В книге Геллера и Некрича «Утопия у власти» говорится, что на Кавказе, в Крыму, в Калмыкии число коллаборантов было относительно невелико, что точными данными авторы не располагают, так как советские источники умалчивают об этом. Замечание о том, что советские источники умалчивают об этом, справедливо, но предположение, что число коллаборантов было относительно невелико, грешит против истины. Только Военный трибунал Армавирского гарнизона рассмотрел тысячи дел о старостах, полицейских и жандармах, действовавших на Кубани. Такие дела рассматривались и другими Военными трибуналами, находившимися на Кубани. Дела Военным трибуналом Армавирского гарнизона рассматривались не только в Армавире, но на выездных сессиях трибунала в станицах Успенская, Новокубанская, Гулькевичи, Лабинская, Упорненская, Советская и других.
Дел было столько, что они не помещались в трибунальских шкафах и хранились в обширном подполье здания трибунала. Периодически большие партии мешков с рассмотренными делами отправлялись с вооруженной охраной в Краснодар для сдачи в архив Киевского Управления Министерства внутренних дел.
В советской печати наряду с умолчаниями о действительных событиях, имевших место на Кубани, встречается и прямое искажение фактов. В очерке «Краснодар» Константин Симонов написал: «В течение шести месяцев изо дня в день вербовали «кубанскую армию», которая в конце концов оказалась «некомплектной сотней». Они выдавали хлеб и сто пятьдесят рублей в месяц семьям иуд, пошедших служить в германскую армию, но за эти тридцать сребреников, несмотря на все старания, со всей Кубани не набралось и ста предателей. Люди голодали, пухли от голода, но не сдавались, умирали, но не предавали Родину».
В этом очерке К. Симонов сознательно искажает известные ему факты. Он был в 1943 году на Кубани, был в Армавире, был у нас в Военном трибунале. Я и другие офицеры беседовали с ним и рассказывали о масштабах полицейского движения. Он знал, что при отступлении немцев с ними ушла не «некомплектная сотня», а 20 000 казаков. Симонов пишет, что не набралось и сотни предателей, а они исчислялись тысячами. На плодородной Кубани в период оккупации никто не голодал, не пух от голода, а на службу к немцам шли.
Еврейская трагедия на Кубани
На Кубани до Второй мировой войны евреев было мало. Только в Краснодаре и Армавире был заметный процент еврейского населения. Но во время войны, в 1941–42 годах на Кубань попало много евреев, бежавших с Украины при ее оккупации немецкими войсками. Кроме того, на Кубань были эвакуированы многие ленинградские детские дома и детские сады, где было значительное число еврейских детей.
Бежавшие с Украины и эвакуированные из Ленинграда еврейские женщины и мужчины, старики и дети подвергались уничтожению на Кубани.
В период отступления Красной армии я видел несчастные еврейские семьи с жалким скарбом или вовсе без вещей, передвигавшиеся по дорогам Украины, Дона и Кубани, чтобы укрыться где-либо от грозящей опасности. Но на Кубани эти еврейские беженцы были настигнуты немецкой армией. Здесь так же, как и во всех других районах СССР, оккупированных немцами, уничтожение евреев проводилось лишь под общим руководством немецких властей. Решающую же роль в выявлении, задержании и уничтожении евреев играли старосты, жандармы, полицейские, т. е. представители местного населения.
Так, в станице Успенской на Кубани начальник волостной полиции Ветров лично расстрелял из пистолета 315 евреев. Перед вырытым рвом были поставлены обреченные на смерть евреи — женщины, мужчины, старики, дети. Их охраняли полицейские. А начальник волостной полиции Ветров передвигался вдоль стоявших у рва евреев и расстреливал их из пистолета почти в упор. Среди стоявших была молодая еврейка с Украины по фамилии Молдавская. Рядом стояли ее отец, мать, братья и сестры. Все они были уничтожены. Лишь Молдавской удалось бежать. Она воспользовалась моментом, когда внимание было сосредоточено на том конце стоявших, где раздались выстрелы, а она была в другом конце. Молдавская стремглав юркнула под покровом темноты в кукурузу, убежала из станицы Успенской и на протяжении семи месяцев немецкой оккупации Кубани скрывалась у русской женщины в селе Конаково, находящемся в 7 км от станицы Успенской.
