Я фыркнул:

– Это ты сказал, не я.

– Да. И это еще одно, чего ты не понимаешь.

– Не сомневаюсь.

– Текл считают трусами. Разве Пареш трус?

Я облизнул губы.

– Нет.

– Вот именно. Он знает, за что сражается. Кроме того, их считают глупыми и ленивыми. Это соответствует твоим впечатлениям?

Я хотел было сказать «да», но потом решил, что, пожалуй, ленивыми я их не считаю. Глупыми? Что ж, джареги обманывали текл в течение многих лет, но это лишь означало, что мы умнее. И, кроме того, текл так много, что я просто мог сталкиваться с самыми глупыми. Трудно себе представить общую численность текл даже в пределах Адриланки. Большинство из них не были клиентами джарегов.

– Нет, – сказал я. – Думаю, не вполне.

– Дом Теклы, – сказал Келли, – воплощает в себе черты всех драгейрианских Домов. Так же, кстати, как и Дом Джарега, и по той же самой причине: эти Дома допускают других в свои ряды, не задавая никаких вопросов. Аристократия – тсеры, драконы, лиорны, некоторые другие – считают это проявлением слабости. Лиорны не принимают никого; некоторые Дома требуют пройти испытание. Они считают, что это усиливает их Дом, поскольку укрепляет то, чего они желают, – как правило, силу, сообразительность и ловкость. Они считают это величайшими достоинствами господствующей культуры – культуры аристократов. Добавление крови, не несущей этих черт, воспринимается как слабость. Поскольку они считают это слабостью, ты тоже считаешь это слабостью. Но это не слабость, а напротив – сила. Все эти черты в той или иной мере присущи и теклам, и джарегам, и некоторым выходцам с Востока – наряду с прочими чертами, которые мы даже не осознаем, но которые делают нас людьми. Подумай, что значит – быть человеком. Это намного важнее, чем быть членом Дома. – Он замолчал и снова посмотрел на меня.

– Понятно, – сказал я. – Что ж, теперь я узнал кое-что из биологии, истории и политики текл – все за один присест. И еще о том, что требуется, чтобы стать революционером. Спасибо, это было весьма поучительно. Только меня не интересует биология, я не верю вашей истории и уже знаю, что нужно, чтобы стать революционером. В данный же момент я хочу знать, что требуется, чтобы найти Коти.

– И что же, по-твоему, требуется, – чтобы быть революционером? – спросил он.

Я понимал, что он пытается сменить тему, но не мог удержаться.

– Нужно настолько отдаться идеям, чтобы утратить всякую жалость к людям – и к друзьям, и к врагам, и к прочим.

– Отдаться идеям? – переспросил он. – Так ты это понимаешь?

– Да.

– А откуда, по-твоему, берутся эти идеи?

– Не думаю, что это имеет большое значение.

– Они исходят от людей.

– Полагаю, в основном от мертвых.

Он медленно покачал головой, но глаза его сверкнули.

– Значит, – сказал он, – у тебя нет никаких этических представлений?

– Не надо надо мной издеваться.

– Значит, есть?

– Да.

– Но ты готов от них отказаться ради любого, кто имеет для тебя значение?

– Я сказал – не надо надо мной издеваться. Повторять не буду.

– Но что такое профессиональная этика, как не идеи более важные, чем люди?

– Профессиональная этика гарантирует, что я всегда буду относиться к людям так, как они этого заслуживают.

– Она гарантирует, что ты действуешь правильно, даже если это причиняет неудобства, так?

– Да.

– Вот именно.

– Самодовольный ублюдок, – сказал я.

– Но я могу сказать, что ты несешь чушь. Ты говоришь о наших идеях так, словно они свалились с неба. Но это неверно. Они выросли из наших нужд, из наших мыслей и нашей борьбы. Идеи не возникают за один день, и люди не просто собираются и решают их принять. Идеи – в такой же степени продукт своего времени, как конкретный набор заклинаний является результатом конкретного правления Атиры. Идеи всегда выражают нечто реальное, даже когда они ошибочны. Люди умирали за идеи – иногда ошибочные идеи – в течение всей истории. Могло ли такое случиться, не будь идеи продуктом всей их жизни, окружающего их мира?

