Уходить было поздно. Она не могла объяснить - почему, но позд­но. Когда Джино прижался к сыну губами, она отвернулась. Зрели­ще это было слишком непохоже на умилительную сцену в детской. Этот человек был величествен, он являл собой часть самой Приро­ды. Ни в какой любовной сцене не поднялся бы он на такую высоту. Ибо непостижимые физические узы связывают родителей с детьми, но, по печальной и странной иронии судьбы, не связывают детей с родителями. Если бы мы, дети, могли отвечать на родительскую любовь не благодарностью, а равной любовью, жизнь потеряла бы зна­чительную долю трагизма и убожества и мы стали бы неизъяснимо счастливы. У Джино, страстно сжимающего сына, у мисс Эббот, бла­гоговейно отводящей глаза, - у обоих были родители, которых они и вполовину так не любили.

-    Можно, я помогу вам мыть его? - робко спросила она.

Он молча передал ей сына, они опустились на колени друг подле друга и стали закатывать рукава. Ребенок перестал плакать и в не­укротимой радости засучил руками и ногами. Мисс Эббот, как вся­кая женщина, любила мыть и чистить, а тем более когда дело каса­лось человеческого существа. Занимаясь в приходе благотворитель­ностью, она приобрела богатый опыт обращения с детьми. Скоро Джино перестал давать ей указания и только благодарил ее.

-    Как вы добры, - бормотал он. - И в таком красивом платье. Он уже почти чистый. Удивительно, у меня ушло бы на это все утро! С ребенком куда больше возни, чем можно подумать. А Перфетта мо­ет его так, будто стирает белье. Он потом кричит часами. У моей жены должна быть легкая рука. Ух, как он брыкается! Он вас забрыз­гал? Простите.

-    Готово. Теперь мягкое полотенце, - приказала мисс Эббот, не­обычайно возбужденная процедурой.

-   Сейчас, сейчас! - Он с видом опытного человека шагнул к шка­фу. Но он и представления не имел, где взять мягкое полотенце. Обычно он вытирал сына о первую попавшуюся сухую тряпку.

-    И немного талька.

Он в отчаянии ударил себя по лбу. Очевидно, запас талька вышел. Она пожертвовала свой чистый носовой платок. Он поставил ей стул в лоджии, которая глядела на запад и поэтому хранила еще приятную свежесть. Мисс Эббот села спиной к расстилавшимся двадцати ми­лям пейзажа, и Джино положил ей на колени мокрого младенца. Тот сиял здоровьем и чистотой и словно отражал свет, как медная посу­да. Точно такого, но только томного младенца Беллини сажает на ма­теринские колени, Синьорелли бросает корчащегося на мраморные плиты, а Лоренцо ди Креди, более почтительный, но менее проник­нутый божественным духом, осторожно укладывает на цветы, под­сунув ему под голову пучок золотистой соломы. Джино какое-то вре­мя созерцал их стоя. Потом, чтобы удобнее было смотреть, опустил­ся на колени возле стула и молитвенно сложил руки.

Так и застал их Филип - вылитые Дева с Младенцем и поклоня­ющийся волхв.

-    Привет! - воскликнул он, радуясь такой отрадной картине.

Мисс Эббот не ответила на приветствие, неуверенно встала и от­дала ребенка отцу.

-    Не уходите! - шепнул Филип. - Я получил вашу записку. Я не сержусь, вы совершенно правы. Вы мне действительно нужны, без вас я ни за что бы не справился.

Не проронив ни слова, она прижала руки ко рту, словно испыты­вая мучительную боль.

-    Синьорина, пожалуйста, останьтесь, вы были так добры.

Она вдруг расплакалась.

-    В чем дело? - мягко спросил Филип.

Она попыталась что-то сказать и, горько рыдая, выбежала из ком­наты.

Мужчины уставились друг на друга. Потом, словно сговорив­шись, бросились в лоджию. Они успели увидеть, как мисс Эббот ис­чезла за деревьями.

-    В чем дело? - повторил Филип. Ответа он не получил, да ответ и не был ему нужен. Произошло что-то странное, что именно - он и не пытался догадаться. Возможно, потом он узнает от мисс Эббот.

-   Так какое у вас дело? - недоуменно вздохнув, произнес наконец Джино.

-    Мы... мисс Эббот, вероятно, вам рассказала?

-    Нет.

-    Но ведь...

