляется воздух: истребители почти всегда были скоростнее бомбардировщиков. Маленькими были наш БИ-1, немецкие Ме-262 и Me-163 (начала 40-х годов), первые реактивные «Ла», «МиГи», «Яки». Поликарповский ракетный истребитель, оставшийся, как и бартиниевские, в проекте, прямо так и назывался – «Малютка»… 14 октября 1947 года маленький американский экспериментальный самолёт «Белл Х-1» с ракетным двигателем впервые в истории авиации вышел за скорость звука. Но получилось это у него на большой высоте, где воздух разрежен и слабо сопротивляется полету, получилось после сложного разгона и на очень коротком отрезке пути: прожорливый двигатель Х-1 мог работать с полной тягой только две с половиной минуты. На больший срок ему не хватало запаса топлива на борту, поскольку самолёт был очень маленький. И на высоту эту Х-1 сам взлететь не мог: его туда поднял самолёт-носитель «Боинг Б-29», обычный поршневой.
Так что это был скорее рекорд, победа науки, а не достижение настоящей практики. Но в то же время сигнал, что в научный прорыв на малом участке фронта технического прогресса надо без промедления вводить главные силы: силы конструкторских бюро.
К тому же после войны расстояние во времени между рекордами и практикой значительно сократилось.
Прибавилось умений, сказался военный опыт, авиация развивалась быстрее. Поэтому сразу же после того, как стало известно о полетах «Белл Х-1», наши конструкторы получили задание: срочно решить – сначала хотя бы в принципе, – можно ли будет в ближайшие годы построить тяжелый самолёт весом больше ста тонн, с длительностью полета пять-шесть часов без дозаправки топливом в воздухе, со скоростью в две – две с половиной скорости звука?
Сводная группа ведущих специалистов, собранных из разных НИИ и ОКБ, обследовала тогда, как было объявлено, абсолютно все мыслимые схемы пилотируемых, то есть управляемых человеком, атмосферных летательных аппаратов и пришла к заключению: невозможно!.. В природе не существует пригодная для такого полета схема.
Однако другие специалисты, и в их числе Александр Сергеевич Москалёв, бывший конструктор, а в то время преподаватель Ленинградской военно-воздушной академии (Бартини мне посоветовал заинтересоваться его работами, его судьбой: дальше скажу почему), не поверив в столь опять категорическое «невозможно», провели на свой страх и риск очень дорогое и трудоемкое так называемое комплексное исследование темы – силами нескольких организаций, со многими сотнями опытов, продувок моделей в аэродинамических трубах – и нашли, нащупали нужную схему самолёта.
Поехали в Москву защищать проект. И в Москве узнали, что в это же самое время Роберт Людовигович Бартини без особо дорогих продувок и вообще без существенных затрат нашел очень похожую схему. Главным образом «вычислил» ее, один, сидя за своим письменным столом под лампой с глубоким самодельным абажуром. От их схемы, дорого доставшейся, его отличалась лишь в мелочах, незначительными деталями.
«Н-ну, было приблизительно так…» – сказал Бартини, дочитав до этого места мою черновую рукопись, и недовольно отодвинул ее от себя. Не понравилось ему, что он в ней получался героем, представал в неком ореоле.
А он чудес не творил, по его словам. Я тут с ним не согласен, хотя сам же однажды укрепил его в этой позиции: рассказал ему, а мне это рассказал старый инженер-металлург Б. И. Качурин, как году в 32-м для домен строившейся Магнитки понадобилось отлить сложные детали из чистой меди – фурмы. Считалось, что нашим литейщикам они не под силу. Пригласили доку-немца по фамилии Баушан за пять тысяч золотом. Сел Баушан на стул посреди цеха ножка за ножку и командует нашим: «Fangen Sie an!» – «Начинайте!»
Удивились, что ничего он не показывает, начали, как всегда начинали, продолжили, как всегда продолжали, а немец знай покрикивает: «Arbeiten Sie!» – «Работайте!»
Ну сработали. А на испытаниях под высоким давлением фурмы «потекли». Брак. Еще несколько штук отлили – то же самое… И тогда бригада решила: Баушана гнать в шею, денег ему ни копейки не платить, а дорогому товарищу Иванченко (председателю объединения «Востокосталь») дать твердое рабочее слово – сами фурмы отольем!