Что касается нас – нет, мы не самодовольные ублюдки. Наша сила в том, что мы рассматриваем себя как часть истории, часть общества, а не как индивидуумов, столкнувшихся с общей проблемой. Это означает, что мы, по крайней мере, можем искать верные ответы, даже если мы не всегда полностью правы. Это определенно ставит нас на шаг впереди индивидуалистов. Хорошо осознавать, что у тебя есть проблемы, и пытаться решить их, но проблемы выходцев с Востока и текл в этом мире отдельная личность не может решить в одиночку.

Видимо, когда произнесение речей входит в привычку, остановиться бывает нелегко. Когда он наконец иссяк, я сказал:

– Я отдельная личность. И я решил эти проблемы. Выбрался из этого дерьма и совершил кое-что сам.

– И через сколько трупов тебе пришлось для этого перешагнуть?

– Сорок три.

– Ну и?

– Что?

– Это я тебя спрашиваю – что?

Я уставился на него. Он снова сильно косил. Кое-что из сказанного им было неприятно близко к тому, что я Думал о себе сам. Но я не занимался изощренными политическими построениями и не подстрекал людей к мятежу – я не считал, что лучше всех знаю, как следует поступать.

– Если я такое ничтожество, – сказал я, – зачем ты вообще тратишь время на беседу со мной?

– Потому что Коти нам нужна. Она все еще новый человек в нашей организации, но со временем может стать прекрасной революционеркой. У нее проблемы с тобой, и это мешает ее работе. Я хочу решить этот вопрос.

Я еле сдержался.

– Прекрасно, – сказал я. – Я позволяю вам манипулировать мной, чтобы я помог тебе манипулировать Коти, чтобы она помогла вам манипулировать всем населением Южной Адриланки. Так надо понимать? Что ж, я готов. Скажи мне, где она.

– Нет, это надо понимать не так. Я не собираюсь иметь с тобой никаких дел. Ты позвал на помощь стражников Дома Феникса, чтобы заставить нас открыто выступить и таким образом уничтожить. Какие бы у тебя ни были к этому причины, это не удалось. Мы сейчас не ввязываемся ни в какие заварушки. Вчера у нас был большой митинг, на котором мы призвали всех сохранять спокойствие и не позволять стражникам спровоцировать какой-либо инцидент. Мы готовы защищаться от любых нападений, но не позволим…

– Перестань. Так или иначе, ты обречен. Ты что, в самом деле думаешь, что сможешь противостоять Херту? На него работает больше наемных убийц, чем у Вирры волос на голове. Если бы я не вынудил его действовать, он бы все равно вас уничтожил, поняв, что ты не намерен отступать.

– У него больше наемных убийц, чем людей с Востока и текл в Адриланке? – спросил Келли.

– Гм. Я не знаю ни одного профессионала теклы, и, вероятно, я почти единственный профессионал среди выходцев с Востока, который мне известен.

– Профессиональные убийцы? Нет. Но профессиональные революционеры – да. Джарег убил Франца, и мы мобилизовали половину Южной Адриланки. Он убил Шерил, и мы мобилизовали другую половину. Ты привел с собой стражников, вероятно полагая, что у тебя есть некий большой план, как разрешить все ваши проблемы. А в действительности ты сделал в точности то, чего хотела от тебя Империя, – ты дал им повод ввести войска. Что ж, они здесь, и они ничего не могут сделать. Как только они попытаются, мы захватим весь город.

– Если вы так к этому близки, почему вы этого не сделаете?

– Еще не пришло время. Да, мы можем какое-то время удерживать город, но остальная страна еще к этому не готова, и мы не сможем противостоять всей стране. Но если придется, мы будем сражаться, поскольку это послужит примером и наши ряды умножатся. Империя не в состоянии раздавить нас, так как поднимется вся страна.

– Значит, они просто дадут вам все, что вы хотите?

Он покачал головой:

– Они не могут полностью расследовать убийства – ведь тогда откроется, насколько тесно Дом Джарега связан с Империей, и джареги сами будут вынуждены сражаться, что приведет к полному хаосу. Они знают, что мы можем сделать, но им неизвестно, что мы собираемся сделать. Поэтому им остается только ввести войска и ждать, когда мы совершим ошибку и утратим доверие масс, после чего они смогут нас уничтожить – как наше движение, так и людей.