— Восемь двадцать, — ответил он, взглянув на часы.

— Это у вас называется восемь часов?

— Я бы пришел раньше, но…

— Вас с семи ждут пациенты, а вы позволяете себе дрыхнуть допоздна! Являетесь на работу вразвалочку!

— У меня машина…

— У него машина! Граждане нашего государства больны и ждут, а он тут разговоры разговаривает! У него, видите ли, машина!

Кваину не знал, что и сказать. Он услышал чей-то стон: видимо, кто-то из больных, ожидавших под навесом, не смог удержаться. Посмотрев в ту сторону, он увидел, как под яростным взглядом солдата мать пытается успокоить дрожащую в ознобе девочку. Нерешительно он шагнул к навесу и остановился, чуть не наткнувшись на штык, направленный прямо ему в живот.

— Но, господин офицер, я только хотел…

— Вы… Это из-за вас страна теряет незаменимых людей, — произнес офицер, не взглянув на девочку. — Вы жиреете на казенных харчах, а дела не делаете; вы презираете своих больных, хоть некоторые из них вам не то что в отцы — в деды годятся, а все потому, что у вас диплом в кармане…

— Господин офицер, больные… девочка… мы зря теряем время… больные…

— Зря теряем время? А ну устройте ему разминочку!

Солдат заколебался, не уверенный, правильно ли он понял приказание.

— Но… — Доктор Кваину развел руками.

— Разминку ему!

Возмущенный доктор Кваину шагнул было к кабинету, но остановился, почувствовав, как в спину ему уперлось острие штыка.

— Руки вверх! — сказал капрал. Кваину нагнулся, чтобы поставить чемоданчик и положить халат у стены, рядом с дверью кабинета. — Отставить! Вещи держать! Руки вверх! Кругом, быстро, строевым шагом, марш! Левой — правой, левой — правой…

Шарлотта, медсестра, услышала что-то неладное еще издали, слава богу, прежде чем дошла до ворот больницы. Навстречу ей попалась Беа, без халата, с сумкой в руках.

— Разве ты не на дежурстве? Ведь тебе с восьми тридцати дежурить в мужском отделении, — полюбопытствовала Шарлотта.

— М-м-м, сестричка, — ответила Беа, — разве не слышала, что творится в больнице?

— А что там? — У Шарлотты все сжалось внутри. Она осторожно положила руки на заметно выросший живот.

— Говорят, пришли военные и муштруют господина Гиэбу и медсестер.

— Неужели самого Гиэбу? Старшего? Не может быть!

— Очень даже может! Это мне матушка Яро сказала. Она ведь продает апельсины у самых больничных ворот.

— О господи! Что же ты будешь делать?

— Попробую пройти без халата, прямо в платье. Халат у меня здесь. — Беа похлопала по сумке рукой.

— Эй, уважаемая сестрица! — Возглас женщины, выбежавшей из-за угла, заставил обеих вздрогнуть. Шарлотта узнала ее — они жили рядом, в одном квартале.

— Что вы здесь стоите? Идите скорей! Посмотрите, как солдаты муштруют вашего доктора!..

— Доктора?! — в один голос воскликнули сестры.

— Как же звать-то его? А, ну да, доктор Кваину, молодой такой, у него еще машина — «вольво».

— Да, это доктор Кваину. Неужели и его тоже?

— М-м-м! Ужасно! Я просто потрясена! Проходила мимо ворот по улице и заглянула во двор больницы. Солдаты с ружьями заставляют его маршировать. А кругом больные… Нехорошо… Чем же он провинился?

— Откуда нам знать. — сказала Беа. — Может, опоздал?

— Но у него сегодня нет утреннего дежурства. У него обход с двух тридцати. — Сестра Шарлотта знала список врачебных дежурств назубок.

— Знаете, а ведь еще двое разыскивают доктора Ману.

— Вот как?!

— Кристи мне сказала, доктор Кваину дежурил по скорой всю ночь. Он закончил только в четыре утра. Из-за той катастрофы на дороге. Семь убитых, шестнадцать тяжело раненных. Я-то поэтому и выхожу с утра. Кристи работала в ночную. Забежала ко мне по пути домой и все рассказала.

— А он сегодня в поликлинике принимает?

— Конечно. А они — посмотри, что с ним делают!

