Эми вручила ему очередную пастилку, и их пальцы соприкоснулись. У нее перехватило дыхание, и Мэтт почувствовал это. Она принялась сосредоточенно жарить маршмеллоу. Сунула в рот и облизала пальцы. Он пытался не смотреть, иначе она посчитает, что права и парни действительно думают только об одном. О Иисусе! Она сосет палец!

У Мэтта вырвался абсолютно непроизвольный стон. Эми подняла голову.

Он встретил ее взгляд, и хотя не понял выражения глаз, все же она не выглядела недовольной или рассерженной. На мгновение прикусила губу, и ему вдруг показалось, что невыносимая жара вытеснила весь холодный воздух.

Удушливая жара. Но черт его побери, если он собирается что-то предпринять! Как бы она ни была красива в отблесках огня, он знал, что любая попытка обнять ее положит конец дружбе, которая могла бы завязаться между ними.

Но Эми продолжала смотреть на него так, словно никогда не видела раньше. Неожиданно они оказались так близко друг к другу, что их бедра соприкоснулись. Его руки так и тянулись к ней, но он вынудил себя не шевелиться. Не шевелиться!

Поэтому Мэтт и определил, что Эми потянулась к нему первой. Но прежде чем она успела дотронуться до его губ губами, раздался вой койота, от которого кровь застыла в жилах, а волосы встали дыбом. К нему присоединился еще один, более громкий и более долгий.

Эми, вздрогнув, выпрямилась.

– Они не так близко, как кажется, – успокоил ее Мэтт.

Она кивнула, нагнулась и принялась возиться с ботинком, используя это занятие как предлог подвинуться ближе. Мэтт пошутил бы над этим, но побоялся испугать ее еще больше.

Снова завыл койот, и на этот раз ему ответил настоящий хор. Эми положила руку на бедро Мэтта и застыла.

Мэтт безмолвно умолял койотов подобраться ближе, чего они явно не собирались делать. Мало того, поняв, где лежит ее рука, Эми поспешно ее отдернула.

– Прости.

– Не извиняйся. Можешь на меня положиться. В любое время.

Он насадил на прутик несколько маршмеллоу и протянул ей, а потом сделал то же самое для себя. Эми постоянно вглядывалась в глубь леса, окружавшего их, словно, если хорошенько сосредоточиться, можно видеть в темноте.

– Вижу, ты не привыкла к походной жизни, – сочувственно заметил Мэтт.

– Я девушка городская.

– Из какого города?

– Из Нью-Йорка, Майами, Далласа…

– Отовсюду сразу?

– Плюс Чикаго. Я часто переезжала.

Мэтт вынул свой прутик из огня и пожалел, что нет шоколадных крекеров из муки грубого помола, так хорошо идущих с идеально поджаренными маршмеллоу.

– Я сам из Чикаго. Родился там.

Он не скучал по городу. Ни по работе. Ни по бывшей жене… Хотя скучал по родным.

– Когда ты там была последний раз?

– Десять лет назад, – пожала плечами Эми. – Но недолго.

Он знал, что ей двадцать восемь. Значит, она жила там в восемнадцать.

– Ты там заканчивала школу?

– Нет. Сдала экстерном и немного раньше. До Чикаго.

– Десять лет назад. Я тогда только демобилизовался. Служил во флоте, а потом работал копом. Может, наши дорожки и пересекались.

– Вряд ли. Ты был в спецназе. А не простым копом, гонявшим с улиц бездомных тинейджеров.

Мэтта не удивило, что она слышала о его службе в спецназе. В Лаки-Харборе все знали все обо всех. Жаль, что ему ничего о ней не известно. Эта Майклс удивительно хорошо умеет скрывать подробности своей личной жизни.

– Ты была бездомным тинейджером?

Эми пробормотала нечто неразборчивое, что одновременно могло означать согласие и уклончивое «не хочу об этом говорить».

Жаль, если не хочет.

– Что случилось с твоими родителями?

– Я продукт того, что происходит, когда тинейджеры не ходят на уроки сексуального воспитания. Ничего, что бы ты не видел прежде в фильме «Беременна в шестнадцать».

– Так скверно?

Она пожала плечами и сунула в рот мармеладку.

