Коффин не смог сдержать снисходительной улыбки в ответ на восклицание этого разгоряченного молодца. Он заметил, что улыбается также и Мак-Кейд, сидевший от него через стол. Железная формула: когда у тебя возникли неприятности — вини маори, когда тебя мучают какие-то сомнения — вини маори.
Между тем, маори не имели никакого отношения к падению цен на шерсть и зерновые.
Впрочем, молодого торговца и его раздражение можно было понять. Где бы британская армия до сих пор ни вела свои кампании, — будь то Северная Америка, Африка или Индия, — везде она со временем добивалась успеха и подавляла сопротивление, которое ей противостояло. Везде, но не здесь. На этом скромном островке британская армия ничего не могла поделать, хотя, на первый взгляд, все козыри были у нее, и война должна была быть уже давно закончена.
Вместо этого она затянулась на целое десятилетие и конца ей пока не было видно. Стоило войскам погасить очередной очаг сопротивления мятежников, как в другом месте тут же, словно по мановению волшебной палочки злого чародея, объявлялся новый. На место уничтоженной банды заступала новая, которая продолжала борьбу с еще большим ожесточением. В прошлом году маори понесли гигантские потери в двух больших сражениях. При Нгатапе и Те Порере. Все думали, что они наконец-то сложат оружие и согласятся на договор. Не тут-то было! Заимев нового боевого вождя, дьявольского Те Кооти, маори стали воевать еще яростнее. Они просто озверели в тот момент, когда все ждали, что они наконец успокоятся. В течение двух лет Те Кооти со своими бандами вытесняли колонистов с восточного побережья Северного Острова и преуспели в этом. Им несколько раз предлагали сдаться, но те лишь смеялись в ответ. И не без оснований.
Словом, война продолжалась.
В связи с золотой лихорадкой, которая распространилась на всю Новую Зеландию, Дунедин очень скоро стал самым крупным поселением колонии. В результате буйной миграции ослепленных идеей легкого обогащения «старателей» столицу пришлось перенести в Веллингтон, который располагался на южной оконечности Северного Острова. Впрочем, Окленд оставался финансовым и торговым центром колонии. Деньги и реальная власть не покинула гавани, которую когда-то, — очень давно, — открыли для поселенцев Мак-Кейд и Коффин. Правительство переехало на несколько сотен миль южнее, но это не умалило значение Окленда.
Правда, сообщение между этими двумя важнейшими поселениями серьезно затруднялось бродившими бандами маори, которые никогда не упускали случая покуситься на жизнь пакеа.
Впрочем, совсем отчаиваться было, пожалуй, еще рано. Несмотря на усиление в последнее время фигуры Те Кооти, многие маори постепенно стали падать духом. И хотя им удавалось порой одерживать верх в отдельных сражениях, у них не хватало сил на то, чтобы вытеснить колонистов из быстро растущих городов и важнейших поселений. На каждого героически погибшего в бою воина-маори приходилось по меньшей мере несколько новых пакеа, прибывших на кораблях из-за моря. И потом у колонистов был важнейший союзник — болезни. Эпидемии регулярно прокатывались по дружественным и враждебным маорийским па без всякого разбора, выкашивая население аборигенов целыми пластами. Маори не могли сопротивляться импортируемой на их землю европейской заразе.
С другой стороны, порой возникало ощущение того, что маори, несмотря ни на что, победят. Нет, не на поле боя. В Лондоне! Предложение Раштона было, конечно, крайним, но не таким уж паникерским и невозможным. В конце концов военную победу одержат белые люди, ибо на их стороне современнейшие достижения европейской цивилизации. Но, одержав эту военную победу, они, возможно, все же будут вынуждены вернуть маори их землю, так как без кредитов не смогут извлекать из ее использования выгоду. Многим казалось, что все именно так и случится, если только цены на шерсть в ближайшее время не претерпят чудесный и мало уже кем ожидаемый скачок вверх. Если только не окажется, что запасы золота в открытых жилах неиссякаемы.