— Ой, не говорите! — ответила женщина, довольная тем, что услышала о ночной катастрофе: будет о чем посплетничать.

— Пожалуй, я лучше домой пойду, — сказала Шарлотта. Она всегда могла сослаться на то, что плохо себя чувствует, — через пару недель ей все равно уходить в отпуск по беременности.

— А я пройду через калитку около морга, — сказала Беа и медленно пошла прочь. Шарлотта направилась домой. Соседка шла рядом.

— Если вы туда пойдете, они и вас заставят делать то же самое? — Женщина не то спрашивала, не то утверждала.

— И сомнения быть не может. Если уж с тигра шкуру дерут, неужели оленя в покое оставят?

— Боже мой, боже! Так-то военные правят страной?! А как избили беременную на рынке — вот совсем недавно! Это я не понаслышке знаю, сама видела, вот этими своими глазами. Ох, как жалко ее было, как ужасно! И все из-за каких-то налогов. Женщина им говорила, что у нее все уплачено, только квитанции она оставила дома. Никто и слушать не стал. Били, пока сознание не потеряла…

— Да, я знаю. Ее ведь в больницу потом принесли…

— М-м-м, моя милая, и куда мы только идем? А еще утверждаем, что добились независимости!

Как раз в это время из операционной вышел доктор Уайт — передохнуть минут пять. Хотя некоторые утверждали, что у доктора несколько необычное чувство юмора, даже он не мог найти ничего забавного в представшей перед его глазами сцене. Не было ничего смешного в том, как старший медбрат, обливаясь потом, прыгал по-лягушачьи, ведя за собой чехарду сотрудников больницы. Пораженный, доктор Уайт неожиданно заметил и доктора Кваину: с чемоданчиком и халатом в поднятых над головой руках, тот маршировал строевым шагом вокруг двора, посреди которого сбились в кружок в ужасе следившие за происходящим больные. Уайту показалось, что у него разрывается сердце. Он бросился к капралу и дернул его за рукав:

— Доктора-то зачем? Господин капрал… Доктора… Ведь больные…

Капрал, отдававший приказания, просто не заметил старого врача. Уайт бросился к офицеру. Тот стоял в тени, в дверях приемной, руки в боки, наблюдая разыгрывавшийся перед ним спектакль.

— Господин офицер, как же так… Ведь… Доктор Кваину сейчас должен принимать больных. Что происходит?

— Он опоздал.

— Но, сэр, он всю ночь пробыл в больнице… несчастный случай… Он спасал пострадавших! Он ведь ушел домой всего часа два назад!

— Это никак не оправдывает его опоздания!

Светлые глаза доктора напрасно пытались встретиться с глазами офицера.

— Но ведь это не самый лучший способ исправить положение.

— Заткнитесь!

Девочка под навесом застонала снова.

— Господин офицер, но ведь это публичное оскорбление. Ворваться в больницу и муштровать врачей на глазах у больных…

— Рядовой!

— Сэр? — Один из рядовых четким шагом подошел к приемной, угрожающе направив штык в сторону доктора Уайта. Несколько женщин под навесом зарыдали, пряча лица. Офицер кивком указал на врача.

— Давай, доктор, — хрипло произнес солдат, — шагай отсюда, пока тебе тоже разминочку не устроили.

Девочка застонала снова.

— Но… Но это же абсурд!

Никто не мог бы назвать доктора Уайта трусом, но, когда солдат дважды пощекотал его штыком, доктор почувствовал, что героизм его иссякает. И, может быть, прямая конфронтация — не самый лучший способ решения проблемы. Он вдруг почувствовал себя очень старым и очень усталым. Было уже восемь сорок пять, все равно пора на операцию. Медленно, стараясь сохранить достоинство, сгорбленный старый доктор направился к операционной. Открывая дверь, Уайт заметил, как сильно дрожат у него руки. А он-то думал, что за двенадцать лет работы здесь хорошо узнал и страну, и людей. Видимо, он неправ, видимо, никому не дано знать людей.

Доктор Уайт тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями, сосредоточиться на предстоящей операции — его ждал больной с тяжелым переломом бедра.

— Экуа! Экуа! — взорвал тишину пронзительный крик.

Кричала женщина — та, что пыталась уговорить свою дочь не стонать. Теперь она трясла девочку за плечи, выкрикивая ее имя. Голос матери рвал тишину в клочки.