Ветров при отходе немецких войск бежал с немцами, но был пойман и возвращен на место совершения преступлений. Когда его судили и приговорили к расстрелу, то Молдавская была главным свидетелем. Она была важным свидетелем и при рассмотрении в нашем Военном трибунале дела по обвинению старосты станицы Успенской, ибо дала показания об обнаруженных в доме старосты вещах, которые раньше принадлежали ее уничтоженной семье.
На Кубани в период немецкой оккупации большое число местных жителей служило в полиции и жандармерии. Считалось, что невозможно осудить всех, служивших в полиции. Военным трибуналом было дано указание, кого и как судить из числа бывших полицейских. Если человек служил в полиции, но активности не проявлял, то его вообще не судили. Если служил в полиции и проявлял активность, то ему грозило лишение свободы на срок до 10 лет. Если принимал участие в избиениях или издевательствах над советскими гражданами и военнопленными, то мог быть осужден к каторжным работам. Если принимал участие в уничтожении советских граждан и военнопленных, то мог быть приговорен к расстрелу, а после вступления в силу Указа Президиума Верховного Совета от 19 апреля 1943 года — к смертной казни через повешение.
Та или другая степень участия полицейских и старост в карательных операциях, в том числе в операциях по уничтожению евреев, выявлялась подчас случайно. Помню, приехал наш Военный трибунал из Армавира в одну из кубанских станиц рассматривать ряд дел. Трибунал должен был судить среди других полицейского, которого в этой станице все хорошо знали. До службы в полиции, в советское время, он работал киномехаником, а это лицо в сельской местности всегда известное. Он служил активно в полиции и скорее всего должен был быть осужден к лишению свободы. Как-то вечером я беседовал с хозяйкой дома, в котором поселился в этой станице на время выездной сессии нашего Военного трибунала. Она мне рассказала, что этот полицейский, бывший киномеханик, в день, когда расстреливали евреев, заходил к ней в дом одолжить лопату. Ее рассказ нуждался в проверке. Но при подтверждении это означало, что бывший киномеханик по крайней мере закапывал трупы, а может быть, и участвовал в расстреле. В этом случае ему грозило уже не лишение свободы, а каторжные работы или смертная казнь.
Кроме массовых расстрелов евреев — беженцев с Украины, из всех эвакуированных на Кубань ленинградских детских домов и детских садов отбирали еврейских детей, помещали их в автомашины — душегубки, отравляли газом, а детские трупы сжигали или закапывали. После ухода немцев с Кубани приезжали иногда родители разыскивать своих детей. Были редкие случаи, когда местные жительницы, кубанские казачки, забирали к себе еврейских детей, которым грозила гибель, и скрывали их у себя, рискуя жизнью. Помню случай, когда еврей — офицер Красной армии — после изгнания немцев с Кубани нашел своего ребенка в доме вдовы-казачки, скрывавшей мальчика все дни оккупации. У этого офицера погибла при бомбежке жена, и он женился на женщине, спасшей его ребенка. Но все же случаи, когда местное население спасало еврейских детей, были весьма редкими. Общим правилом было другое — активное участие всего местного населения, старост, полицейских, жандармов в розыске и обнаружении всех скрывавшихся евреев, в акциях по их уничтожению и в дележе изъятого у них имущества. Кубанская земля обильно полита еврейской кровью. В ней нашли последнее пристанище тысячи украинских евреев и многие сотни еврейских детей из Ленинграда. До сих пор не все участники этих кровавых злодеяний понесли заслуженное наказание, а советские власти и во время «гласности» не допускают в печать правдивую информацию о событиях тех лет.