Необходимо, было вернуть доверие банков к колонии. Необходимо было добиться выделения новых кредитов. Как это сделать?! Как, черт возьми?.. Продолжение ведения дьявольской войны с аборигенами на фоне прогрессирующего падения цен на основные предметы экспорта Новой Зеландии вряд ли выглядит убедительным доказательством светлой будущности колонии в глазах европейских и австралийских банкиров. Южная Африка и Австралия были крупными сообществами, которым под силу было бы выдержать подобный период депрессии. Новая Зеландия — другое дело. Вряд ли кто на Флит Стрит ставил ее в один ряд с той же Южной Африкой.
Коффин чувствовал, что новые судебные установления могут переломить хребет маори гораздо раньше, чем это сделает армия. Было решено считать каждого отдельного маори, являющегося владельцем какой-либо земельной собственности, — пусть даже речь шла о совместном владении со всем племенем, — правомочным продавать эту землю. Таким образом, отныне исключались понятия незаконного захвата земли. Они были легализованы. Это снимало ряд проблем. Однако, очень скоро выяснилось, что эта юридическая казуистика может вылиться в настоящее бедствие для несчастных маори. По пьянке кто-нибудь из аборигенов мог продать не только землю, на которой живет его племя, но и все что угодно. Этот обман хитрых пакеа имел один побочный результат: дружески настроенные маори переставали быть таковыми и становились нейтральными, а нейтральные маори переходили в разряд мятежников.
Те, кто продолжал открытую борьбу с колонистами, поменяли свое наименование. Их теперь стали называть «хау-хау». Они дрались с ожесточенностью, которую белые люди не видели уже лет десять. У них не хватало сил на то, чтобы нанести поражение хорошо обученным, хорошо вооруженным и опытным войскам и частям ополчения, однако кровопускания стране они устраивали регулярно.
— Как вы думаете, что нам стоит предпринять?
— В самом деле, Коффин, что ты предложишь? Он поднял глаза и понял, что все собравшиеся напряженно смотрят на него. А он задумался. Какофония звуков перестала беспокоить его. Она словно куда-то удалилась. Сейчас все замолчали и смотрели на него в надежде на то, то он подаст ценный совет. К нему за этим обращались уже не в первый раз.
Вот и Ангус ободряюще улыбается.
Что они все, собственно, ждут от него? Чуда? Несмотря на свои пятьдесят семь, он был все еще здоров и силен, однако, не извергал во все стороны свежих идей. Этого по праву стоило ожидать от таких людей, как Раштон или Уоллингфорд.
Он чувствовал себя усталым и измотанным. Но не из-за крика, стоявшего в этой комнате более часа, в этом Коффин признавался себе честно. Нет, он чувствовал себя изможденным по другой причине. Вот сейчас это собрание закончится. Будет принято какое-то решение, но все это неважно. Все станут расходиться. Он тоже влезет в свою коляску и поедет домой. В самую роскошную частную резиденцию во всем Окленде. Но все эти люди, что его окружают, — особенно новички, — даже не подозревают в мир какого кошмара и уныния он вынужден будет возвратиться. В мир тотальной тишины. Где слуги неслышно вытирают пыль с мебели, подметают пол, лишь слабо шелестя веником, где они беззвучно готовят пищу и моют посуду, переговариваясь друг с другом изредка и исключительно приглушенными голосами, если вообще не шепотом.
Коффин сочувствовал им и не сердился на это их тихое бормотание и опасливые косые взгляды. Он знал, что они только и ждут каждый день того момента, когда смогут, наконец, сделав все свои дела, выйти из этого роскошного, украшенного башенками и цветным стеклом мавзолея и вновь вздохнуть свободно в мире людей. Коффин завидовал им и жалел, что не может к ним присоединиться.
Конечно, он не мог этого сделать. Его место было дома. Рядом с женой. Холли неизменно одевалась во все черное. В последнее время она стала меньше пользоваться помощью кресла на колесиках и ходила своими ногами. Однако веселее от этого не становилось. Она бродила по пустынным холлам и комнатам, словно какой-то мрачный бестелесный дух.
