Был самый конец ночи. Время, когда утренние сумерки создают не только неестественность пейзажа, но и неестественность тебя самого. Город, к которому я приближался, не казался мне незнакомым. Я примерно представлял себе, в какую часть я хочу попасть, и лавировал по заросшим тропинкам таким образом, чтобы выйти как можно точнее и привлечь меньше внимания. Послышался лай собаки. К ней присоединилась другая, заставив меня крепче сжать кулак с камнем. Я не помнил, где и когда подобрал его. Возможно, это было ещё на взгорье. Благодаря камню я не чувствовал себя безоружным. Он добавлял мне энергии.
У меня на сегодня было одно дело. Одно-единственное. Но, может быть, моя жизнь прерывалась после него. Поэтому мой дух был чрезвычайно прерывист. Я вёл за руку маленького мальчика. Ему было между семью и восемью. Одетый в собственное кимоно, он шёл сосредоточенно и почти не смотрел вперёд, пользуясь тем, что я крепко держал его тонкую руку. Мальчик не отнимал у меня энергии, как это бывает, когда ведёшь ребёнка. Наоборот, казалось, что детская рука, зажатая в моём кулаке, добавляет мне силы и уверенности.
Мы шли к дому Сигэмото. Задача состояла в том, чтобы привести мальчика. Что делать после, не разъяснялось. Я должен был привести сына главы нашего клана к Сигэмото. Приказ мне как самураю гласил: привести мальчика к Сигэмото, так как наш клан проиграл войну. Войну мы проиграли потому, что исчерпали все ресурсы к её продолжению. Мы потратили на эту войну всё, чем располагали, и поэтому больше не могли её продолжать! Моя задача никак не уточнялась и не расписывалась. Это было необычно. Причиной этого, скорее всего, была общая подавленность. Мне не хватало инструкций, и я не представлял, как вести себя во многих моментах предстоящей процедуры.
Подойдя к дому, я постучал висевшим на верёвке молоточком. Было около пяти утра. Время было выбрано как наиболее подходящее для такого деликатного дела. Нам открыла женщина. Её лицо было худым и морщинистым. Только огромные глаза с тёмными тенями выделялись на нём. Сэнсэй был дома, и почти сразу вышел к нам. Посмотрев на мальчика, он кивнул. Мы разулись и сели у стены. Я ещё раз пожалел, что не имею ни одной инструкции о том, что делать дальше. Самое лучшее было уйти, не заходя в дом. Но я не смог или не успел этого сделать. К тому же я не был уверен в том, что исполнил своё поручение до конца. Я не получил команды ни от Сигэмото, ни от его женщины, ни от собственного сердца. Оно молчало, и я почти не чувствовал его ударов.
Сэнсэй оставался в комнате, а я краем глаза следил за его движениями. Помещение было довольно большим. Его раздвижные сёдзи[1], видимо, вели в сад, который наверняка располагался за домом. А что если он собирается зарубить мальчика прямо здесь? В этой комнате и на моих глазах? Я моментально взмок от этой мысли. Ведь если это произойдёт, то я не смогу ни вмешаться, ни защитить ребёнка, а ужасное воспоминание вцепится в меня, и будет преследовать всю жизнь! Я срочно нуждался в помощи, но помощь не приходила.
Мальчик продолжал сидеть неподвижно, женщина закрыла его лёгкой ширмой. Мне стало легче. Ребёнок вёл себя как самурай. Он сидел, не издавая ни звука. Наш клан велик, подумал я, если мы можем рожать и воспитывать таких детей! Сигэмото подошёл к ширме и положил на маленький столик листки. Неожиданно я увидел, что это черновики с присвоенными кю[2]. Я успел увидеть фамилию известного писателя. Напротив иероглифов, обозначающих её, стояло 3–4 кю. А на стене я внезапно увидел странную каллиграфию. Было такое ощущение, что кандзи[3] вывела неумелая рука. Но под этой кажущейся неумелостью прятался истинный Мастер. «Общество ценителей смерти» гласило изображение. Моё дыхание перехватило! Я так и знал, что он сделает это прямо в комнате! У меня оставался один маленький миг для того, чтобы изменить хоть что-то. Листки! Этот шанс упускать было нельзя!
