60. По-видимому, и Сципион, предвидя это, прислал нам свое мнение и добавил, что, если мы будем медлить, он сам заключит договор. Естественно, что он лучше нас разбирается в обстановке и что ему виднее, так как он находится на месте. Отвергнув его советы, мы обидим человека, столь любящего свой город, и такого исключительного полководца, который, когда мы и не стремились в Ливию, побудил нас к этому, не взяв войска, сам собрал его для себя и эту кампанию провел для нас настолько счастливо, как мы того и не ожидали. И достойно удивления, что, относясь вначале к этой войне легкомысленно, вы теперь хотите продолжать ее так настойчиво и неумеренно. Если же кто считает, что все это верно, но боится, как бы и теперь карфагеняне не нарушили договоров, то наиболее вероятно, что они, столь много претерпев от прежних нарушений, сами уже будут стражами этих договоров и на будущее время станут чтить благочестие, из-за нечестия пав перед нами на колени; непоследовательно для одних и тех же сенаторов одновременно презирать карфагенян, как уже не имеющих никакой силы, и в то же время бояться их, как могущих поднять восстание. А нам легче уследить за ними, чтобы они вновь не усилились, чем сейчас их окончательно уничтожить; ведь теперь они будут сражаться с отчаянием; впоследствии же мы всегда будем сдерживать их, боящихся нас. Достаточно неприятностей будут они иметь и без нас: их будут теснить все живущие вокруг них, помня зло за прежнее их насилие, да и Массанасса, муж, вернейший нам, находясь там, будет всегда следить за ними.

61. Но если кто-либо пренебрежет всем этим, лишь бы самому заменить в командовании Сципиона, наблюдая лишь свои интересы и уверенный, что он встретит покровительство судьбы до самого конца, то что же мы будем делать с городом, взявши его, если только мы его возьмем? Уничтожим его совершенно за то, что они разграбили наши корабли с хлебом? Но они готовы отдать это вместе со многим другим. Или мы этого не сделаем, остерегаясь отмщения богов и поношения от людей, но передадим его во власть Массанассе? Но хоть он нам и друг, не следует делать даже его безмерно могущественным; напротив, надо думать, что их вражда друг с другом полезна для Римского государства. Или всю эту землю мы пустим в аренду? Но охраняющее ее войско поглотит весь доход: мы будем нуждаться в большом войске, как это естественно в окружении многих соседей, которые все варвары. Или мы пошлем колонистов, заставив их жить среди стольких номадов? Но они всегда будут терпеть от них насилия, так как варвары сильнее их; если же они одолеют их, то на будущее они сами будут нам страшны и будут вызывать у нас зависть, имея страну столь обширную и много лучшую, чем наша. Это, мне кажется, принимая в соображение, Сципион и велит нам принять мольбы карфагенян. Послушаемся поэтому и умоляющих и нашего полководца".

62. Так он сказал, Публий же Корнелий,[483] родственник Корнелия Лентула, бывшего тогда консулом и имевшего намерение быть преемником Сципиона, возразил так: "Только на то, что выгодно, о, отцы-сенаторы, надо смотреть, когда идет война; и насколько этот город, как указывают вот они, является еще могущественным, настолько нам нужно остерегаться его неверности, соединенной с могуществом, и нужно ранее сокрушить силу, если мы не можем устранить их неверность. Для нас нет более удобного случая, чтобы уничтожить страх перед карфагенянами, чем настоящий, когда они во всех отношениях слабы и находятся в безвыходном положении, прежде чем они опять усилятся и в том, и в другом отношении. И конечно, я не отказываюсь разобрать этот вопрос с точки зрения справедливости; мне не кажется, что наше государство предъявило неумеренные требования к карфагенянам, которые, когда благоденствуют, поступают несправедливо и насильничают над всеми, в несчастьях же умоляют и, если добьются успеха, тотчас же нарушают соглашения. У них нет ни уважения к святости договоров, ни твердости слова в клятвах; и вот таких он предлагает спасти, боясь отмщения богов и ненависти людей. Я же думаю, что сами боги поставили Карфаген в такое положение, чтобы когда-нибудь понесли наказание за нечестие те, которые и в Сицилии, и в Иберии, и в Италии, и в самой Ливии, и с нами, и со всеми другими всегда и заключали договоры, и преступали клятвы, и совершали другие страшные и преступные дела. Прежде чем перейти к нашим делам, я приведу вам пример их отношений к другим народам, чтобы вы знали, что все будут обрадованы, если мы накажем карфагенян.