И отлили. Очень просто: соблюли технологию. При Баушане от нее привычно отступали, и он, дурачок, этого не замечал, а уж дав слово – выложились.
Бартини в том смысле не творил чудес, что если бы творил, то тогда незачем было бы разбирать и пытаться перенять его методы работы. Да и неправильно называть их «его методами», они общеизвестны, они – тоже технология. А Бартини лишь следовал ей неукоснительно более пятидесяти лет и, как правило, успешно (примеры этих успехов я здесь освобождаю от многих необязательных в популярном рассказе подробностей). Таков же вывод и А.С. Москалёва. «Нет сомнения, – пишет он мне, – что у Роберта Людовиговича была громадная интуиция, знания и талант ученого и конструктора. Свою работу он показал нам на конференции в 1961 году (проект дальнего тяжелого сверхзвукового самолёта. – И. Ч.), и мне неизвестно, когда он до нее додумался, но мы принципиально такое же решение предложили в 1953 году. Вот тогда и было проведено комплексное исследование темы – мы здесь были первые, американцы потом назвали такие исследования комплексным анализом, – оптимизированы параметры, режимы и т.д… Но, в общем, все это чепуха, пишу просто для вашей ясности».
Положим, вовсе не чепуха, только думаю, что приоритет здесь легко не установишь, да и не в этом сейчас наша цель. Документы свидетельствуют, что оба решения были найдены практически одновременно – первый отчет-рукопись Р.Л. Бартини в списке 72 отчетов по этой теме датирован 1952 годом, так что шли конструкторы по технологии, одним путем, независимо друг от друга. У Бартини вначале просто не было возможности проверить в опытах свою найденную «на кончике пера» схему: его ОКБ в очередной раз ликвидировали на несколько лет, но как только такая возможность появилась, он воспользовался ею незамедлительно, хотя появилась она в чужом ОКБ, в другой отрасли промышленности. Провести дорогие эксперименты ему предложил С.П. Королев.
С тех же физико-математических оснований Р.Л. Бартини в последние годы жизни попробовал разглядеть будущее всего транспорта, не только авиационного. В развитии этой техники было несколько революционных скачков: колесо, парус, пар, двигатель внутреннего сгорания, крыло… Между скачками были более или менее длительные периоды накопления опыта, усовершенствований. По многим признакам чувствуется, писал Бартини, что приблизилась пора для нового скачка. Какого?
Любой вид транспорта при сравнении его с другими видами оценивается по нескольким характеристикам: по скорости, дальности, грузоподъемности, зависимости от баз, от погоды и т. д. Корабль наиболее грузоподъемен, но ходит он только по воде и медленно. Ракета летит очень быстро, но на малых расстояниях невыгодна. Самолёт и скорость имеет неплохую, и грузоподъемность его растет, но он слишком пока зависим от погодных условий и слишком привязан к хорошим аэродромам…
Бартини взял эти и другие свойства всех средств передвижения и сгруппировал их, свел к трем обобщенным свойствам. Это и раньше делалось. Скажем, дальность и перевозимый груз объединялись в показатель, измеряемый в тонно-километрах. Точно так же можно объединить, сгруппировать и другие характеристики: скорость, мощность двигателя, расход горючего, ресурс, надежность, комфорт, затраты средств и труда… А именно три обобщенных, не больше, понадобились для того, чтобы изобразить их в объемном масштабном рисунке. Была начерчена обычная пространственная система координат – вверх, в сторону, в глубину, и на этих осях отложены обобщенные характеристики. Для каждого транспорта – три отрезка, как бы длина, ширина и высота, и на них построены параллелепипеды. «Выросли» они из единого угла, из начала координат, получились совмещенными, их было легко сравнить друг с другом, к тому же Бартини нарисовал их разными цветами. Эти фигуры, вид и объем каждой, показали, тоже, конечно, обобщенно, степень совершенства поезда, судна, самолёта, ракеты, автомобиля, трубопровода… Оценить фигуры на вид стоило потому, что некоторые из них получились слишком вытянутыми в ту или иную сторону или чересчур плоскими, тонкими, как бумажный лист. И ясно стало, что одни характеристики того или иного транспорта очень хороши, зато остальные никуда не годятся: например, транспорт движется с огромной скоростью, но сжигает слишком много топлива, или ненадежен, или осиливает только короткие расстояния.