– Простите, сэнсэй, – сказал я хриплым голосом, звук которого удивил меня самого. – Эти листки… те, которые Вы держали в руках… Извините, я не хотел, но я заметил фамилию своего знакомого. Я не знал, что он учится в Вашей Школе. Я хочу сказать, что это хорошо, если Танака-сан получит четвёртый или даже третий кю. Он очень, очень достойный человек и прекрасный писатель!
– Вы находите? – спросил Сигэмото.
Казалось, что он только сейчас заметил моё присутствие. Он смотрел, ожидая продолжения выступления. Моя позиция была крайне неустойчивой. «Меч» еле держался в моих руках, а сердце я не чувствовал совсем. Оно провалилось куда-то вниз. Куда-то ниже уровня татами. Я не был знаком с Танакой. И никак не мог быть его другом. Танака – модный писатель, а я – простой самурай. Я представил Танаку в дорогом ресторане, окружённым людьми. А вот он тренируется в кэндзюцу[4] и сам сэнсэй правит его камаэ[5]. Такие люди как Танака платят в школу живые о-канэ[6]. А такие люди как я учатся за выполняемые поручения. Но что мне оставалось делать? Это была единственная зацепка, которую мне протянула судьба. Ведь наши судьбы сегодня оказались пересечены, подобно пересечению, на которое ставится камень Го. И я только что поставил на этот перекрёсток свой камень. Свой чёрный ученический камень! Ведь в Го чёрные ставят первыми. Сигэмото увидел мою постановку. И не смог не начать игру. Ведь он великий сэнсэй. Страшный и безжалостный человек. Стратег, играющий судьбами и камнями.
– Да, я рад за Танака-сан.
Я был обязан теперь называть Танаку, используя приставку «сан», ведь я представился как его друг. При этом я не мог и не имел права этого делать, так как Танака в обращении для меня – сэнсэй. Он писатель. Принятый обществом человек. Сигэмото изучающее смотрел на меня. Казалось, он рассматривает подозрительное насекомое, которое залетело на огонь его лампы. Мне показалось, он решает, что делать. Убить сразу или просто оторвать крылья, чтобы насекомое не билось в стекло и не мешало читать.
– Танака готовится стать настоящим японским писателем, – проскрипел он. – У него есть все шансы создать из своей жизни величайшее полотно. Полотно самурая! Вам нравится его комментарий к кодексу Бусидо?
Мне показалось, что ему совершенно не интересен ответ. Тем не менее, он вежливо ожидал моей постановки. Что ж, подумал я. Если так, то я имею право потянуть время. Я посмотрел на морщинистое лицо, оборудованное щёлочками-бойницами для глаз, и попытался представить себе, как он собирается осуществить задуманное. Это оказалось нелегко. Я заставлял свой дух следовать за умозрением. В конце концов, мне представилось, как он разрубает мальчика пополам. Именно пополам. В этом я увидел ката[7], которое могло заинтересовать такого человека, как он.
– К сожалению, я не читал комментария Танака-сан, – наконец выдавил я. – Я пока должен работать над самим кодексом. Комментарии к нему – не для таких молодых самураев как я. Извините!
– Жаль, – щёлочки сузились. На какой-то миг мне показалось, что его зрачки встали вертикально, как у тигра. – Жаль, молодые самураи должны тратить как можно больше времени на изучение нового. Когда же изучать новое как не в юности? Вы боитесь попробовать новое?
Его немигающий взгляд с каждым произнесённым словом гвоздями прибивал меня к татами. Я понял, что мне не уйти из этого дома! Это странно, ведь я был свободен. По сути, я исполнил свой гири [8]. Я привёл мальчика туда, куда мне было приказано его привести. К глубокому сожалению, я не получил более детальных указаний от секретаря клана. И именно это было единственным адзи[9], на котором я сидел сейчас, как килем на мели.