63. Они у закинфян,[484] в славном городе Иберии, бывшем в договорных отношениях с ними самими и дружественном нам, перебили всех, кто только был в цветущем возрасте, хотя те ни в чем не поступили несправедливо. Они, взяв по договору подвластную нам Нуцерию[485] и поклявшись отпустить каждого с двумя одеяниями, заперли их сенат в баню и, зажегши баню, заставили задохнуться, а уходивший народ перебили копьями. Сенат же ацерранов[486] после заключения с ними договора они бросили в колодезь, а колодезь засыпали. Нашего консула Марка Корнелия,[487] обманув его клятвами, повели как будто для того, чтобы повидаться с их больным полководцем, и, схватив, отвезли его из Сицилии в Ливию как пленника с двадцатью двумя кораблями.[488] Убили они и Регула,[489] другого нашего полководца, замучив его, когда он, чтобы не нарушить своей клятвы, вернулся к ним. Сколько же совершил Ганнибал, или воюя, или устраивая засады, или преступая клятвы по отношению к городам и войскам нашим, против собственных своих союзников, грабя города и избивая воевавших вместе с ним, было бы долго перечислять. Достаточно сказать, что он разрушил четыреста наших городов. Наших же пленных бросал он во рвы и реки, проходил по ним, как по мостам, других же бросал под ноги слонам, иным же приказывал вступать в единоборство друг с другом, ставя братьев против братьев и отцов против сыновей. А эти недавние события, когда они присылали сюда послов относительно мира и умоляли и клялись, и, когда послы их были еще здесь, в Ливии же, они разграбили наши суда и заключили в оковы наших воинов. До такой степени безумия доходят они вследствие кровожадности.

64. Так вот какая же может быть жалость или умеренность в проявлении своих чувств со стороны других в отношении тех, которые сами не проявляли в отношении кого бы то ни было ни умеренности, ни мягкости? Как сказал сам Сципион, если бы мы попали в их власть, не оставили бы даже имени римского народа. Но, говоришь ты, тверда их верность, крепко их рукопожатие! Какая верность? Какой договор, какая клятва, которую они не затоптали? Какое соглашение, какие знаки расположения, которых они не осквернили бы своей наглостью? Не будем подражать, говорит он, им! Какое же соглашение мы нарушаем, еще ни в какое с ними не вступавшие в соглашение? Но, говорит он, не будем подражать их кровожадности. И мы сделаем друзьями и союзниками этих кровожаднейших людей? Ни того, ни другого они недостойны. Но пусть, они предадут себя нам по закону побежденных, как многие предавали себя, а мы посмотрим. И что бы мы им ни дали, пусть они видят в этом милость, а не соглашение. Различаются же эти два предложения между собой следующим образом. Пока они будут заключать договоры, они будут их нарушать, как и прежде, всегда находя в этих договорах какой-нибудь предлог, находя что они в них ущемлены; спорные же дела представляют много предлогов. Когда же они передадут себя нам и мы возьмем у них оружие, и самое тело их будет нашим, и они убедятся, что у них нет ничего собственного, тогда падет их надменность и они будут довольны, что бы они от нас ни получили, как будто это нечто чужое. Итак, если Сципиону это кажется иначе, вы имеете возможность сопоставить и обсудить оба мнения; если же он заключит договор с карфагенянами помимо вас, зачем он посылал это дело на ваше решение? Так как вы полномочны судить относительно этого, я высказал свое мнение, которое, я считаю, принесет пользу государству".