-    Она пришла по делу. Но потом забыла про него, и я тоже.

Перфетта, обладавшая даром не находить тех, кого искала, верну­лась и громко сетовала на большие размеры Монтериано и путаницу улиц. Джино поручил ей присмотреть за сыном. Затем предложил Филипу сигару, и они перешли к делу.

- С ума сошла! - вскричала Генриетта. - Она положитель­но и бесповоротно сошла с ума!

Филип счел благоразумным не противоречить.

-   Зачем она сюда явилась? Ответь-ка. Что она делает в Монтери­ано в августе месяце? Почему она не в Нормандии? Ответь. Она-то не скажет. Но я скажу: она явилась сюда, чтобы сорвать наши планы. Она пронюхала о материнских замыслах и предала нас. О Боже, как болит голова!

Филип имел неосторожность ответить:

-   Ну, в предательстве-то она не виновата. Она действует на нер­вы, это правда, но она приехала не затем, чтобы предать нас.

-    Тогда зачем? Отвечай.

Он промолчал. К счастью, сестра была так взволнована, что и не стала ждать ответа.

-   Вбежала вдруг сюда заплаканная, Бог знает в каком виде. Гово­рит, виделась с итальянцем. И объяснить толком ничего не может. Якобы переменила мнение. Какое нам дело до ее мнения? Я вела се­бя совершенно спокойно. Я сказала: «Мисс Эббот, тут какое-то недо­разумение. Моя мать, миссис Герритон...» Ох, Господи, голова! У те­бя, конечно, ничего не вышло... Не трудись отвечать, я и сама вижу. Где, скажи на милость, ребенок? Разумеется, тебе его не отдали. Ми­лейшая Каролина не позволила тебе его забрать. Да, да, мы, видите ли, должны уехать немедленно и больше отца не беспокоить. Так ве­лит она. Слышишь? Велит! Велит!

И Генриетта разрыдалась.

Филип постарался взять себя в руки. Как ни была сестра невыно­сима, ее возмущение было вполне правомерно. А ведь мисс Эббот вела себя еще хуже, чем думала Генриетта.

-    Ребенка я пока не получил, Генриетта, но я вовсе не потерпел неудачу. Мы с синьором Кареллой договорились встретиться сего­дня еще раз в кафе «Гарибальди». Он ведет себя абсолютно разумно и вежливо. Если бы ты согласилась пойти со мной, ты бы увидела, что он охотно ведет переговоры. Он очень нуждается в деньгах, а до­стать их ему негде. Мне удалось это выяснить. Но в то же время он по-своему привязан к ребенку.

Филип не обладал интуицией мисс Эббот, а может быть, ему про­сто не представилось такого благоприятного случая, как ей.

Генриетта лишь рыдала и обвиняла брата в том, что он оскорбил ее: как можно себе представить, чтобы леди разговаривала с таким чудовищем? Да за одно это Каролину следовало бы заклеймить. Бед­ная, бедная Лилия!

Филип побарабанил пальцами по подоконнику. Он не видел ника­кого выхода из создавшегося положения. Как ни бодро он говорил про второе свидание с Джино, в глубине души он чувствовал, что оно тоже ничего не даст. Джино был чересчур любезен. Ему, очевид­но, не хотелось обрывать переговоры резким отказом и нравилась вежливая и несерьезная торговля. К тому же Джино нравилось во­дить за нос противника, и делал он это так изящно, что сердиться на него было невозможно.

-    Мисс Эббот ведет себя неслыханно, - проговорил наконец Фи­лип. - И тем не менее...

Но сестра не пожелала его выслушать. Она снова ополчилась на Каролину, обвиняя ее в том, что та сошла с ума, лезет не в свое дело и вообще нестерпимо двулична.

-    Генриетта, ты должна меня выслушать. Перестань же плакать. Я хочу сказать тебе кое-что важное.

-    Не перестану, - возразила сестра. Однако, увидев, что он мол­чит, утихла.

-    Прими во внимание, что мисс Эббот не нанесла нам никакого вреда. Она ничего ему не открыла. Он до сих пор считает, что она действует с ним заодно, - я выяснил это.

-    Вовсе не заодно.

-    Правильно, но если ты будешь разумна, то она может перейти на нашу сторону. Я истолковываю ее поведение следующим обра­зом: она отправилась к нему с честным намерением получить ребен­ка. Так она написала мне в записке, и я не думаю, чтобы она лгала.