Похоже, разговор закончен. Что же. Так тому и быть. Он найдет другой шанс. А пока он наблюдал, как она смакует сладости, наслаждаясь каждым кусочком как наградой. Особенно ему нравилось, как она, причмокивая, слизывает крошки с пальцев.

– Хорошие пастилки, – похвалила она.

У него было кое-что и получше, но эти сведения он держал при себе.

Получив достаточную концентрацию сахара в крови, они уравновесили ее вяленой говядиной. Эми расстегнула рюкзак и, заглянув внутрь, выложила блокнот, цветные карандаши, путеводитель, губную помаду и перочинный нож, прежде чем вытащить яблоко и снова застегнуть рюкзак.

Она настоящая головоломка! Крутая на вид, девчонка в душе… и еще многое, чего он пока не мог определить.

Она протянула ему яблоко. Мэтт откусил и отдал его обратно. Вместе они прикончили яблоко, потом выпили воды. Эми широко зевнула.

– Прости, – выдавила она, снова зевая. – В закусочной у меня была утренняя смена, и сейчас я на ногах не держусь.

– Значит, спать?

Он подбросил дров в костер, поднял ее и повернул лицом к палатке. Заглянув внутрь, она увидела свернутый спальник.

– Это твое, Мэтт. Я могу спать в грузовике.

– Там жестко и чертовски холодно. У тебя был длинный день. Нужно отдохнуть. Залезай в палатку.

Она закусила губу. Взгляд снова стал подозрительным.

– А ты?

– Я лягу у огня. У меня есть лишнее одеяло. Не замерзну.

– Нет, – покачала она головой. – Я не могу тебе такое позволить. Простудишься.

– Предлагаешь лечь с тобой в палатке?

Ее взгляд упал на его грудь. Она снова прикусила губу, что сводило его с ума. Это ОН хотел прикусить ее губку, а потом снять боль поцелуем.

– Нет, это не слишком хорошая идея, – решила она наконец. – Даже совсем плохая.

Но она опять окинула его медленным взглядом. Грудь, живот, еще ниже…

Зрачки расширились, выдавая ее с головой.

Либо у нее была контузия, о которой он ничего не знает, либо его вид возбуждает ее.

– Иногда, – заметил он, – плохие идеи становятся хорошими.

– Так не бывает.

Мэтт терпеть не мог противоречить женщинам, особенно хорошеньким, сексуальным, которых видел в мечтах обнаженными. Втайне он жаждал лизать и целовать каждый дюйм их тела. Но с утверждением Эми был абсолютно не согласен.

Решительно.

Однако, вместо того чтобы возразить, Мэтт подтолкнул ее в палатку.

– Застегни клапан.

Услышав звук застегиваемой молнии, Мэтт с облегчением выдохнул и долго стоял между костром и палаткой.

– Идиот, – обозвал он себя наконец и, покачав головой, подошел ближе к огню. Лег, устроился поудобнее, насколько это было возможно без свитера и спальника, и уставился в небо. Обычно это быстро расслабляло, но сегодня ночью он долго не мог заснуть. Очень долго.

Мэтт решил, что во всем виновато его тело. Определенно некоторые его части не ладили друг с другом, но именно мозг напомнил о главном: он приехал сюда обрести мир и покой. Побыть в одиночестве.

Забыть ад, в который превратилась его жизнь в Чикаго.

А это был настоящий ад. Ему пришлось сдать напарника, берущего взятки, а потом терпеть осуждение коллег-копов.

И его женитьба…

Шелли никогда не нравились опасности, связанные с его работой. Ему же не нравилось ее стремление всячески обезопасить себя. А когда все пошло не так и его ранили… что же, начался другой ад.

По его вине. Мэтт винил исключительно себя.

Безусловно, Шелли была с ним согласна, потому что на прощание заявила, что ему лучше жить одному, и Мэтт не стал возражать. Все это время он так считал…

В процессе мучительных размышлений он, должно быть, заснул. Потому что очнулся от вопля Эми.

Эми, задыхающаяся, с бешено бьющимся сердцем лежала на спине в полном мраке. Черт! Это точно последний раз, когда она прокрадется в лес, чтобы найти большое толстое дерево, за которым можно пописать без всякой опаски. Она так и сделала. И уже решила, что без помех попадет обратно в палатку. Было очень темно, и фонарик оказался совершенно бесполезным.