— Я знаю, — тихо и грустно проговорила она.

Его посещения раз от раза становились все более продолжительными, и за это она была ему благодарна. В то же время они должны были быть все более осторожными. Те Вайроа оставалась все еще малочисленным сообществом, но сюда продолжали прибывать все новые семьи на жительство. Пакеа также в последнее время все чаще и чаще стали селиться по соседству. Им все труднее было утаить правду о своих взаимоотношениях.

Бывали времена, когда Коффин, казалось, напрочь забывал об осторожности, когда он ходил по лезвию бритвы и вот-вот готов был плюнуть на свою жизнь и начать новую. Иногда он говорил ей о том, что, может быть, бросит все то, над чем работал столько лет. И все это ради того, чтобы навсегда! поселиться вместе с ней в этих горах.

Впрочем, все это так и оставалось лишь на уровне разговоров. Его жена нуждалась в нем в последнее время больше, чем когда-либо, нуждалась в его заботе и внимании. После гибели наследника в нем стал остро нуждаться и «Дом Коффина». Наконец, в его военном опыте, который он приобрел в боях с кингитами, нуждалась колония.

Все это он напоминал ей, запрягая своего коня и неохотно выезжая на северную дорогу. Она всегда боялась того, что на него где-нибудь могут напасть мятежники. Он словно сам напрашивался на это. Возможно, где-то в глубине души он даже надеялся на то, что на него нападут и тем самым избавят его от жизни, которая с некоторых пор из-за постоянных внутренних терзаний превратилась в настоящую пытку. Возможно, он считал, что только кингитская пуля способна разрешить мучившую его проблему. Но этой пули все не было.

Провожая его грустным взглядом, она часто думала о том, что никогда по-настоящему не сможет понять его. Его личность была для нее слишком сложна, как, наверно, и для других людей. Она его любила и понимала, что ей ничего другого не остается, как только удовлетвориться этой любовью.

Она стояла на крыльце и махала ему рукой до тех пор, пока он не скрылся из виду. Один раз он обернулся в седле и помахал ей в ответ. И уехал. Как и всегда, она еще долго стояла на крыльце, продолжая вглядываться вдаль. Но он не вернулся, как, впрочем, и всегда. Только после нескольких томительных минут надежды и ожидания она вздохнула и повернулась спиной к северной дороге, а к озеру — лицом.

Таравера блестело на солнце. Гигантское голубое зеркало, в котором отражалась гора, по имени которой оно и было названо. Гора поднималась в небо мягкими, но мощными уровнями, на целые мили уходя одним своим склоном в южном направлении. Это место у озера было удивительно покойным и красивым. Редкое место. Она всегда удивлялась тому, что сюда не приезжают на поселение новые пакеа. Роберт как-то объяснял ей, что для них это слишком далеко от моря. Пакеа любили океан не меньше, чем свои города и деревни. Все наиболее крупные поселения пакеа располагались на побережье. Создавалось такое впечатление, что море для них — связующая нить с колонией-маткой в Австралии и с далекой, загадочной Англией.

Она отвернулась от озера и горы, чтобы окинуть взглядом Те Вайроа. Стоит ей только позвать, и завтра же Флинн будет у ее ног.

Ах, если бы только она могла при помощи какого-нибудь чуда совместить качества обоих мужчин в одном человеке! Это была захватывающая, интригующая мысль. Слить могущество, уверенность в себе и опыт Роберта Коффина с неистовостью, насыщенностью и молодеческой веселостью натуры Флинна! Что за принц получился бы!.. Впрочем, она вовремя напоминала себе о том, что это всего лишь несбыточные мечты.

Бывали времена, когда ей удавалось-таки отвлечь Роберта от переживаний, связанных с гибелью сына, заставить его забыть о равнодушии жены, которое его все время заботило. В такие минуты она готова была сказать Флинну, чтобы он больше к ней не приходил. Сказать ему, что она решила посвятить всю себя служению Коффину. Неважно, в каком качестве: любовницы, второй жены или просто экономки и наперсницы.

Но она не решалась идти на прямой разрыв. А потом наступала зима. Большой дом на берегу озера подолгу пустовал. Она начинала бесцельно расхаживать по гулким комнатам и коридорам. Под конец крики малышки Эндрю переставали радовать ее и начинали угнетать.

Вот тогда-то и появлялся Флинн, чтобы согреть ее своей энергией и хорошим настроением. Он всегда тут же принимался за мелкий ремонт дома. Этому занятию он отдавался с таким самозабвением, что она всегда приходила в изумление. Создавалось такое впечатление, будто он делает это для себя, а вовсе не за зарплату, которую она платила ему из числа тех денег, которые выделялись Робертом на содержание дома и хозяйства.

Она была рада, что рядом с ней есть человек, который холодной ночью сам принесет дров и затопит печку и камины, который развеселит ее и согреет душевно.

С Флинном у нее все было по-иному. Она никогда не могла сказать заранее, какими будут его следующие слова или действия. И сама его непредсказуемость приятно волновала ее. В его обществе она оживлялась и всегда была настороже. В хорошем смысле, разумеется. Он все время придумывал что-то новое, изобретал, пробовал.

С Робертом она чувствовала себя по-другому. От него исходила спокойная сила, внутренняя уверенность. Флинн казался ей равным, а вот в Роберта она видела какого-то волшебника, которому стоит только взмахнуть рукой и исполнится любое желание.

«Я очень счастливая», — думала она часто.

Во-первых, она не была в родной деревне, когда на нее напали пьяные головорезы и отняли жизнь у большинства ее прямых родичей и друзей детства. И потом она была обладательницей не одного, а сразу двух удивительных любовников. Большинству женщин такое счастье и за всю жизнь не выпадает.

Порой она спрашивала себя: как долго ей удастся вести такое двойное существование? Сколько времени еще она сможет держать Роберта в неведении относительно своих отношений с Флинном? Рано или поздно, он все узнает. Ей было больно даже думать об этом, поэтому она и не думала.

— Здравствуй, Холли.

Она неподвижно сидела на своем стуле и все так же неподвижно смотрела в окно.

«Она продолжает жить в своем непонятном мире», — подумал он.

Она приходила в движение лишь тогда, когда к ним домой заходил кто-то из знакомых. Только в эти минуты в ней вдруг просыпалась прежняя Холли. Та оживленная, уверенная в себе, несгибаемая женщина, на которой он когда-то женился. Поглядывая на нее и на друзей, он чувствовал, как его сердце начинает биться учащенно. В нем просыпалась надежда, которая, впрочем, угасала тотчас же, как визит друга заканчивался. Гость уходил, и она вновь впадала в свое сомнамбулическое состояние, вновь садилась на стул у окна и устремляла на улицу бессмысленный, неподвижный взгляд. В ней пропадали все желания. О чем-нибудь говорить. Куда-то идти. Даже есть.

Поэтому служанкам пришлось со временем научиться кормить ее с ложечки, как маленького ребенка. Холли не отказывалась от пищи. Она жевала, глотала, но проявляла полное равнодушие к вкусу еды и к тому, сколько сил Кук затратил, чтобы приготовить блюдо, которое бы ей понравилось. До сих пор он с этой задачей не справился ни разу, но в этом, конечно, была не его вина.

Ничто не могло изменить ее замерзшее настроение. Доктор назвал ее состояние «терминальной депрессией». Если проще, то казалось, будто жена Коффина — само олицетворение самых крайних форм подавленности и угнетенности духа.

Коффин превратил свой оклендский дом в настоящий дворец. Он сделал все, что можно было только придумать для человеческого комфорта и развлечения. Какое-то время он даже устраивал званые вечера, хоть и терпеть их не мог в глубине души. Но у него была надежда, что это поможет хоть чуть-чуть приблизить Холли к нормальному состоянию. Все надежды разбились так же быстро, как и в результате иных затей. Постепенно список желающих посетить этот дом очень сильно сократился, пока дело не дошло уже до смешного. Несколько самых стойких людей сидели за столом среди горы яств, окруженные бесчисленной выпивкой, и приглушенным шепотом разговаривали друг с другом, стараясь не встречаться взглядами с хозяином и не коситься в сторону равнодушной, безжизненной хозяйки. Когда однажды Коффин вдруг понял, что говорит только он один, а остальные подавленно молчат, уткнувшись в свои тарелки, он заявил, что со зваными вечерами покончено.